Лора Инглз Уайлдер - У Серебряного озера
— На нем теплое пальто, мы укрыли его одеялами, нагрели мешок овса и положили ему под ноги. Этот погонщик славный малый.
Представив себе, как этот старик уезжает вместе с последним погонщиком, Лора по-настоящему поняла, в каком пустынном месте они остались жить. Чтобы добраться до реки Сиу, требуется два долгих дня, а между рекой Сиу и рекой Джим, кроме них, нет ни живой души.
— Папа, ты видел сегодня утром следы волков? — спросила она.
— Да, их очень много вокруг хлева, — сказал папа. — И очень большие. Не иначе как это бизоньи волки. Но забраться в хлев они не смогли. Все птицы улетели на юг, а антилоп распугали люди, которые строили железнодорожную насыпь, и поэтому волкам тоже придется отсюда уйти. Они не останутся там, где для них нет никакой добычи.
После завтрака папа отправился в хлев, а Лора, закончив работу по дому, закуталась в платок и вышла поглядеть на волчьи следы.
Она еще ни разу не видела Таких огромных глубоких следов. Эти волки, должно быть, очень большие и тяжелые.
— Бизоньи волки — самые большие и свирепые волки из всех, какие водятся в прерии, — сказал ей папа. — Не хотел бы я встретить такого зверя без ружья.
Внимательно осмотрев хлев, он еще крепче прибил к стенам доски и приделал вторую щеколду к двери.
— Если одна сломается, другая не позволит двери открыться, — сказал он.
Лора подавала папе гвозди, которые он забивал в стены. Тем временем пошел снег и подул сильный холодный ветер. Метели этот ветер не предвещал, но все равно так похолодало, что они даже не могли разговаривать.
Сидя за ужином в теплом доме, папа сказал:
— Я думаю, что зимы здесь не очень суровые. Метели, по-моему, бушуют в западной Миннесоте. Мы находимся еще западнее, а люди говорят: три градуса на запад всё равно что один на юг.
После ужина все собрались вокруг теплой печки. Мама тихонько укачивала Грейс, а Лора принесла папе футляр со скрипкой. Вот когда наступили по-настоящему счастливые вечера. Папа запел под торжественные звуки скрипки:
Славься, Колумбия, из году в год!
Славься, возлюбленный
Небом народ!
Нас, молодых и исполненных сил,
Голос свободы объединил.
Были бы братья рядом с тобой —
Будет повсюду мир и покой!
А потом, поглядев на прекрасные невидящие глаза Мэри, которая сидела возле печки в своей качалке, сложив на коленях руки, спросил:
— Какую песню сыграть тебе, Мэри?
— Я бы хотела послушать «Горянку Мэри».
Папа тихонько проиграл один куплет.
— А теперь подпевай, Мэри! — сказал он, и они вместе запели:
Боярышник благоухал
И цвел наш край зеленый,
Когда ее я обнимал
В тени ветвистой кроны…
И был тот миг — как жизни свет,
Разлитый в горней сфере, —
Ведь мне была как свет и жизнь
Нужна горянка Мэри!
— Какая красивая песня, — сказала Мэри, когда последняя нота замерла в тишине.
— Да, очень красивая, но грустная, — сказала Лора. — Мне больше нравится «В гуще ржи».
— Сейчас я ее сыграю, — сказал папа, — но петь будем все вместе.
Все стали весело подпевать:
Вот Илкин парень, — говорят. —
А где же твой, скажи?
А мой — любой, кто той тропой шагает в гуще ржи!
Потом папина скрипка перешла на короткий залихватский ритм, и папа пропел:
Я в кавалерии морской
По-честному служил,
И клюквой своего коня
Развесистой кормил.
Ах, мистер Джинкс! — бегут за мной
Влюбленные девицы. —
Ох, мистер Джинкс! — А я и рад
За ними волочиться!
Папа подмигнул Лоре, и она вслед за скрипкой стала ему вторить:
«Я — миссис Джинкс с Мэдисон-сквер,
Я — лучший пример хороших манер,
Да и муж мой хорош: мистер Джинкс за дебош
Изгнан был из морской кавалерии!
— Лора! — остановила ее мама. — А ты считаешь, что это подходящая песня для девочки, Чарльз?
— Она прекрасно ее исполнила, — возразил папа. — А теперь твоя очередь, Кэрри. Выходи на середину вместе с Лорой и покажи, на что ты у нас способна.
Он показал девочкам, как танцуют польку, а потом заиграл и запел:
Пятка — раз и два — носок:
За шажком идет шажок.
Пятка — раз и два — носок:
За шажком идет шажок.
Пятка — раз и два — носок…
Пап играл все быстрее, и Лора с Кэрри, держась за руки, все быстрее кружились в танце, пока им не стало жарко и они чуть не задохнулись от смеха.
— А теперь попробуем вальс, — сказал папа, и комната наполнилась мягкими плавными звуками, которые лились, словно набегающие друг на друга волны. — Вы просто скользите под музыку, скользите и поворачивайтесь.
Лора с Кэрри весело кружились по комнате. Грейс, сидя на коленях у мамы, не сводила с них больших круглых глаз, а Мэри молча слушала музыку и топот танцующих ног.
— Молодцы, девочки, — сказал папа. — Вы теперь большие, и за зиму вам нужно научиться танцевать.
— Ой, папа, почему ты перестал играть? — воскликнула Лора.
— Довольно, вам давно пора ложиться, — отвечал папа. — До весны у нас будет еще много долгих уютных вечеров.
Когда Лора открыла дверь на лестницу, сверху пахнуло лютой стужей. Она быстро помчалась по ступенькам с горящим фонарем в руках, вслед за ней бежали Мэри и Кэрри. Вокруг печной трубы еще сохранилось тепло от печки, стоящей внизу. Девочки быстро разделись, дрожащими руками натянули на фланелевое белье ночные рубашки, забрались в холодные постели, и Лора задула фонарь.
Мэри и Лора прижались друг к другу и постепенно согрелись. Черная ночная стужа, высокая, как небо, и необъятная, как мир, окутывала дом, и вокруг не было ничего, кроме одинокого ветра.
— Мэри, — прошептала Лора, — по-моему, волки ушли. Я не слышу никакого воя, а ты?
— Надеюсь, что их уже нет, — сонным голосом отозвалась Мэри.
Зимние дни
Становилось все холоднее. Серебряное озеро замерзло. Пошел снег, но ветер все время сдувал его в высокие заросли болотной травы и волнами гонял по низкому берегу.
Прерия тоже замерла, и в бесконечной тишине не было слышно ни звука, кроме свиста ветра.
Лора с Кэрри помогали маме по хозяйству, а Грейс играла в их уютном доме, топоча короткими ножонками по полу. Когда ей надоедало играть, она забиралась на колени к Мэри, потому что это было самое теплое место в комнате, а Мэри всегда рассказывала ей сказки. Под эти сказки Грейс засыпала. Мама укладывала ее в кроватку возле печки, и все уютно устраивались вокруг со своим шитьем, вязанием или вышиванием.
Папа кормил животных и обходил капканы, которые ставил на краю Большого Болота. В пристройке он сдирал шкуры с убитых лисиц, койотов и ондатр и натягивал их на доски сушиться.
В прерии было так пустынно и дул такой холодный ветер, что Мэри совсем не выходила из дома. Она с удовольствием сидела в уютной теплой комнате и аккуратными мелкими стежками что-нибудь шила. Нитку в иголку вдевала ей Лора.
Когда начинало смеркаться, Мэри, продолжая свою работу, говорила Лоре:
— Я могу шить, когда ты уже ничего не видишь, потому что я вижу пальцами.
— Ты всегда шила лучше меня, — говорила ей Лора.
Она тоже любила качаться в кресле, вышивать и беседовать, но шить она терпеть не могла. Ей частенько не сиделось в доме, и она начинала ходить из угла в угол, выглядывала в окна, за которыми вихрем кружились снежинки, и прислушивалась к шуму ветра, пока мама тихим голосом не замечала:
— Я никак не пойму, что с тобой делается, Лора.
Если день выдавался солнечный, Лора, невзирая на холод, непременно выходила погулять. Когда мама отпускала их с Кэрри, они закутывались в пальто, нахлобучивали капюшоны, натягивали варежки и теплые башмаки, завязывали шеи шарфами и бежали на Серебряное озеро. Взявшись за руки, они немного пробегали по берегу, скатывались на гладкий темный лед и со смехом скользили то на одной ноге, то на другой, пока им не становилось жарко.
Это были счастливые дни. Набегавшись по морозу, хорошо возвратиться в уютный теплый дом, поужинать и весь вечер слушать музыку, петь и танцевать. Лора веселилась больше всех.
Однажды, когда за окнами ревел ветер и вихрем кружился снег, папа принес большую квадратную доску, подсел к печке, взял карандаш и разметил ее на квадратики.
— Что ты делаешь, папа? — спросила Лора.
— Потерпи, увидишь.
Папа сунул конец кочерги в печку, раскалил его докрасна и аккуратно выжег дочерна поверхность каждого второго квадратика.
