Лора Инглз Уайлдер - У Серебряного озера
Когда фургон подъехал к дому, Лора выскочила из дверей с криком:
— Мама, иди скорей сюда! Посмотри! Здесь столько всего! И большущий чердак, Мэри! И печка, и галеты, сухие галеты!
Мама осмотрела весь дом и осталась очень довольна.
— Здесь очень хорошо. И так чисто. Мы можем сразу устроиться. Принеси мне метлу, Кэрри.
Папе даже не пришлось устанавливать печь. Он отнес мамину печку в пристройку позади задней двери, где лежал уголь. Пока он разводил огонь, остальные расставили в большой комнате стол и стулья. Мэрину качалку мама придвинула к открытой дверце духовки. От добротной печи уже веяло жаром. Мэри сидела в теплом углу, держа на коленях Грейс и стараясь развлечь ее, чтобы она не мешала маме и Лоре с Кэрри.
Мама постелила постель на кровати в спальне, развесила на гвоздях, вбитых в стенку, свою и папину одежду и аккуратно прикрыла ее простыней. Наверху на просторном низком чердаке Лора с Кэрри постелили постели себе и Мэри, повесили одежду, расставили ящики со своими вещами и спустились вниз помочь маме с ужином. Папа вошел в комнату с большим плоским ящиком в руках.
— Для чего тебе ящик, Чарльз? — спросила мама.
— Это будет кроватка для Грейс.
— Подумать только! Это единственная вещь, которой нам не хватало! — радостно воскликнула мама. — Ящик такой низенький, что днем его можно задвигать под нашу кровать.
Переезд был закончен.
Ужин превратился в настоящий пир. Красивые тарелки землемеров придали столу веселый праздничный вид. Благодаря маринованным огурчикам из банки, оставленной землемерами, разогретая жареная утка с жареной картошкой стала гораздо вкуснее. А когда все было съедено, мама пошла в чулан и вынесла оттуда…
— Угадайте, что я принесла? — спросила она и, не дожидаясь ответа, поставила перед каждым по блюдечку с консервированными персиками и парой галет. — Сегодня мы снова живем в настоящем доме и должны это отпраздновать.
Как хорошо ужинать в просторной комнате с деревянным полом, с застекленными окнами, в которых отражается черная ночь! Девочки медленно-премедленно съели гладкие прохладные персики, вычерпали сладкий золотистый сироп и старательно облизали ложки.
После ужина они быстро собрали тарелки, вымыли их в удобном чулане, опустили откидные доски стола, застелили его красной клетчатой скатертью и поставили посередине горевшую ярким пламенем лампу. Мама уселась в качалку, посадила себе на колени Грейс, а папа сказал:
— В такой вечер человеку нужна музыка! Принеси мне футляр со скрипкой, Лора!
Он натянул струны, настроил скрипку и натер канифолью смычок. Зимние вечера, когда папа играл на скрипке, наступили снова. Папа окинул взглядом всю семью и добротные стены уютного дома.
— Надо подумать, из чего бы сделать занавески, — сказала мама.
— Разве ты не понимаешь, Каролина, что до наших ближайших соседей на востоке шестьдесят миль, а на западе — сорок? А зимой они могут перебраться еще дальше. В нашем распоряжении весь мир! Сегодня я видел только одну стаю диких гусей, и та на большой высоте быстро улетала прочь. Они даже не остановились на озерах, им не до того! Они торопились на юг. Похоже, что это последняя в нынешнем году. Гуси — и те нас покинули.
Смычок коснулся скрипки. Папа заиграл, и Лора тихонько запела:
Завывал темной ночью ветер
Средь глухих торфяных полей,
В эту полночь Мэри с младенцем
Добрела до отцовских дверей.
— О отец, прости! Заклинаю!
Пощади, впусти, пожалей!
А иначе умрет мой сыночек
Посреди торфяных полей!
Но отец не внял ее стонам,
И не скрипнули петли дверей,
Мрачно колокол бил,
Пес заливисто выл
Вместе с ветром глухих полей…
Вдруг папа замолчал и воскликнул:
Это неподходящая песня! О чем я только думал? Вот что нам надо спеть!
Скрипка весело запела, папа запел вместе с ней, а Лора, Мэри и Кэрри во весь голос подпевали:
Исходил я по свету немало дорог,
Видел горе и всё такое,
И я знаю, что ждет счастливый итог
Тех, кто правит своим каноэ.
Я довольствуюсь тем, что дает судьба —
Оттого и душа в покое.
Океана жизни я не страшусь,
Пока правлю своим каноэ.
Возлюби других, как себя самого —
И воздастся за это вдвое.
Слез напрасных не лей, сам себя не жалей —
Правь без страха своим каноэ!
— Вот это мы и будем делать всю нынешнюю зиму, — сказал папа. — Впрочем, мы и раньше не раз так поступали, правда, Каролина?
— Да, Чарльз, — согласилась мама. — Но мы не всегда жили в таком уютном доме с такими большими запасами.
— Мы тут будем как сыр в масле кататься, — сказал папа, настраивая скрипку. — Я перетащил мешки с овсом на одну сторону конюшни, чтобы расчистить место для лошадей и коровы. У них будет теплый уютный хлев и вдоволь корма. Да и у нас тоже есть все, что душе угодно.
Потом папа снова заиграл на скрипке. Он играл одну за другой джиги, шотландские танцы и марши. Мама уложила Грейс в кроватку, закрыла дверь в спальню и уселась в свою качалку. Дом был наполнен музыкой. Никто и не вспоминал, что пора спать. Ведь это был их первый вечер в новом доме, где они остались совсем одни среди пустынной прерии.
Наконец папа уложил скрипку в футляр, и в ту минуту, когда он закрывал крышку, в ночи раздался долгий, печальный, одинокий вой. Казалось, кто-то выл совсем рядом.
Лора вскочила со стула. Мама кинулась успокаивать плачущую Грейс. Кэрри побледнела и застыла на месте, широко раскрыв испуганные глаза.
— Это… это просто волк, Кэрри, — успокаивала ее Лора.
— Полно, полно, — сказал папа. — Можно подумать, будто вы никогда не слыхали волчьего воя. Не волнуйся, Каролина, хлев надежно заперт.
Последний человек уезжает
Следующее утро выдалось солнечным, но дул холодный ветер, и в воздухе чувствовалось приближение бури. Папа накормил животных и, вернувшись в дом, грел руки возле печки, а мама с Лорой собирали завтрак, когда послышался стук фургона.
Фургон остановился у дверей, сидевший в нем человек что-то крикнул, и папа вышел во двор. Из окна было видно, что они стоят и разговаривают на холодном ветру.
Не прошло и минуты, как папа вернулся в дом, торопливо надел пальто, рукавицы и сказал:
— Оказывается, у нас есть сосед, о котором я вчера даже не знал. Одинокий больной старик. Я сейчас поеду к нему, а когда вернусь, все вам расскажу.
Он уехал на фургоне с незнакомцем и через некоторое время вернулся домой пешком.
— Бр-р-р! Сильно похолодало, — сказал он, сбросил на стул пальто и рукавицы и, разматывая шарф, нагнулся над печкой, чтобы согреться. — Мы сделали доброе дело. Этот погонщик уезжал последним. Всю дорогу от реки Джим он не встретил ни живой души. Все, кто жили вдоль железнодорожной линии, снялись с места — и уехали. Вчера вечером, когда уже стемнело, он увидел свет милях в двух к северу от насыпи и поехал туда, надеясь найти дом, где можно переночевать.
И вот, Каролина, он нашел участок с хижиной и старика, который жил совсем один. Старика зовут Вудворт. У него чахотка, и он приехал сюда лечиться чистым воздухом прерии. Он провел на своем участке все лето и собирался остаться на всю зиму.
Он очень ослабел, и погонщик стал уговаривать его уехать. Сказал Вудворту, что это его последняя возможность, но тот и слушать не хотел. Поэтому, завидев утром дым из нашей трубы, погонщик решил заехать посмотреть, нет ли тут кого-нибудь, кто поможет ему разубедить старика.
Знаешь, Каролина, от этого старика остались только кожа да кости. Но он твердо решил тут вылечиться. Говорит, доктор рекомендовал ему воздух прерий как самое верное средство от чахотки.
— Люди едут сюда лечиться со всего света, — сказала мама.
— Да, так-то оно так, жизнь в этих прериях единственный способ вылечить чахотку. Но ты бы только на него посмотрела, Каролина. Ему никак нельзя оставаться одному в пятнадцати милях от ближайшего соседа. Ему надо жить со своей семьей.
Как бы там ни было, мы с погонщиком собрали его вещи и вместе с ним погрузили в фургон. Он был легкий, как пушинка — вроде нашей Кэрри. Под конец он даже обрадовался, что уезжает. Ему будет намного лучше на Востоке с родными.
— Но ведь он замерзнет насмерть в фургоне на таком холоде, — сказала мама, подбрасывая уголь в печку.
— На нем теплое пальто, мы укрыли его одеялами, нагрели мешок овса и положили ему под ноги. Этот погонщик славный малый.
Представив себе, как этот старик уезжает вместе с последним погонщиком, Лора по-настоящему поняла, в каком пустынном месте они остались жить. Чтобы добраться до реки Сиу, требуется два долгих дня, а между рекой Сиу и рекой Джим, кроме них, нет ни живой души.
