Виктор Московкин - Человек хотел добра
Они с полуслова понимали друг друга и вдохновенно врали, стараясь отбить у Сеги интерес к разведчикам. Этим они успокаивали самих себя.
— Сказали бы мне: иди, Ромка, разыщи местность для похода. Я бы отказался.
— Я бы тоже.
Сега удивленно посматривал то на одного, то на другого. Валерка и Ромка сейчас были похожи на лакомок, которым дают пирожное, а они отворачиваются.
14. Следопыты
— Да мы и сами разведку можем устроить, — сказал Валерка, у которого мелькнула интересная мысль. — Допустим, я ухожу и прячусь. А вы меня по следу отыскиваете.
— Во! — поддержал его Ромка. — Будто мы на границе. На нашу сторону перешел шпион. Он хочет взорвать что-нибудь и убить кого-то. Ты, Валерка, будешь шпионом. Нам тебя нужно найти по следу.
— Не очень-то, — сказал Валерка.
— Что «не очень-то»?
— Хочешь, так сам будь шпионом. А я не желаю.
— Тогда Сега. А мы пограничники. Идет?
— Совсем не идет, — торопливо заговорил Сега. — Я тоже не хочу шпионом.
— Чудак! Не бойся, мы тебя расстреливать не будем. Хорошо к тебе отнесемся. Ну, может, стукнем раз, даже ни капельки не больно стукнем. Ты же не настоящий шпион, а только… как это… подразумевающийся.
Но Сега не захотел стать и подразумевающимся.
— До чего вы оба несговорчивые! — в сердцах воскликнул Ромка.
— Валяй сам! — предложил Сега.
Ромка презрительно усмехнулся:
— Валяют только валенки… И дурака еще валяют.
Последнее вызвало у Сеги неожиданный интерес:
— Как дурака валяют?
— Как валяют, так и валяют. Много будешь знать, скоро состаришься. Подрасти надо.
Ромка и сам не знал, что обозначают эти слова.
Валерка слушал-слушал их и сказал:
— Никаких шпионов не надо. Никто не согласится. Давайте так: я пошел в тайгу и заблудился, День нет, второй. Вы волнуетесь и уходите меня искать. Ищете, как следопыты, по моему следу.
На этом и остановились. Валерка быстро зашагал по сече к лесу. Ромка со скучающей физиономией уселся на пенек, грыз травинку. Сега занялся ловлей кузнечиков, прятавшихся в траве. Солнце палило нещадно. Было душно, как перед грозой.
Пошли, — скомандовал Ромка, когда решил, что Валерка уже успел спрятаться. — Ты будешь идти сзади. У меня чтоб тихо!
— Я тихо, — шепотом ответил Сега.
Ромка ступал осторожно, отводя руками высокую траву. За ним семенил на цыпочках Сега.
Кончилась сеча, начался плотный лес. Даже здесь, под зеленью деревьев, не ощущалось прохлады. Теперь продвигались медленно, стараясь не ступать на сучья. Часто останавливались, прислушивались к каждому шороху.
Сегу вдруг начала бить дрожь. Это было тем более удивительно, что в лесу стояла духота.
Вот Ромка остановился, приложил палец к губам.
— Видишь? — шепнул он Сеге и показал рукой на расщепленную сосну в отдалении.
Сега таращил глаза и ничего не видел, но сказал, что видит.
— Тише, сейчас мы его поймаем.
— Кого?
Ромка удивленно взглянул на Сегу, понял, что тот ничего не видит, приложил палец к виску и повертел им. Это означало: Сега — сапог.
Под сосной лежал Валерка. Он пристально вглядывался в густой ельник. Ребята уже были близко от него, когда он обернулся и погрозил им. Те растерялись, не зная, как принять это.
— Там кто-то есть, — сообщил Валерка, когда Ромка и Сега, затаив дыхание, опустились рядом с ним на траву.
За густым высохшим ельником потрескивал костер и слышались приглушенные голоса.
Следопыты подобрались поближе и стали слушать. Кто-то тонким мальчишечьим голосом говорил:
— … Он всех главней. Захотел — мост будет строить, захочет — дом. Папа даже квартиру, если захочет, может дать, а не захочет — не даст. Потому что он главный, его все боятся.
Другой голос недоверчиво отвечал:
— Вот заберут твоего папу. Узнает, кто главнее.
Сега фыркнул, прикрыв рот.
— Это из нашего отряда Костя Огурцов. Этот Костя один раз экспонат съел. Виктор Михайлович послал его в биологический кабинет. А он пока шел обратно, всю кукурузину и съел. И в класс не хочет идти.
— А второй?
— А второго я не знаю. Наверно, Олег Прохоров. Они дружат с Костей.
— Нет, там, кажется, Федька, — сказал Валерка.
— Всю выкурил! — донеслось из ельника. — Одну «фабрику» оставил.
— Откуда «фабрику»? Хватит тебе, позеленеешь и с этого.
Теперь уже не оставалось сомнения, что второй — Федька Сыроегин. Так вот зачем они забирались в лесную чащу! Курят втихомолку.
— Напугаем их, — предложил Валерка. — Чтоб знали.
Но напугать не успели. Курильщики подбросили в костер хворосту, и неожиданно огромное пламя взметнулось над лесом. Затрещали в огне сухие ветви деревьев, полетели искры.
Ребята остановились, пораженные страшным зрелищем.
Курильщики бросились наутек и скоро скрылись за деревьями.
— Живо, Сега, в лагерь! Мы с Ромкой будем здесь, а ты зови всех, с лопатами пусть бегут. Скажи, лес горит!
С каждой минутой разрасталось пламя. Огонь полз по ельнику все дальше и дальше. Гулял он и понизу, слизывая сухую траву.
Валерка выхватил из мха большой сучок, стал копать лунку, намереваясь преградить дорогу бушевавшему пламени. Ромка делал то же самое. Но твердая земля подавалась плохо. Было нестерпимо жарко, искры попадали за ворот, жгли руки. В самый разгар этой неравной битвы в лесу показался Яша Осокин. Он только проводил разведчиков и, возвращаясь, почуял запах гари. Яша спросил коротко и зло:
— Вы?!
Ребята ответить не успели. Яша уже храбро лез в огонь, сшибая длинной палкой горящие ветви.
Из лагеря по одному и кучками начали подбегать с лопатами пионеры. Сега, выбиваясь из сил, притащил две запасные — Валерке и Ромке. Как ни казался он измученным, а все же весело улыбался, увидев почерневшее от копоти Валеркино лицо. Валерка легонько щелкнул его по носу.
Сега сказал в лагере, кто виновник пожара. Пионеры изловили Костю Огурцова и Федьку Сыроегина, привели их на пожарище. Оба отчаянно ревели.
— А я-то что! — выкрикивал Федька. — Я не зажигал костра!.. Он это!.. И спички у него…
В самом деле у Кости Огурцова оказались спички в кармане и пачка папирос «Прибой».
— Эх вы, губошлепы! — презрительно сказал Яша, слушая, как они стараются обвинить друг друга. — Дрянные мальчишки… Отпустите их! Письма родителям напишем.
Спустя полчаса на дальнем бочаге в прохладной чистой воде барахтались, фыркая от наслаждения, Валерка и Ромка. Рядом плавал Яша Осокин, высоко вскидывая над водой коричневые от загара плечи. А на обрыве сидел Сега: он боялся купаться в таком глубоком месте.
Глухо за лесом раздались звуки горна, требовали вернуться в лагерь.
Федька-дачник
В то лето мы жили в посёлке, домики которого лепились к самой реке. Дни стояли ясные, теплые. Когда мы поднимались с рассветом и шли по берегу, сзади на росистой траве пролегал темный след. В такое утро над рекой поднимался густой туман, а вода была настолько теплой, что казалась подогретой на огне.
Рыба у нас клевала плохо, но все-таки ее хватало, чтобы сварить уху. Недалеко от дома мы разжигали небольшой костер и подвешивали котелок.
На дым приходил наш сосед Олег Запрягалов. Мы его недолюбливали за лень и ехидство. Когда я опускал ершей в кипящую воду, он обычно кривил тонкогубый рот и говорил:
— Ну и рыба, стоило из-за нее убивать время. Если бы крупнее, тогда след.
Я находился в отпуску, Максим перешел в третий класс и тоже был свободен, поэтому мы могли убивать время. И все-таки нас обижало. Сам Олег спал до девяти, а потом весь день слонялся без дела. Глаза у него всегда были сонными. Он имел скверную привычку: уставится в одну точку и смотрит не мигая. Сначала мы считали это признаком глубокой сосредоточенности, но все оказалось проще — Олег намеревался спать стоя, с открытыми глазами. Весной за какие-то провинности его выгнали из технического училища. Он учился там почти год на слесаря и теперь мог бы поступить учеником на завод, но устраиваться на работу не спешил. Жил он у тетки-пенсионерки, у которой был свой дом.
Раз мы пригласили Олега на рыбалку. Он сонно уставился на нас и ничего не сказал. Наверно, ему хотелось с нами, но он боялся, что ему не встать так рано.
Он был из тех людей, которые за всю жизнь ни разу не встречали восход солнца. Мы поняли это, и нам стало жаль его. Несчастный! Он никогда не видел прелести раннего утра, не прокладывал темного следа по росной траве и не брызгал себе в лицо парной водой из реки. И теперь, когда он кривил рот и говорил что-нибудь неприятное, мы с жалостью приглядывались к нему. Мы его даже стали приглашать на уху. Он хлебал душистую юшку, и на остром носу его выступали капельки пота. Поев, он вытаскивал смятую папиросу и прикуривал от спички, хотя рядом горел костер. Он даже не догадывался, какое неизъяснимое удовольствие доставляет прикуривание от дымящейся головешки.
