Виктор Московкин - Человек хотел добра
— Ты маслом мажь. Бери мою порцию и мажь.
— Что ты сегодня какой добрый? — Василий подозрительно взглянул на мальчика.
— Так, — улыбнулся Валерка, но тотчас поправился: — Скучно как-то.
— А ты делом займись. Скучно это потому, что у тебя в голове дельного ничего нет. Один сумбур.
— Чего?
— Сумбур. Так говорят про людей, которые ничего не делают, а все выдумывают, понимаешь, такое…
— Что? Глупое?
— Ну да… Не, не глупое, а такое…
Василий пошевелил пальцами.
— Понял, — сказал обиженно Валерка. — Пусть у меня сумбур, пусть я ничего не делаю, а ты что нужное делаешь? Пескарей ловишь?
— Я почву изучаю.
— Почву, — презрительно фыркнул Валерка. — Чего ее изучать? Это только агрономы изучают. А вообще есть земля, землей и останется.
— Для кого как.
Валерка вздохнул, сломал веточку и бросил в воду.
— Все это неинтересно, — заявил он. — Тебе, может, и интересно, у тебя нет полета мысли.
— Какого полета? — удивился Василий.
— Обыкновенного. Одни люди мечтают о чем-нибудь, а другие не могут. И роются в земле.
Василий достал из кустов комок светло-коричневой глины и бережно передал Валерке.
— Посмотри, что ты здесь видишь?
— Ничего не вижу. Обыкновенная глина и камушки.
— В голове у тебя камушки, — рассердился Василий. — А это… это, наверно, охра.
— Какая охра?
— Самая настоящая, только еще не очищенная, из нее художники приготовляют краски. В любой картине есть охра. Без нее не обойдешься. По всему берегу ее видимо-невидимо. На лакокрасочный завод напишу письмо и отправлю немного для пробы. Вдруг моей находке цены нет. И перевозить охру легко: железная дорога близко.
Теперь Валерка с интересом рассматривал кусок глины. Может, и правда Василий сделал ценную находку!
В это время сверху посыпался песок, а вместе с ним скатился Ромка.
— Вот вы где! — обрадованно сказал он. — А я-то искал! Пошли купаться.
Руки у Ромки были красны от кирпичной пыли, пятна были даже на потном лбу.
— Все звезду делал. Теперь как картинка.
Василий купаться отказался: понес на кухню пескарей. Валерка и Ромка понеслись по берегу наперегонки.
11. Прыжок
— Попрыгаем, ага? — предложил Ромка, когда они прибежали на дальний бочаг.
Валерка оценил взглядом высоту и тихонько свистнул.
— Знаешь что, — сказал он, — у меня сегодня желания нету. Бывает так… — с этими словами он разделся и полез с обрыва на животе.
— Бывает, — согласился Ромка, — Я тоже сначала боялся прыгать, а теперь хоть бы что.
Он разбежался и прыгнул «солдатиком». Валерка с завистью проводил его взглядом. Через минуту Ромка снова стоял на краю обрыва.
— Сейчас «бомбой». Смотри!
Он подпрыгнул, поджал в воздухе ноги и плюхнулся в воду.
— Ты не бойся, — уговаривал он. — Зажмурь глаза и прыгай. Вот так.
Ромка красиво, на этот раз почти без брызг, скрылся в бочаге. Когда он вылез, Валерка обиженно сказал:
— Думаешь, я не прыгну? Мне только сегодня почему-то не хочется.
Ольшанка — речка с чистой ключевой водой. В теплый солнечный день на дне ее виднеется много ярких камней. Без конца можно любоваться ими. Но только не бери их с собой наверх — тотчас же превратятся они в обыкновенные голыши, каких по крутым песчаным берегам Ольшанки видимо-невидимо.
Купались ребята долго, до гусиной кожи. Потом вылезли на берег и растянулись на траве. День был жаркий, без единого облачка на небе. Листья ольхи, источенные черными букашками, печально поникли, словно старались спрятаться от палящего солнца. Песок был горячий, и мальчики блаженствовали. Ромка говорил:
— У нас на Волге самодельный трамплин был. Длиннущая доска! Один конец в берег вкопан, другой торчит над водой не ниже дома…
— Прибавляешь! — нехотя возразил Валерка, похлопывая себя по голому животу.
— Ничего не прибавляю. Вопрос, какого дома. Есть дома маленькие, есть большие. Так вот с этого трамплина многие боялись прыгать. Я тоже боялся. Зайду на край доски и раскачиваюсь, а чтоб прыгнуть — нет! Качаться хорошо. Сердце так и замирает. Накачаюсь досыта, потом схожу на берег. Только однажды качался, качался, потерял равновесие и… полетел. Здорово перепугался. А как вылез из воды, и не страшно стало.
— Ну и что?
— С тех пор я стал прыгать каждый день. Напрыгаюсь — даже голова заболит. Хочешь, я тебя столкну? — внезапно предложил он.
— Ты… ты что? — испугался Валерка, отползая от края обрыва. — Выдумал тоже.
— Ну ладно, не буду, — смилостивился Ромка.
Помолчали. Потом Валерка сказал:
— Это еще что. Я, помню, раз полез на березку, а она — сломалась. Прямо на спину шлепнулся. Глаза закатил, и ни вздохнуть, ни выдохнуть. Полчаса не дышал.
— Да, попробуй, не дыши полчаса — задохнешься.
— Ничего не задохнешься. Можно потихоньку дышать… Ромка, слышишь?
— Ага, слышу.
В кустах затрещали сучья. Мальчики притихли. На высокой ольхе застрекотала сорока, словно засмеялась над кем-то.
Ветви вдруг раздвинулись, показалась бородатая голова с длинными рогами. Блестящий глаз с любопытством смотрел на ребят.
— Козел! — вместе выдохнули они, вскочив на ноги.
— Покатаемся, Ромка? А? — предложил Валерка.
— На козле?
— Конечно! Окружай.
Они стали подкрадываться к козлу. Тот обеспокоенно вертел головой то в одну, то в другую сторону. И вдруг громко заблеял.
— Ну, ты! — прикрикнул Валерка. — Стой смирно.
Но козлу смирно стоять не хотелось. Нагнув бородатую голову, он стукнул передней ногой о землю. Глаза у него теперь светились злобой.
— За рога его, за рога, — поучал Ромка, пятясь к кустам.
Козел презрительно посмотрел на него и неожиданно бросился к Валерке.
— А-а! — закричал тот и пустился наутек.
Козел с блеяньем несся за ним. Опомнился Валерка только перед самым обрывом. Он хотел повернуть в сторону, но ощутил тупой удар пониже спины и с криком «мама» плашмя полетел с обрыва вниз.
Когда он, отплевываясь, показался из воды, первая его мысль была: прыгнул! — и сердце заколотилось от радости.
А на берегу истошным голосом орал Ромка. Валерка мигом выбрался на берег и ахнул: козел катал Ромку по траве. Ромка ревел белугой. Валерка схватил сучок и самоотверженно бросился на помощь другу. Разъяренный козел повернулся к нему.
— Беги! — успел крикнуть Ромка и прыгнул с обрыва. Вслед за ним летел в воду, на этот раз самостоятельно, и Валерка.
А на обрыве стоял козел и победно блеял. Мальчики погрозили ему кулаками. Козел прыгнуть с обрыва не решился.
12. Беды второго отряда
Вечером после отбоя Валерка лежал в кровати и мечтал. Вот скоро пойдут они в поход, и Маруся Борисова пойдет. На дороге им встретится волк или еще кто, Валерка бросится вперед и защитит собой Марусю, и вот его бездыханный труп лежит на дороге. А Маруся плачет: «Пусть бы уж лучше я…»
И жутко Валерке представлять так, и в то же время сладкая истома разливается в груди. Только как же Маруся останется одна? Диамат снова будет обижать ее.
— Ромка! Ты спишь?
— Сплю, — сонно ответил тот. Он наработался и накупался за день, и теперь ему было ни до чего. В палате темно. Свет выключили сразу после отбоя.
— А что, Ромка, пройдет много-много лет, встретимся мы с тобой когда-нибудь… Ну, например, приедешь ты в наш город из далекого плавания. Важный такой капитан. Спросишь, где живет мастер Валерии Алексеевич Неудачин, я то есть. Найдешь меня. Сядем мы с тобой и будем говорить. Я будто невзначай скажу: «Помнишь, Ромка, как мы с тобой в пионерском лагере отдыхали?» А ты скажешь: «Что-то забыл».
— Это почему я забыл, а ты не забыл?
— Это я к примеру. Может, ты и не забыл.
— Факт, не забыл.
— Верно, Ромка. Мы оба будем помнить. Поедем с тобой опять в наш лагерь. И станешь ты рассказывать у костра о своем плавании. Все будут хлопать…
— Это хорошо, — оживился Ромка. — Я люблю, когда хлопают… Мне уже раз хлопали.
— Врешь, Ромка. Когда тебе хлопали?
— Я стихотворение про маму-депутата рассказывал в рабочем клубе.
— За стих не так интересно.
— Если тебе, ты бы сказал: интересно. Знаю я тебя,
— Что ты знаешь? — всколыхнулся Валерка, поворачиваясь на бок. Он хотел еще что-то добавить, но так, и остался с открытым ртом.
— Ромка, там чего-то светится! — выдохнул он наконец. — Честное слово.
Ромка плотнее закрылся одеялом и с дрожью в голосе сказал:
— Что ты, Валерка, пугаешь! Ну что там может светиться?
— Не знаю… Ты посмотри.
— Я спать хочу.
Валерка перегнулся с кровати и стал рассматривать в углу около тумбочки какие-то светящиеся палочки. От страха замирало сердце.
