Эсфирь Цюрупа - Друзья мои мальчишки
— Пойдём скорей! — сказал Олешек. — Ну пойдём, я покажу тебе, я нашёл весну! Совсем зелёную траву, она растёт посреди снега!
— Враки, — мрачно сказал Валерка, — никакой весны нет, никакой травы нет.
И они пошли к котельной.
Они шли гуськом по тропке, а солнышко светило на них с синего неба, и пересвистывались птицы. А с берёз и ёлок падали бесшумные снежные обвалы, и на берёзовых ветках нависали маленькие, как почки, прозрачные капли. Они падали в снег, а на снегу оставались дырочки.
— Оттепель, — сказал Олешек.
— Ну и пусть, — ответил Валерка.
Они завернули за белый домик котельной, прошли мимо высоких угольных куч, и вдруг Валерка громко сказал:
— Ух ты, вот это да!
Он увидал зелёную траву.
— Только не рви её, ладно? — попросил Олешек.
— Всю сорву, — ответил Валерка, а сам сел на корточки и стал ласково перебирать и гладить её своими худыми пальцами в заусеницах и чернильных кляксах.
Олешек тоже сел на корточки рядом с ним, заглянул ему в самые глаза.
— Валерка, — сказал он, — ну, пожалуйста, послушай, очень важное. Давай возьмём лопату, давай выкопаем кусок земли, чтоб вместе с травой и со всеми травяными корешками. Давай положим землю в коробку от башмаков, и ты отнесёшь её в дом отдыха одному человеку.
— Какому ещё человеку?
— Лётчику.
Валерка живо обернулся к Олешку:
— Настоящему? А не врёшь?
— Правда, настоящему, — ответил Олешек. — Только он сейчас больной. И ему нужна поскорей весна. Он даже хочет к морю уехать, там уже из луковиц тюльпаны вырастают. А если он увидит зелёную траву, он тогда сразу выздоровеет.
— А что же ты сам не несёшь? — недоверчиво спросил Валерка.
Олешек потупился:
— Мне туда нельзя.
— А мне можно, что ли? Дядька обещал: ещё раз меня там увидит, уши надерёт. Я-то его, конечно, не боюсь… — сказал Валерка и осмотрелся по сторонам.
— Конечно, не боишься, — согласился Олешек. — Потому что ты не трус.
Тут случилась непонятная вещь. Никогда ещё Олешек не видал у Валерки такого лица. Щёки Валеркины вдруг порозовели, глаза, про которые даже мама — а она ведь маляр! — сказала, что они никакого цвета, заблестели и оказались ясно-голубыми.
— Ещё бы! — громко сказал Валерка и поднялся с корточек и встал во весь рост. — Конечно, я не трус! И, когда я тебя лебёдкой поднял, я удрал не потому, что струсил, а потому что…
— Конечно, ты просто торопился! — сказал Олешек.
— К-куда я торопился? — удивился Валерка.
— Просто у тебя было важное дело. Только ты мне не сказал какое.
— Да? — опять удивился Валерка и насторожённо взглянул в ясные, доверчивые Олешкины глаза.
— Конечно, — кивнул Олешек.
— Да, правильно, вспомнил: у меня было дело! — твёрдо сказал Валерка. — Ты вот всё понимаешь. Я вот куплю на двадцать копеек колбасы и положу в твою банку обратно. А дядька ко мне по всякому пустяку цепляется. Сегодня тоже прицепился: «Признавайся да признавайся!» А глупый я разве признаваться, если я не виноват?
— Конечно, ты не глупый, — согласился Олешек.
— А дядька заладил одно: «Не признаешься, — значит, трус!»
— Нет, — сказал Олешек и посмотрел на верхушку ёлки, — ты очень храбрый человек.
Валерка стоял перед низеньким Олешком и смотрел на него радостными голубыми глазами.
— Слушай, а ты молодец! — сказал он и похлопал его по плечу. — Ты, оказывается, настоящий человек, хотя и маленький. Ты один из всех понял, каков я есть! — И он протянул Олешку свою длинную руку, и она далеко вылезла из короткого рукава, как любопытная белка из дупла. — Давай пять! — сказал он.
— Какие пять? — спросил Олешек.
— Ну, давай скорей свои пять пальцев! — весело сказал Валерка. — Мир заключаем, понял? Не буду больше дразнить толстым пузовом и снежками в нос кидать не буду, понятно?
Олешек дал руку.
— Сейчас мне в школу уже пора, — сказал Валерка, — а завтра я тебе ещё две ступеньки к зимовьюшке пристрою. И с утра пораньше придём сюда с лопатой и всё сделаем как надо. Слушай, а когда этот лётчик поправится, он меня покатает на самолёте?
— Наверное, покатает, — сказал Олешек с грустью. Ему ведь тоже хотелось полетать на самолёте.
— Слушай, а про отметки он не спрашивает? — Валерка озабоченно наморщил нос.
— Не знаю, — ответил Олешек. Он ведь ещё никогда не получал отметок.
— Ладно, — решил Валерка. — Мне бы вот только на каток сегодня не удрать, я бы вечером все задачки сделал. И тогда пусть хоть спрашивает, нам не страшен серый волк!
Олешек удивился и, задрав голову, поглядел на Валерку:
— А разве ты умеешь решать задачки? А Николай Иванович говорит, что ты неспособный.
— Я ему покажу «неспособный», — сказал Валерка и запустил шишкой в ворону. — Завтра вот вызовусь к доске отвечать, будет тогда у меня знать. — Он присел на корточки и пощупал землю ладонью осторожно и ласково. Когда-то давно, дома, так же ласково мама трогала его лоб, проверяя, нет ли у него жара. — А я знаю, почему зимой трава выросла! — сказал он. — Тут в земле трубы проложены. По ним горячая вода из котельной идёт в дом отдыха. Земля от труб согрелась, вот и трава поднялась. А ты думал — чудеса!
Олешек посмотрел на Валерку с уважением.
— Я, если захочу, запросто пятёрку принесу! — сказал Валерка.
— Завтра принеси, ладно? — попросил Олешек. — Только не забудь.
— Я этой пятёркой враз своего дядьку на обе лопатки уложу.
Тут уж во взгляде Олешка появилось сомнение. Он вспомнил, как сегодня толкнул Николая Ивановича с разбегу в живот, а Николай Иванович устоял.
— Нет, не положишь, — сказал Олешек. — Он слишком толстый.
Валерка задрал голову и стал громко хохотать, над чем — неизвестно, и ёлка отряхнула ему прямо в рот охапку мягкого снега, и берёза сбросила ему на нос стайку блестящих капель.
Потому что началась оттепель.
Но это ещё не была весна. К вечеру небо заволокло тучами, и что-то мелкое стало сыпать сверху: и не дождь, и не снег, а так — какая-то сырая морозга. Под водосточной трубой начало капать и шлёпать, сугробы обморщинели, и дорога стала громко чавкать под ногами.
Всю ночь, пока люди спали, сыпалось с неба. А к утру ветер разогнал тучи, и вдруг над отсыревшими крышами, над мокрым голым лесом, над раскисшей дорогой встал ясный, звонкий, морозный день.
— Чистый гололёд, — сказал утром папа. — Машины сегодня не пройдут, буксовать будут. Дороги как каток.
Олешек вскочил с постели и помчался вниз к Валерке.
— Скорей, скорей, — торопил он Валерку, — ну, может, она ещё не замёрзла!
Они схватили лопату, схватили коробку из-под башмаков и выскочили из дому.
И оба сразу крепко зажмурились.
Вокруг было ледяное царство. Всё ослепительно блестело, как стеклянное. Прозрачной ледяной бронёй оделись дороги. И пушистый высокий снег, и каждый мягкий пригорок сковало крепким льдистым панцирем. По этому стеклянному снегу можно было ходить без лыж — ноги не проваливались.
Валерка запустил в снег льдинкой, и она долго со звоном бежала по крепкому насту, пока не уткнулась в куст можжевельника. И можжевельник тоже зазвенел каждой своей веточкой.
В это утро всё звенело вокруг. Под лёгким ветром, будто стеклянные нити, бились друг о друга тонкие ветви берёз. И старый кряжистый дуб гремел заслюденевшими мёртвыми листьями, как жестянками. Перила и каменные вазы на террасе дома отдыха, и ступени, и фонари стояли будто облитые стеклом, а по краям крыш застыла на лету капель, и сосульки свисали вбок, как стеклянная нечёсаная борода.
— Скорей, скорей! — торопил Олешек.
Скользя и падая, они помчались без лыж напрямик по лесу, по высоким снегам, скованным льдом.
Они прибежали к знакомому месту, и оба молча остановились.
Под стеклянной бронёй лежала их трава, пожухлая, порыжевшая, прибитая морозом.
— Нет никакой весны! Всё враки! — сердито сказал Валерка.
— А лётчик? — проговорил Олешек.
И Валерка увидел, что по лицу Олешка бегут слёзы.
Валерка очень удивился. Он даже испугался. Сколько раз он стукал Олешка по лбу, сколько подножек подставлял, как обидно дразнил этого маленького, совсем беззащитного перед ним человека — и никогда, ни разу он не видал, чтобы Олешек плакал!
— Ты чего… ты брось… — растерянно сказал Валерка. — Она всё равно придёт, весна, она каждый год бывает. И трава опять вырастет… Слышь ты, Олень, не реви! У меня знаешь какие неприятности дома с дядькой, я и то не реву! — И Валерка вытащил из кармана платок и стал заботливо вытирать Олешку мокрые глаза и щёки.
— Ничего, горе — не беда, — всхлипнув, сказал Олешек. — У меня ещё дома луковица есть, всё равно из неё тюльпан вырастет!
