Евгения Яхнина - Кри-Кри
Артиллерийские гранаты и ядра, начиненные керосином, сыпавшиеся в изобилии на Париж, были основной причиной пожаров. И только дворец Тюильри, этот приют королей, строивших свое благополучие на крови и слезах народа, ненавистный рабочему Парижу, как символ власти монархии, был предан огню по приказу Коммуны.
— Неужели все погибло? — вырвалось у Кри-Кри. Он обхватил голову руками и закрыл глаза, чтобы не видеть того, что было кругом.
— Успокойся, малыш, не все потеряно, — отозвался пожилой коммунар. — Отчаяние и страх заставляют наших врагов жечь и разрушать. Это они могут делать без нашей помощи. Строить же можем только мы — вот почему будущее принадлежит нам. Победим мы!
Эти слова, произнесенные спокойно, но твердо, успокоили Кри-Кри. Он отошел от окна и сел на бочку, стоявшую у самой двери. В наступившей тишине мальчику вдруг послышался разговор, который вели за дверью. Придвинувшись к самой стене, Кри-Кри стал вслушиваться. То, что он услышал, заставило его сердце учащенно биться. Говорили двое.
— Возьми тридцать солдат, переодень их в форму национальных гвардейцев, и отправляйтесь по одному или по два на баррикаду на улице Рампоно.
— А пароль?
— Запомни: «Коммуна или смерть!» На баррикаде исполнишь все, что прикажет капитан Капораль.
На этом разговор оборвался. Кри-Кри был ошеломлен. Он не успел еще как следует разобраться в значении услышанных слов, как открылась дверь, и на пороге показались Анрио и молодой солдат.
На этот раз Анрио был в форме капитана версальской правительственной армии.
Его появление пленные встретили мрачными возгласами:
— Опять пришел этот мучитель!..
— Что еще понадобилось этому тирану?..
— Не за мной ли?
Эти возгласы болезненно отозвались в сердце Кри-Кри. Затаив дыхание, он прижался к стене под окном, готовясь к самому худшему.
Анрио что-то приказал солдату, и тот поспешно подкатил одну из бочек, поставил ее стоймя так, что она могла заменить стол, а из другой устроил подобие стула. Анрио уселся за этот самодельный стол, окинул взглядом пленных и выкликнул:
— Ну-ка, Жанто, давно мы с тобой не говорили. Может быть, ты стал за это время сговорчивей?
К столу подошел молодой федерат с подбитым глазом.
— Я напомню тебе нашу вчерашнюю беседу, если ты успел ее забыть, — криво усмехнулся Анрио. — Мы говорили с тобой о Луизе Мишель. Ты дрался вместе с ее женским батальоном. Ты не можешь не знать, куда она убежала.
Анрио сделал паузу и, так как Жанто, видимо, не имел желания говорить, продолжал вкрадчиво:
— Если ты поможешь нам разыскать Луизу Мишель, тебе будет сохранена жизнь.
— Собака! — вскричал Жанто со всей пылкостью своих девятнадцати лет. — Я никогда не куплю себе жизни ценой предательства. А за Луизу тысячи наших товарищей отдадут свою жизнь.
— Ты дорого заплатишь мне за это! — теряя хладнокровие, вскричал Анрио.
Он вскочил со своего места и, надвигаясь на юношу, повидимому не знал, как больнее ударить, как страшнее напугать его.
Но в это мгновенье в дверях появился жандарм. Отдав Анрио честь, он отрапортовал:
— Капитан, пришла эта женщина… Луиза Мишель.
— Как? — Радость и торжество победы сменили гневные ноты в голосе Анрио. — Вот это хорошо!
Весть о том, что Луиза Мишель добровольно явилась в этот ад, вызвала бурное волнение среди заключенных, хотя за Бремя, проведенное в застенке, они отвыкли чему-либо удивляться.
В сопровождении двух жандармов вошла Луиза.
В сопровождении двух жандармов вошла Луиза. Это была женщина лет тридцати пяти, с уверенной походкой и быстрыми движениями. Она была одета в черное строгое платье, еще более подчеркивающее стройность ее фигуры. Пышные вьющиеся волосы, неправильные черты, очень бледный матовый цвет лица — не это составляло прелесть лица Луизы Мишель, его украшали пламенные черные глаза, с черными длинными ресницами.
Ее появление в подвале было встречено восклицаниями:
— Луиза! Вот она, Луиза! Наша Луиза! Привет тебе, Луиза!
Анрио, насмешливо осклабившийся при виде своей новой жертвы, должен был опустить глаза под полным ненависти взглядом Луизы. Приготовленная издевательская фраза застряла у него в горле.
Первой заговорила Луиза:
— Ваши жандармы, не найдя меня дома, увели мою мать. Где она?
Овладевший собой Анрио ответил с присущим ему цинизмом:
— Возможно, что ее уже расстреляли.
— Теперь вам придется расстрелять и меня.
— Зачем так торопиться, мадемуазель? — В голосе Анрио звучала насмешка. — Мы победили. Теперь мы можем, не торопясь, предать вас суду. Ваше преступление мы обсудим перед лицом французского народа.
— Лицемеры и убийцы! — вскричала Луиза. — Вы еще осмеливаетесь говорить о народе, вы, которые расстреливаете его из пушек! Даже если час Коммуны пробил, если вы сегодня одержали верх, знайте, победа только приближает вас к пропасти. Вы сами это чувствуете. Ваша ярость и страх свидетельствуют об этом.
— Нам нечего теперь бояться, — перебил ее Анрио, — инсургенты[33] перебиты, и завтра версальцы снова станут у власти.
— Ваша власть недолговечна, — ответила Луиза. — Среди всех мертвецов Коммуны, по вашей милости покрывающих сегодня мостовые Парижа, настоящим гниющим трупом являетесь вы. Народ, расстрелянный вами, жив и будет жить в веках…
— Замолчите, — зарычал Анрио, — или я велю поставить вас к стенке, несмотря на приказ доставить вас живой в Версаль!
— Я не боюсь ваших пуль! Я боюсь только, чтобы вы из трусости не лишили меня единственного права, которое остается у каждого, борющегося за свободу, — права на кусочек свинца. Я требую своей доли! Если вы оставите меня жить, я не перестану кричать о мести! Я предам имя версальских убийц мести моих братьев, сестер, потомков. Убейте меня, если вы не трусы! Но я требую немедленного освобождения моей матери, которую вы схватили как заложницу.
Указывая на разгоревшееся за окном пламя, Анрио, едва владея собой, бросил:
— Вот дело ваших рук, а вы еще осмеливаетесь говорить так, как будто вы победители, а не побежденные…
— Мы из тех, что не сдаются! — прозвучал горячий ответ Луизы.
— Мы из тех, что не сдаются! — повторили несколько человек.
— Уведите эту женщину в бастион, где находится ее мать, — прорычал Анрио.
— Прощай, Луиза! Да здравствует Коммуна! — дружным хором закричали пленные.
— Прощайте, товарищи! Недалеко время, когда придет новое человечество. Оно будет свободным и справедливым, и кровавая колыбель его детства окажется ему уже не по росту.
— Я приказал увести ее! — рассвирепел Анрио.
Но жандармы под впечатлением горячих слов Луизы мешкали. Тогда Анрио вскочил с места. Предчувствуя грозу, жандармы осторожно взяли Луизу под руки и увели ее из подвала.
— Да здравствует Коммуна! Да здравствует ее дочь, Луиза Мишель!
Кри-Кри находился под таким впечатлением от слов Луизы, что не заметил, как почти одновременно с ее уходом новый пленник был введен в погреб. Но вот Кри-Кри услышал ненавистный голос Анрио:
— Ты, щенок, я вижу, торопишься стать к стенке… Эй, Таро, особо приглядывай за ним, пока я не вернусь!
И за Анрио захлопнулась дверь.
— Гастон!
Этот крик вырвался из самого сердца Кри-Кри. И радость встречи, и страх, и волнение за судьбу друга — все было в этом возгласе.
— Кри-Кри, как ты сюда попал? — И Гастон очутился в объятиях друга. — Разве в нашем районе версальцы уже рыщут по домам?
Пользуясь отсутствием Анрио, друзья устроились в углу и принялись обсуждать свои дела.
— Рассказывай, рассказывай скорей, — торопил Гастон. — За мной могут притти каждую минуту!
Сбиваясь и волнуясь, Кри-Кри рассказал о своих приключениях. Он поминутно перебивал сам себя возгласом: «Подумать только, какой я дурак!»
— Мне стыдно вспоминать, как я попал впросак, — закончил он свой рассказ. — Мышь поймала меня в мышеловку, которую я для нее поставил.
— А из этой мышеловки редко кто уходит живым, — сказал Гастон.
— Я не боюсь умереть! — воскликнул Кри-Кри. — Но как предупредить Жозефа об измене Люсьена?
Гастон слушал, нахмурив брови.
— Да, это очень серьезное дело, — сказал он. — Тебе надо отсюда бежать во что бы то ни стало. Надо предупредить дядю Жозефа. Надо спасти то, что еще возможно.
— Разве я могу бежать отсюда, оставив тебя в опасности!
— Ерунда! — сказал Гастон. Он говорил сейчас, как старший, как взрослый, и Кри-Кри невольно почувствовал его превосходство. — Моя судьба решена. Меня схватили с оружием в руках. Помочь мне никто не может. — Голос его звучал бодро. — Но наше дело, дело Коммуны, может пойти по-иному, если этот предатель Люсьен будет разоблачен.
