Зоя Воскресенская - Консул
— Никогда с ними не ездил под Москвой, и все обходилось.
Константин Сергеевич вел машину, Ирина выбирала место, где бы сделать привал и встать на лыжи. Она поминутно снимала светозащитные очки, которые мешали оценить красоту пейзажа.
С шоссе свернули на боковую, казалось хорошо уезженную дорогу, и тут машина поползла боком, колеса забуксовали, закапываясь все глубже в снег.
— Эх, хорошо, Антоныч не видит, как я проштрафился, — конфузливо сказал Ярков, выключая мотор. Он обошел вокруг машины — засели прочно. Огляделся: на пригорке за рощей виднелись крыши строений.
— Придется идти на хутор, просить лошадей, чтобы вытянуть машину. Сами мы с ней не справимся.
Ирина рассмеялась:
— Ну, уж если идти, то надо мне! Как ты будешь с финами объясняться?
Константин Сергеевич безапелляционным тоном заявил:
— Нет, тебя я не пущу. На лыжах в такую гору подниматься трудно, а идти пешком — утонешь в сугробе. Что я тогда буду делать? Сиди в машине. Я пойду напрямик…
— Но ты же не знаешь языка, — возражала Ирина.
— На двух лошадей мне языка хватит.
— Посмотрим! — предостерегающе произнесла она.
Ярков зашагал по целине. Он поминутно проваливался выше колен в снег, оглядывался и жестами показывал Ирине — видишь, мол, даже мне трудно идти. На поле оставались глубокие синие лунки от его следов, и Ирина едва удержалась от соблазна пойти за Константином, схватить его за руку, вместе с ним утопать в снегу.
Между тем Константин Сергеевич дошел до большого дома, похожего на старинную русскую усадьбу. По обе стороны расположились хозяйственные постройки, коровник, послышалось ржание лошади.
"Слава богу, — подумал Ярков, — в этой усадьбе ость лошади…"
Из подъезда выбежали две худые, остромордые гончие, повертелись вокруг незнакомца, обнюхали его и убежали. Ярков толкнул входную дверь, очутился в просторном холле. Сверху раздался женский звонкий голос, спрашивавший что-то по-фински. Консул снял шапку и громко произнес: "Хювя пяйвя!" ("Добрый день!")
По лестнице спускалась очень полная, немолодая уже женщина. Ее маленькие, очень яркие голубовато-зеленые глаза с любопытством рассматривали пришельца.
— Хювя пяйвя! — повторил Константин Сергеевич, затем развел руками и покачал горестно головой: — Авто ай-яй-яй, какси тпру-у-у.
Женщина уже спустилась вниз. Константин Сергеевич был поражен, с какой легкостью она несла свое очень грузное тело. Услышав монолог, в котором было только одно-единственное финское слово "какси" (два), она все поняла и принялась хохотать. Голос у нее был звонкий, смеялась она незлобиво, искренне, стараясь сцепить кисти своих маленьких рук на огромном туловище.
Насмеявшись вдоволь, она протянула ему пухлую, как у ребенка, руку.
— Вы русский? — после некоторого колебания спросила она по-русски.
— Совершенно верно. Русский. Советский консул.
— О, я очень рада познакомиться с вами. Меня зовут Сонни Тервапя. Я затрудняюсь в русском. На каком языке вы говорите?
— На английском, немецком.
— В таком случае будем говорить по-немецки. Итак, как я понимаю, с вашей машиной произошла авария и вам нужны две лошади, чтобы вытащить ее и доставить ко мне во двор. А я буду иметь удовольствие видеть у себя за обедом советского консула.
Константин Сергеевич пытался отговориться, но понял, что это невозможно.
— Я не один, со мной дама.
— Тем лучше. Эйно-о-о! Эйно-о-о! — Голос мадам Тервапя серебряным горошком прокатился по анфиладе и был слышен, очевидно, во всех уголках усадьбы.
Из боковой двери вышел юноша.
Мадам Тервапя стала быстро говорить с ним по-фински. Константин Сергеевич понял только одно слово — "консул".
— Эйно все организует и доставит сюда вашу даму в машине.
— О нет. Свою жену я должен сопроводить сам. Благодарю за приглашение, но мы оба в спортивных костюмах.
— У меня без дипломатического протокола. Очень прошу вашу супругу не отказать мне в удовольствии познакомиться с ней.
Эйно вывел из конюшни рабочую лошадь, прицепил к хомуту некое подобие рамы на длинных ремнях.
Консул вопросительно посмотрел на него и показал два пальца: нужны две лошади.
— Это конь очень сильная, — сказал Эйно по-русски. — Она тащит ваш авто.
— Вы говорите по-русски? — удивился Ярков.
Я говорю плохо по-русски, я хорошо уже понимаю и читаю. — Эйно с нескрываемым интересом и каким-то радостным чувством рассматривал своего спутника, поддерживая правой рукой за уздечку лошадь.
— Почему вы изучаете русский? — поинтересовался консул.
Эйно широко улыбнулся. Помолчал, вспоминая что-то, и произнес особенно торжественно:
— "Будь я и негром преклонных годов, и то, без унынья и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин".
— Ого! — воскликнул Ярков. — Вы и Маяковского знаете! А что вы делаете в этом имении?
— Я — конюх. Бывший студент. Нищий студент, — добавил он.
— С кем же вы занимаетесь русским языком?
— С русским мальчик. Он финн. Он изучает меня по-русски, я изучаю его по-фински.
— Надо сказать: "Я учу его, он учит меня", — поправил Ярков.
— Вот слышите, как я еще очень плохо говорю, — огорчился Эйно.
— Я хотел бы так говорить по-фински, а не объясняться на пальцах… Как зовут вашего учителя? — переспросил Ярков.
— Вяйно Туоминен.
Константин Сергеевич вспомнил юного пионера Ваню Туоминена, порадовался, что Ваня, кажется, нашел себе верных друзей, которые изучают русский "за то, что им разговаривал Ленин".
Ирина прыгала возле машины — видно, застыла. Увидев, что Константин привел одну лошадь, рассмеялась.
— Браво! — воскликнула она. — Но почему одна лошадь? На двух запаса слов не хватило?
— У этой лошади много лошадных сил, — ответил за консула Эйно.
— Ну, я понимаю, что с таким переводчиком ты мог договориться по любому вопросу, — заметила Ирина.
Константин Сергеевич передал жене приглашение мадам Тервапя пообедать у нее.
— Но в таком виде на обед к помещице?
— Она любезна и проста. И показалась мне очень интересным человеком… Отлично говорит по-немецки.
Эйно с помощью лошади вытащил машину на дорогу. Ярков поблагодарил его, пожалел, что с собой нет никакого сувенира, а дать этому юноше "на чай" считал оскорбительным. Ирина поняла мужа. Она раскрыла свою сумочку, вынула из нее записную книжку в кожаном футляре, на котором был вытиснен вид Кремля, сняла обложку и протянула ее Эйно.
Юноша вспыхнул от удовольствия.
— Это очень дорогой для меня сувенир, — сказал он.
Ярков просил передать Ване Туоминену привет от советского консула.
— Он будет очень рад, — ответил Эйно. — Я его сегодня увижу.
Сонни ждала гостей в вестибюле. Она успела сменить обширный халат на темно-зеленый костюм, отчего ее изумрудные глазки засверкали еще ярче. Ирина отметила, что на безбровом лбу, очевидно по памяти, были нарисованы коричневым карандашом брови, причем одна выше другой. Пудрилась мадам Тервапя тоже, по-видимому, без зеркала, иначе она смахнула бы со своего задорного короткого носика излишек пудры. Высокий лоб, гладкие седые волосы, собранные сзади в пучок, придавали ей величественный вид.
— О, какая очаровательная снегурочка! — воскликнула она, протягивая руку Ирине. — Кажется, я вас знаю. Вы — журналистка?
И Ирина вспомнила, что встречала эту тучную звонкоголосую даму на каких-то журналистских приемах, видела ее на пресс-конференциях.
— Я тоже балуюсь журналистикой, — подтвердила мадам Тервапя, — пописываю фельетоны, из которых изымают всю приправу, и они становятся пресными, как клейстер.
Гости очистились от снега, сняли головные уборы, шарфы.
— Пока накрывают на стол, я покажу вам свой дом.
Дубовые стены высокого вестибюля были украшены рогами оленей, чучелами птиц. В камине ярко пылали дрова. Было тепло, уютно.
Из вестибюля широкая лестница с деревянной резьбой вела наверх, а прямо открывалась анфилада. Гостиная напоминала гостиную в доме Лариных из "Евгения Онегина", как ее показывают в Большом театре. Белые колонны, по левую сторону окна вперемежку с зеркалами, в правом углу белый рояль, по правую сторону вдоль стены диваны, кресла, обтянутые светлым шелком. На стене против окон несколько хороших картин. За гостиной следовала чайная комната, отделанная зеленым шелком, затем курительная, где между медными курительными столиками стояли карточные столы, дальше — библиотека, и заканчивалась анфилада кабинетом хозяйки. Ирина задержалась у книжных полок. Библиотека была многоязычной и говорила о разносторонних интересах хозяйки. В простенке между книжными шкафами висел портрет мадам Тервапя. Здесь ей было едва ли восемнадцать лет, и все же можно было узнать в этой тоненькой девушке с большими изумрудными глазами, с оголенными плечами, в бальном платье, отделанном кружевом, лентами, мадам Тервапя. Но Ирине показалось, что на портрете она очень кукольна, зеленые глаза бездумны. А сейчас, хоть и утонули в оплывшем лице, они были по-человечески мудры, ироничны, проницательны.
