Юрий Бородкин - Санькино лето
— Вот и готов наш автовокзал! — победно пристукнул молотком и окинул своим бойким взглядом однодеревенцев. — Хоть из ведра лей — не промокнет крыша.
Каждому хотелось заглянуть внутрь будки, представить на минуту, словно бы поджидаешь автобус. Всем хватило в ней места.
— Вот как славно от дождя спрятаться! — сказала тетя Люба. — Только лавочки надо.
— Сейчас сделаю, — пообещал отец.
— Молодцы, мужики! Спасибо.
— За спасибо солдат три года служил, — отозвался с крыши Володька. — Положено спрыснуть новые углы.
— Больно прыткий! Субботник — это тебе не шабашка.
— Пока не разошлись по домам, давайте заровняем большую-то яму.
— Верно, Ивановна. А то как свернул с шоссейки в деревню, так и увяз.
— Нынче сухо, не увязнешь.
— Вон машина подошла, попросите шофера ссыпать туда песок.
— Это наш знакомый, Гоша! Я скажу ему.
Санька подбежал к самосвалу, объяснил Гоше, в чем дело. Тот попятил машину к высохшей луже, высыпал в нее песчано-каменную смесь.
— Еще один кузов опрокину, и тогда к вам в деревню хоть на «Жигулях» поезжай.
— А что? Продам мотоцикл да куплю машину! — моментально загорелся Володька.
— Толково, Володюха! Пригодится машина-то, за водкой в Ермаково ездить, — подзадорила Ольга Михайловна.
Все захохотали, не веря в серьезность Володькиной болтовни, а он самоуверенно заявил, точно уже имел машину:
— Это моя забота — куда ездить: мы тоже не на руку лапоть обуваем.
Пока разравнивали песок, отец смастерил в будке лавочки. Мужики сели покурить, как на беседу собрались. В дверной проем видно было сжатое поле, над ним не успевала оседать пыль от самосвалов.
— А дождя все нет, — озабоченно сказал Захар Малашкин. — Посмотри, что делается, как в пустыне.
— Сейчас бы грибам — самая пора.
— Да, грибков нынче не дожидайся, совсем не будет, — авторитетно определил Валеркин отец.
— Или дождей не обещают?
— Вчера прогноз на сентябрь получили: сухая погода удержится.
Жаль, что не придется побродить по грибным местам; прошлым летом Санька набирал по целой корзине одних белых. Но Андрей Александрович зря говорить не станет.
— По-моему, в этом американцы виноваты, — рассудил Малашкин.
— Ну, полно!
— Как слетали оне на луну, так и сбилась погода.
— Правильно, дядя Захар, вполне может быть, — поддержал Володька. — Я читал где-то, что спутники влияют на погоду.
— Дело, конечно, не в них.
— А в чем? В циклонах да антициклонах? Тоже больно уж просто научились объяснять.
— Засухи и прежде случались, когда понятия не было о спутниках, — спокойно возразил Андрей Александрович.
— Это верно.
— Все-таки диву даешься, как это люди до луны добрались? Вон ведь куда дорогу торят! — продолжал свои мысли Малашкин. — По одну ночь, когда оне летали, я долго наблюдал, авось, думал, замечу что-нибудь. Нет, луна как луна, сияет над яблонями совсем нетронутая, даже сомнение взяло: не надувают ли, что люди туда долетели?
— За этим, брат, следят, приборы есть всякие.
— Яблоки-то не околотил? — спросил Андрей Александрович Малашкина.
— Я всегда до успеньева дня жду.
— Зря, нынче все на две недели раньше поспело, теперь только червей кормить.
— Падалицы много, утром посмотришь — вся земля усыпана.
Хорошо было сидеть на свежестроганных лавочках вместе с мужиками, слушать их неспешный разговор, да вдруг Малашкин признался, что из опавших яблок настоял вино, и, движимый чувством артельного согласия, повел мужиков к себе. После этого гостеванья Володька Чебаков вынес на улицу гармонь. Сначала пилил «махоню», потом, высунув от старанья язык взялся за «Подмосковные вечера». Врет, сбивается то и дело. У Саньки своей гармошки нет, а сыграет лучше: у дяди Юры научился, тот приезжал прошлый год на все лето с баяном. Теперь Санька играет, когда придется, на Чебаковой «хромке».
Володька помучал гармошку и передал Саньке:
— Ну-ка, Саня, оторви что-нибудь по заявкам односельчан!
Начал играть про веселых коробейников Володюха одобрительно притопывал ногой, сидя на ступеньке крыльца, словно гармонь была у него в руках.
— Молодец! У тебя дядькин слух. Давай вальс!
Поплыли над деревней медлительные звуки вальса, далеко-далеко, до самого леса разносились они в тихом вечернем воздухе. Саньке казалось, что все, от мала до велика, слушают гармонь, ласточки и те замерли ровным рядком на электропроводе. Игралось с настроением, легко и вдохновенно, видать, и Володьке понравилось, потому что неожиданно изрек, придавив мехи пятерней:
— Забирай-ка ты себе гармонь.
— Как? — не понял Санька.
— У меня все равно нету способности.
— Потом передумаешь.
— Я вроде не пьяный. Говорю, бери! — убежденно повторил Володька и ушел в избу.
Санька постоял в нерешительности, не зная, что делать с гармонью. Не верилось Володькиным словам, да и родители не поверят в такую щедрость. Но и отказываться от столь желанного подарка не хотелось: с чувством боязливого восторга понес «хромку» домой. Было желание пуститься во всю прыть — едва сдерживал себя. Как предполагал, так и получилось. Мать сразу же велела поворачивать обратно, дескать, стыдно брать даром дорогую вещь. Санька было приуныл, хорошо, что отец заступился, пообещал поговорить с Володькой и, в случае чего, заплатить деньги.
Ночью Санька долго не мог уснуть: не давала покоя гармошка, стоявшая на подоконнике. Маняще поблескивала она планками, и казалось, не от луны, а от гармони исходит призрачное сияние на всю избу. Луна висела прямо против окна, похожая на серебряный глобус, на котором можно было различить контуры материков. «Если она покрыта пылью, то почему светится? — вспоминая слова Малашкина, гадал Санька. — Неужели правда люди побывали на ней? Что они чувствовали, когда смотрели оттуда на землю? Позавидуешь».
Иногда срывались звезды, словно мелом кроили темную синь неба, представлялось, что вот-вот произойдет чудо, стоит только терпеливо прислушаться — уловишь какую-то дивную музыку. Санька боялся закрыть глаза, как будто гармонь тотчас могла исчезнуть с подоконника. Никак не укладывалось в голове, что теперь можно будет играть сколько душе угодно, хоть каждый день.
Глава восемнадцатая. Зарубки на косяке
Оставив над деревней высокий простор, солнце скатилось за Евдокимову избу, светит откуда-то снизу, как из погреба, и свет этот теплится на березах, будто бы истлевают они в безмолвной торжественности. И во всей природе уже чувствуется утомление, воздух над опустевшими полями прояснился. Август на исходе.
Сдал Санька русский язык. Понравилось Виктории Борисовне его сочинение, и ошибок сделал всего три. Выскочил на школьный двор — в глазах радуги, как гора с плеч свалилась. Пожалел, что кончилось лето: сызнова бы каникулы.
Раньше родители не отпускали в кино в Ермакове, дескать, обратно идти темно, а сегодня разрешили. Санька надел темно-синий костюм: совсем новый и уже тесен, брючины и рукава стали коротки. Весной они с Валеркой заметили свой рост на косяке у крыльца, сейчас смерились еще раз: Санька сантиметра на три вырос, Валерка — поменьше.
— Тебя догоняю, — пошутил Санька.
— Это ты в больнице вытянулся. Говорят, когда болеют, быстро растут.
— У тебя расческа есть?
— Только зубья смотри не сломай, на твои волосы надо железную.
В костюмах оба испытывали неловкость, потому что за лето привыкли к какой-нибудь одежде попроще, посвободней. Когда шли деревней, Володька Чебаков попался навстречу, не упустил случая подметить:
— В кино, что ли, женихи?
Любит он посмеяться, глаза так и вертятся, зубы все время напоказ. Сам небось каждый вечер в Ермаково бегает. Если бы не встретили его, может быть, позвали бы Ленку, а после этого постеснялись.
— Я знал, что ты сумеешь написать сочиненно, так что вместе пойдем в седьмой, — сказал Валерка.
— Конечно, нам надо вместе.
— Знаешь, я обещаю, что не буду больше дразниться: хватит уж, не маленькие.
Вот он какой, Валерка Никитин! Другого такого друга у Саньки нет. В самом деле, пора за ум браться. Нынешнее лето останется памятным для Саньки, он вдруг с некоторой грустью понял, что уже переступил тот порог, за которым остается детство.
Возле будки стоял автобус. Скрипнул дверцами, покатился вроде бы сам собой, без мотора; стекла поблескивали, отражая низкое солнце. Санька с Валеркой повернули к Ермакову, пока еще по проселку.
Никакой военной части здесь не будет: все разговоры оказались болтовней. Нефти тоже не нашли, бурильщики давно уехали из Малого Починка. И Заболотье останется стоять на своем месте, скоро через него пойдут автобусы дальше; дорога как бы придвинула деревню ко всему большому миру, за несколько часов по ней можно доехать до города, до Волги, а Волга — это самая сердцевина России.
