Саадул Кануков - Девочка из Ленинграда
Да, как он сказал? «Некоторые переходят на сторону немцев… Не исключена возможность, что твой отец…» Правда, он добавил: «…попал в плен». И все же он ясно намекнул на другое. А может, он точно знает? Может, Игорь Александрович скрыл от нее, а Слепцову сказал?..
Она стояла около давно не работающего киоска «Мороженое», не ощущая ни пронзительного, ледяного ветра, ни мелкого колючего снега, бьющего в лицо, сыплющегося за воротник стеганки. Во рту пересохло, и она припала горячими губами к валику снега, накопившегося на стойке киоска… Перед глазами встал отец — добрый, честный, смелый…
«Нет, нет и нет! — решительно воскликнула она про себя. — Если бы папа был жив, он обязательно прорвался бы к своим, как те, о которых говорил Игорь Александрович». Она стряхнула с себя снег, подбила под платок разметанные волосы, запахнула стеганку, глубоко засунула в карманы окоченевшие руки и пошла тем не по-детски твердым шагом, каким идет человек, принявший бесповоротное решение.
Вот и знакомый дом. Рая открывает дверь и переступает порог.
Из кухни выходит Дагалина, в белом переднике, руки — в тесте.
— А, Раечка! — воскликнула она, подошла к девочке, поцеловала в щеку, — Ой, ты холодная как ледышка! Сейчас же раздевайся, разувайся — вот тебе тапочки — и на кухню. Будем греться и есть оладьи: я пеку их по рецепту твоей бабушки. Она у тебя удивительная мастерица.
За чаем Рая рассказала о встрече со Слепцовым.
Оказывается, Дагалина знает его: он работает в комендатуре переводчиком. Очень тщеславный, старается выслужиться. При допросах сам бьет задержанных. На ее глазах выбил одному молодому человеку зубы.
— Когда убираю его кабинет, меня так и подмывает вцепиться негодяю в горло и задушить прямо в кресле!
Дагалина не сомневалась в том, что Слепцов, приглашая Раю в комендатуру и обещая помочь им с бабушкой, преследует какую-то корыстную цель.
И вдруг Дагалину осенила счастливая мысль: ведь и они могут использовать знакомство Раи со Слепцовым в свою пользу, как используют доверие и расположение комендантских служащих к ней, Дагалине.
— Раечка, послушай, дорогая… Мне кажется, очень хорошо, что Слепцов пригласил тебя в комендатуру, — сказала она девочке. — Тебе непременно надо сходить к нему… Непременно, понимаешь?!
Рая сразу уловила тайный смысл ее совета и была рада, что Мать поручает ей новое задание.
— Я обязательно схожу, тетя Дагалина. И потом все, все расскажу вам.
— Договорились!
Но случилось так, что Рая не сама пришла в комендатуру — ее привели туда…
Сильно простудилась бабушка. Еще с утра она почувствовала недомогание, а вечером ее свалил жесточайший жар. Она то впадала в забытье и бредила, разговаривала со своим сыном Николаем, звала внука Вову, то открывала глаза и спрашивала сидящую у ее изголовья Раю, что сейчас — утро или вечер.
— Вечер, бабуля. Скоро — одиннадцать.
— О, уже ночь! Иди, детка, ложись. Дай мне попить и ложись.
Рая поднесла к ее воспаленным губам чашку. Арина Павловна отпила несколько глотков, сказала:
— Как-то Ахмет говорил, он умеет готовить отвар из полыни и еще каких-то трав. Очень хорошо помогает от простуды. «Я, говорит, только и спасаюсь им».
— Бабушка, что же ты молчала?! — воскликнула Рая. — Я сейчас же схожу к нему.
— Нет, нет, внучка, поздно уж… Неудобно беспокоить в такое время старого человека.
— Ничего, бабушка. Дедушка Ахмет не обидится…
Из подвала поднялся комиссар Фролов. Опираясь на палку, он подошел к кровати.
— Добрый вечер, Арина Павловна! Ну, как вы чувствуете себя?
— Жар большой.
Комиссар приложил руку ко лбу старушки, затем послушал пульс.
— Рая, завтра же надо сообщить Дагалине. Возможно, удастся пригласить врача.
— Александр Алексеевич! Дедушка Ахмет умеет готовить отвар из полыни. Говорит, как рукой простуду снимает!
— Да, народное средство иногда бывает очень действенным.
— Я сейчас схожу к нему. А вы попросите Хабаса, чтобы посидел с бабушкой.
— Я сам побуду с нею… Только прошу, Рая, будь осторожна, избегай встречи с патрулями.
Домик Ахмета находился на противоположной стороне города. Рая пробиралась окраинными улочками и дошла благополучно, не встретив ни одной души, кроме бродячих собак.
Старик еще не спал, чинил сбрую и не очень удивился приходу девочки в столь поздний час: он уже привык к полуночным посещениям тайных «гостей».
Узнав, зачем пришла Рая, Ахмет вышел в сени, принес щепок, развел огонь в железной печурке, поставил на нее котелок с водой. Снял со стены какие-то крохотные мешочки, и когда вода закипела, засыпал в котелок по щепотке из каждого мешочка. Скоро по дому распространился горьковатый запах полыни и еще каких-то трав или кореньев. Старик дал покипеть снадобью, затем снял, процедил через ситечко в миску, вынес в сени остудить. Потом слил в бутылку, закупорил ее.
— Держи! Пока идешь, холодком обдаст, и будет в самый раз. Сейчас пусть выпьет чашку, потом утром. А потом еще на ночь, и вся хворь ко второму утру сойдет через пот.
— Спасибо, дедушка Ахмет! — Рая сунула бутылку за пазуху и выбежала из дома.
Чтобы скорее напоить бабушку целительным отваром, решила сократить путь, пробираться не окраиной, не в обход, а прямо, через центральные улицы.
Конечно, это было рискованно: за последние дни в городе участились ночные пожары, кроме того, чуть ли не у самой комендатуры был ранен немецкий солдат, и теперь патрули были как никогда бдительны. Особенно усердствовали полицаи: они тащили в комендатуру чуть ли не каждого встречного. Но Рая надеялась, что ее не задержат: ведь она несет лекарство больной.
Но оно-то как раз и послужило поводом для привода ее в комендатуру.
Сначала задержали два патрульных немца. Обыскали — нашли бутылку.
— О, Фриц, шнапс! — воскликнул тот, что обыскивал.
Рая нарочито весело рассмеялась. И хотя не без запинок, но довольно толково объяснила фрицам на немецком языке, что это никакой не шнапс, а лекарство, которое она несет бабушке. И она очень и очень просит господ офицеров (хотя это были самые рядовые фрицы) не задерживать ее.
Немец откупорил бутылку, понюхал и хотел разбить о мостовую.
Его руку перехватил другой — пожилой, усатый.
— Оставь, Курт! Пусть идет.
Рая выхватила бутылку у патрульного и побежала.
Она уже миновала центр города, как наткнулась на полицая.
— Стой! — крикнул тот.
Она, конечно, сумела бы увернуться, но полицай мог выстрелить в спину: такое не раз бывало.
— Куда идешь?
— Дядечка, я за лекарством бабушке ходила, — ответила Рая и, не дожидаясь обыска, достала из-за пазухи бутылку с отваром.
Полицай схватил бутылку, тряхнул ею. Злорадно улыбнулся:
— Ловко придумала! Таким лекарством на той неделе склады спалили! — Он схватил девочку за шиворот. — А ну, марш со мной!
— Дядечка, ей-богу, это лекарство! Отвар!
— Там в комендатуре разберутся!
Через несколько минут полицай ввел Раю во двор, уставленный машинами, мотоциклами. У стены, на привязи, немецкие овчарки.
Полицай втолкнул девочку в помещение и повел по длинному узкому коридору. За дверью одной из комнат Рая услышала немецкую брань, какие-то глухие удары и стон. «Допрашивают задержанных!» — догадалась она и почувствовала, как сжалось от страха сердце.
В конце коридора полицай втолкнул Раю в небольшую комнату. В ней за голым столом, на котором стоял лишь телефон, сидел дежурный капрал. Он сонливо посмотрел на Раю, потом вопросительно уставился на полицая. Тот, запинаясь и мешая немецкие, русские и кабардинские слова, объяснил, что задержал вот эту русскую с подозрительной жидкостью. Полицай тряхнул бутылкой.
— Айн момент! — сказал капрал и скрылся за дверью другой комнаты.
Скоро он вышел оттуда и, придерживая обитую войлоком дверь, крикнул полицаю:
— Битте!
Полицай втолкнул Раю.
За столом, накрытым зеленым сукном, сидел офицер с Железным крестом на мундире. Взглянув на задержанную, он недовольно поморщился, коротко бросил капралу: «Переводчика» — и снова уткнулся в бумаги.
Наступила томительная пауза.
Рая оглядела комнату. Она была большой, светлой. В простенке, между плотно зашторенными тяжелыми гардинами окон, висел в позолоченной раме портрет Гитлера. Фюрер был в простой солдатской шинели без погон и в картузе без кокарды. Его крупные, слегка деформированные и смещенные черты лица — что безуспешно маскировалось усами и челкой — казались вялыми, как это бывает после приступа у людей, страдающих истерией. И только глаза — крупные и чуть выпученные, — как бы все еще храня след взрыва бесноватого характера фюрера, недоверчиво косили.
На стенах висели карты Советского Союза, Кавказа, план Нальчика.