Саадул Кануков - Девочка из Ленинграда
— Русс зольдат есть? — спросил высокий, узколицый немец с погонами капрала.
— Нет, нет, батюшка, — поспешила ответить Арина Павловна. — Никого нет: только вот мы с внучкой.
Немцы наспех осмотрели комнату и, видно, искали не столько «русс зольдат», сколько чем бы поживиться. Не найдя ничего подходящего, капрал, наверное, машинально, по солдатской привычке, козырнул Арине Павловне и шагнул в коридор. За ним последовал другой. В коридоре они задержались, что-то обсуждая. Вот послышался грохот ящиков, маскировавших подвал, — у Раи замерло сердце… Раздалась короткая автоматная очередь. За ней — вторая, длинная. Рая бросилась в коридор. Капрал, обойдя лаз, снова выстрелил в подвал. Рая с ужасом смотрела на него…
Когда немцы вышли со двора, Рая бросилась в подвал.
— Александр Алексеевич! Александр Алексеевич!..
Вспыхнула спичка. Она осветила бледное, суровое лицо Фролова, Васю Ястребкова, лежавшего ничком, Хабаса, съежившегося в комочек в углу подвала.
— Рая, лампу! — крикнул комиссар.
Девочка схватила стоявшую на завалинке лампу, Фролов поднес к фитилю спичку. Вспыхнуло колеблющееся пламя. Комиссар приподнял Васю. Тот открыл глаза, шевельнул губами, силясь что-то сказать, но голова его запрокинулась, тело безжизненно обмякло. Комиссар положил Васю на земляной пол. Долго молча смотрел в застывшее лицо паренька, тяжело вздохнул:
— Ах, Вася-Василек!..
Вечером пришла Дагалина и тот пожилой кабардинец, что привел комиссара Фролова.
Узнав о случившемся, Дагалина гневно воскликнула:
— Когда их, зверей, постигнет кара! Какая мать родила таких драконов? Будь они прокляты! Пусть все несчастья света свалятся на их голову!
Похоронить убитого было нелегко. Пришлось снова просить Ахмета. После закрытия госпиталя он работал возчиком при городской управе.
Он вывез Василька за город и похоронил в воронке от снаряда.
Ответственное задание
Здоровье комиссара улучшалось медленно. Когда по ночам он выбирался из подвала и выходил во двор, чтобы потренироваться в ходьбе, рана особенно давала себя знать. И он, с трудом проделав десятка два шагов, возвращался в подвал.
Зато Хабас был уже совершенно здоров и с каждым днем набирал все больше сил. Подвал был теперь для него словно клетка для молодого орла. Хотя Хабас ничего не говорил комиссару, тот видел, как мальчик томится, жаждет дела. И потому, когда на следующий день пришел сюда руководитель подпольной группы по кличке Баксан, комиссар долго говорил с ним о мальчике.
Баксан сказал, что подпольное движение только что начинает развертываться. В дальнейшем мальчика можно будет использовать для отдельных поручений.
— А к вам, товарищ Фролов, такая просьба… Видите ли, немцы питают надежду, что горцы будут к ним лояльны. Больше того — будут с ними сотрудничать. А мы сделаем так, что под ногами оккупантов будет гореть земля, на головы врага будут обрушиваться скалы. Прежде всего надо показать горцам, какое рабство готовит им так называемое освободительное воинство Гитлера. Группа наша еще небольшая. Массовым средством пропаганды могут послужить листовки. Вот мне и хотелось бы просить вас, как армейского политработника, возглавить это дело. Как вы на это смотрите?
— Почту за честь, — коротко ответил Фролов.
— Вот и отлично… Вы будете держать непосредственную связь с Матерью: это кличка Дагалины. Давайте, кстати, и вам придумаем подпольное имя… — Кабардинец задумался. — Ну, скажем, Курш. Это по-нашему — скала.
Фролов улыбнулся:
— Слишком сильно звучит… Ну, да ладно, Курш так Курш. Постараюсь оправдать ваше доверие, товарищ Баксан.
Кабардинец сказал, что у них нет не только печатного станка, а даже пишущей машинки. Поэтому размножать листовки придется пока от руки. В дальнейшем, возможно, удастся раздобыть через Мать пишущую машинку. Она же достанет и бумагу.
…А на другой день в доме Арины Павловны, склоня головы над листами бумаги, сидели за столом Рая, Фатимат и Хабас и размножали листовку, написанную комиссаром. В ней говорилось, что фашисты пытаются склонить на свою сторону горцев. Сулят им райскую жизнь. Но это — обман. Фашисты несут им рабство. Несмотря на временные неудачи и поражение, советский народ отстоит свою независимость и враг будет разбит. Наша армия отбросила захватчиков от Москвы, остановила у стен Ленинграда. Насмерть стоят героические защитники Сталинграда. Враг остановлен и на перевалах Главного Кавказского хребта. Советская Армия готовится к решительному наступлению. Недалек тот день, когда Кавказ будет очищен от гитлеровских полчищ.
Рая переписывала листовку на русском языке, а Фатимат и Хабас на кабардинском. Ребята очень торопились: завтра воскресенье. Рая и Фатимат отправятся на рынок распространять листовки среди приехавших на базар жителей аулов и селений. А Хабас под видом нищего будет бродить по городу и рассовывать листовки по дворам.
Ребята хотя и торопились, старательно выводили каждую букву, чтобы листовка читалась легко, быстро. В конце делали приписку: «Прочитав, передай другому».
Когда в доме стало уже сумеречно, ребята спустились в подвал к комиссару показать работу.
— Отлично! Молодцы! — похвалил Александр Алексеевич. И вдруг уставился на Хабаса: лицо его было все в чернилах.
Мальчик смущенно протянул:
— Перо плохое, Александр Алексеевич…
— Понимаю. Но это может подвести тебя, — сказал комиссар. — Сейчас же умыться. Чтобы никаких следов! Рая, пожалуйста, помоги ему, чтобы даже тени не осталось!
— Хорошо, Александр Алексеевич.
Потом комиссар долго разъяснял, как нужно вести себя в городе, что и как делать в случае опасности.
— Ну, а теперь умываться! — Он с улыбкой, легонько подтолкнул Хабаса к тазу…
Как условилась заранее, Фатимат осталась ночевать у Раи. Девочки долго не спали, снова и снова шепотом повторяли друг другу, как будут на базаре торговаться, будто покупая кукурузную муку или пшено, а сами незаметно сунут в мешок листовку. Для этого надо заранее зажать в кулаке сложенный во много раз листок, запустить руку глубоко в муку и оставить там листовку. А на барахолке ее можно сунуть в карман «покупаемого» жакета или в носок ботинка.
Хабасу еще проще: он ведь будет ходить по дворам. Листовку можно совершенно незаметно оставить на крыльце, засунуть в щелочку калитки, наконец, просто бросить во двор через забор. Сейчас по городу слоняется много беспризорных мальчишек, и немцы и полицаи не обращают на них никакого внимания, разве удостоят лишь какого-нибудь оборванца увесистым подзатыльником. Ну да этого Хабас не боится. К тому же он проворен и увертлив, как птица нырок, может вовремя ускользнуть.
Рынок с его воскресными базарами был, пожалуй, единственным местом, где жизнь шла тем же чередом, что и в мирное время. Так же шумела и галдела толпа, та же была толчея, так же разгорались страсти между торговцами и покупателями. И только внимательный взгляд мог заметить по скорбным складкам в уголках губ, по сдвинутым бровям горе и печаль людей, а порою и отчаяние, и затаенную обиду, и ненависть к тем, кто принес им столько горя и страданий.
Фатимат и Рая, с хозяйственными сумками в руках, проталкивались сквозь толпу. Перед глазами то и дело мелькали карманы пальто, жакетов. Стоило лишь протянуть руку, как листовка могла бы оказаться там. Соблазн был велик. Но велик был и риск. Могли заметить со стороны и заподозрить в воровстве. Помня наказ комиссара действовать только наверняка, девочки пробрались к торговому ряду, где приехавшие из окрестных селений продавали муку, крупы, яблоки, птицу, сыр, мясо.
Рая, собственно, была полной хозяйкой в доме, все покупки были ее заботой, и Фатимат восхищалась подругой. Как умело она торговалась, как ловко и незаметно засовывала в мешки и коробы листовки!
На рынке не столько торговали, сколько обменивали товар на товар. Рая доставала из своей хозяйственной сумки детские платьица, подаренные для этого дела Дагалиной, быстро развертывала их перед глазами покупательницы, встряхивала.
— Такое замечательное платьице вы и за пуд муки не купите. Посмотрите: ведь это же прелесть! — И она, откинув назад и немного набок голову, сама любовалась платьицем. — А впрочем, надо еще попробовать, что у вас за мука, может, затхлая!
Она запускала руку с комочком листовки в мешок, затем извлекала из глубины его щепоточку муки, клала на ладонь, растирала, нюхала, наконец ссыпала муку на язык, долго жевала, прикрыв глаза, и, проглотив, говорила:
— Прошу простить, но мне не очень нравится. Если не найду лучше — вернусь.
Затем девочки направились к толкучке. Тут и Фатимат ловко и незаметно совала свои листовки в карманы «покупаемой» одежды…
Листовки были все распространены, а детские платьица и распашонки остались целы: их надо было поберечь для другого раза.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
