Пит Рушо - Итальянский художник
Она была статуей — с длинными прядями волос, завитыми в мелкую кудряшку, с раскосыми продолговатыми глазами, с прямо идущим ото лба носом, чуточку вздёрнутым на конце, и с неподвижной улыбкой на тонких рельефных губах. На ней была плиссированная мраморная туника до колен с мелким цветочным рисунком, а одна нога её была выставлена вперёд. Словом, это была обычная греческая статуя времён поздней архаики, каких известны сотни, и они мало чем отличаются друг от дружки. Такие фигуры имеют застывший, но до некоторой степени залихватский вид, у них широкие плечи и прямая спина. Но эта девушка была особенная. Эта девушка была восхитительно хороша.
Джакомо Джардини вывез её с острова Патмос и поставил у себя в библиотеке среди книжных стеллажей, старинных доспехов и ящиков с недорогими мелкими изумрудами, которые он искренне любил.
Джардини стал чаще бывать в своей библиотеке и подолгу засиживался вечерами за книгами. Всё закончилось тем, что Джардини окаменел. Это произошло, когда он глядел на свою возлюбленную статую. В некотором смысле, он повторил историю Галатеи и Пигмалиона, только наоборот. Статуя не ожила, а сам он перешёл в состояние камня. Таким образом, Джакомо Джардини приблизился к своей мечте. Никто не знает, что было причиной превращения: собственная страсть Джардини, или роковое влияние статуи.
Некоторые замечали, что якобы улыбка на устах каменной девушки стала веселее, а нос её вздёрнулся чуточку выше прежнего. Сам Джардини был невозмутим, даже когда его попытались сдвинуть с места, и он разломился пополам. Из верхней части Джардини сделали бюст, и дело передали инквизиторам-доминиканцам, потому как колдовство было налицо. Комиссия инквизиторов из семи человек склонялась к тому, что обе статуи надо разбить кувалдой, но при внимательном рассмотрении комиссия обнаружила, что из библиотеки Джардини исчезли ларцы с изумрудами. Тогда всё окончательно запуталось, поползли курьёзные слухи, и страсть Джардини к каменной девушке стала салонным анекдотом. Уже говорили, что он не превращался в камень, что Джакомо Джардини всегда был с причудами, что он сделался странником. Говорили, что его мраморную копию изваял ловкий скульптор, и сразу объявилось несколько лже-авторов шедевра камнерезного искусства, чьи рассказы о работе над статуей Джакомо Джардини были недобросовестны и фантастичны. Словом, дело грозило принять самый неприятный скандальный оборот, как вдруг инквизитор — один из семи доминиканцев, узнал, что незадолго до превращения Джардини в камень, к нему заходил неприятного вида тёмный человек, и они горячо спорили. Предмет их спора так и остался загадкой даже после того, как инквизиторы поймали этого тёмного человека в то время, когда он пережигал изумруды в кузнечном горне заброшенной кузницы на бывшей Митринкинской дороге. Митринки́на была полностью разрушена землетрясением 1412 года, а старая дорога осталась. Считалось, что эти глухие места облюбовала нечистая сила, и человек, пойманный в тех краях, был заранее обречён. Колдуна приговорили, он был казнён, а его прах развеян над морем. Но опять возникли слухи, что перед смертью колдун, алхимик и чародей сказал, что обладает секретом личного бессмертия, и что предстоящая с ним расправа будет всего лишь досадной временной помехой в его трудной работе. Он пытался что-то втолковать братьям доминиканцам, но чем всё закончилось мы уже знаем: его обугленные останки сбросили с верхнего яруса, как ни странно, всё того же анконского маяка замка Муль.
— Вот, — сказал Кефаратти, — история эта быльём поросла. Инквизиция давно утратила интерес к Джакомо Джардини и его греческой ко́ре. Сегодня старый друг семьи Джардини привёл меня к нотариусу и показал завещание, составленное Джакомо Джардини за полторы недели до его странного превращения. По этому завещанию сумма в две тысячи золотых дукатов будет выплачена тому, кто построит специальный павильон для статуи греческой коры и мраморного Джардини. Деньги на строительство выплачиваются отдельно, расходы на реализацию проекта не влияют на размер вознаграждения архитекторов и художников.
«Не влияют на размер вознаграждения», — пропели мы с Микелем Кефаратти на разные лады, наняли извозчика и отправились вдоль берега моря в пустующее поместье
Джардини у склона горы Орсо, чтобы составить архитектурный план и привязать его к местности.
Я хорошо помню наше трехдневное странствие. Не потому, что в дороге с нами случилось что-то особенно увлекательное или необыкновенное. Нет, не было ничего такого, что заслуживало бы описания, превосходных степеней и восторгов завзятого рассказчика банальностей. Наш путь мог бы показаться скучным и несколько утомительным. Просто это было хорошее время, я вспоминаю его теперь с грустью, потому что оно уже никогда не повторится.
Азра была маленькая, в её распоряжении оказалась громадные владения рода Джардини со старым домом в романском стиле, набитым драгоценными диковинами, с фруктовым садом, простирающимся мили на четыре по юго-западному склону горы Орсо и переходящим в леса апеннинских предгорий. Неподалёку от нас находилось озеро Чаппо. Мы там купались и совершали прогулки на вёсельной лодке с ужением рыбы и бесконечными разговорами об искусстве.
Работы было много. Мы с Кефаратти три раза переделывали чертежи, нарисовали кучу эскизов. Потом собрали макет павильона из дерева в масштабе один к тридцати. Там было двести шестьдесят маленьких, выточенных из дуба, колонн и несметное количество крошечных деталей, включая акантовые акротерии по углам крыши и уступы архитрава. Мы склеили все эти штуковины столярным клеем, дождались, пока клей схватится, и натёрли наш игрушечный павильон воском. Мы сами были в восторге, Азре наш макет тоже понравился, и она забрала его себе. Когда проект сделался нам полностью понятен, мы наняли землекопов и каменщиков, построили для них временное жильё, договорились с местными жителями, чтобы они готовили нам еду на всех и привозили продукты. Всё пришло в движение, мы наколотили колышков разметки фундамента, и строительство началось.
За шесть месяцев нами была построена прямоугольная двухрядная открытая аркада на южном склоне Орсы. Черепичная крыша опоясывала по периметру простое, но жизнерадостное сооружение из бежевого плотного ракушечника. Травяной газон заполнял пространство между статуей девушки и бюстом Джакомо Джардини. Два ряда парных колонн с каждой стороны оставляли павильон открытым, и в то же время придавали ему что-то комнатное, они создавали волшебную границу, отделяющую внутренний двор от внешнего мира.
Трёхсотлетние кряжистые груши, горная даль, озеро Чаппо, яркое небо — всё, что было видно сквозь чащу колонн, служило украшением убежища двух статуй.
Через полгода работа была завершена. Мы расплатились с рабочими, они разъехались. Поместье опустело.
Спустя две недели, после проволочек, недоразумений и внезапных препятствий, которые всегда сопутствуют денежным делам, нотариус в сопровождении охраны привез деньги и выплатил нам с Кефаратти по тысяче дукатов. Он сказал нам несколько приторных вежливых слов и уехал не прощаясь. На дорожке парка остались шары конского навоза и оброненная кем-то башмачная пряжка.
Мы остались втроем в полной тишине, и сидели, поджав ноги, на полу. Мы раскладывали монеты рядами, строили из них пирамидки и колонны, играли ими в шашки. У нас было странное чувство.
Мы с Азрой купили двухэтажный дом, который углом стены выходил на улицу Бирмадальяно в том месте, где она уступами начинает спускаться к морю. Наша улица больше напоминала лестницу, поэтому ни одна повозка не могла по ней проехать, и мы были избавлены от грохота колёс, топота и скрежета подков по мостовой. Во время дождя мимо нашего дома нельзя было пройти, потому что потоки воды сбивали с ног. Мы зажили на новом месте вполне беззаботно, завели себе некоторые милые привычки зажиточных горожан, в том смысле, что мы хорошо и вкусно ели, спали на дорогом чистом белье и строили планы на будущее, собираясь отправиться в Африку. Азре очень нравилось в то время слово «Африка», и нам непременно нужно было туда попасть. То есть попросту мы жили богато и могли позволить себе довольно шикарные причуды.
Через две недели я снова побывал в имении Джардини. По своей въедливости и педантизму мне нужно было убедиться, что кусты самшита, высаженные полтора месяца назад в старинном парке, не засохли. Садовники, как и все строительные рабочие, получили расчет и уехали. Усадьба должна была остаться без присмотра, таковы были условия договора.
Громадные владения Джардини пустовали, и на много миль вокруг не было ни души.
Кусты зеленели, олени вернулись в парк после окончания стройки и разгуливали по лужайкам среди перелесков. Мне больше нечего было тут делать, и я решил перед отъездом зайти на прощание в дом под колоннаду. И тут я увидел маленького мальчика. Он играл совершенно один в огромном пустом поместье. Мальчик был очень загорелый, золотисто-песчаного цвета. Только под мышками и на боках кожа у него была светлой. Было понятно, что он предоставлен самому себе и дни напролет проводит под солнцем. Мальчик был маленький, он просто не понимал, в какую беду попал: здесь больше не будет ни доброй поварихи, ни весёлых парней каменотёсов, ни нас с Микелем и Азрой, никого. Пропадет пацан, — подумал я, — а что было бы, если бы я не потащился в этакую даль? Я окликнул ребенка и предложил ему пойти со мной, уже прикидывая в уме какую комнату в нашем доме ему отвести и куда поставить его кровать.
