Кристине Нёстлингер - Лети, майский жук!
— Неправда! — бормотал он. — Я хотел ей помочь!
— Помочь! — взвизгнула Архангел. — Он схватил меня за грудь, как дикий зверь. Жадными руками!
Кон недоуменно оглядел свои руки. Покачал головой.
— Она не в своем уме, — решила фон Браун и отошла от Архангела.
Архангел, потеряв равновесие, качнулась, но устояла. Оправила свои многочисленные юбки, схватила за руку Ангела.
— Идем, малышка! Идем от этих подлых людей! Это одна шайка.
А в спину госпоже фон Браун она прошипела:
— Предательница! Тьфу! Майорская подружка!
Они выбежали из нашего сада, на этот раз через ворота.
Госпожа фон Браун в ярости посмотрела им вслед, хотела что-то ответить, но, увидев входящего в калитку майора, тут же кокетливо поправила на лбу локон, как делала всегда при его появлении, и кинулась ему навстречу.
Я осталась с Коном.
— Идем, идем! — сказал он мне. — Надо варить завтрак, кормить солдат.
— Им сегодня не понадобится завтрак. Они только что заснули. Проснутся к обеду.
Кон покачал головой.
— Все равно надо варить!
На завтрак никто не пришел. Кон, сидя у большого котла с пахнущим супом кофе, помешивал его и грустно утешал меня:
— Махт никс, фрау!
Он имел в виду, конечно, не кофе, которого никто не хотел, а историю с Архангелом.
Я сидела рядом, макала хлебную корку в суп-кофе и сосала ее. Изредка говорила: «Махт никс, махт никс!» Хотя и знала, что есть чего, много есть чего! Мне хотелось сделать что-то хорошее, приятное Кону. Но ничего не приходило на ум, поэтому я и повторяла: «Махт никс, махт никс».
Нож в столе
Пощечина
Ведро мяса
Альс под землей
Первый солдат появился в обед. Я все еще была у Кона и не собиралась домой. Мама раза два позвала меня, звала и сестра, но я не хотела идти к ним, видеть их укоризненные лица и злобные взгляды. И о Геральде я ничего хорошего не думала, потому что он один виноват в этой истории. А сделает вид, что я подговорила его украсть пистолет.
— Мама тебя зовет. Ты не пойдешь? — спросил Кон.
Я покачала головой.
— Фрау, фрау, нужно делать, что говорит мама. Дети должны слушаться маму!
— Замолчи! — взорвалась я. — Должны, должны! Слушаться, слушаться! Бэ-эээ!
Я орала еще что-то, потом схватила огромный нож для мяса и с размаху всадила его в стол.
— Ничего я не должна! Ничего! Делаю, что хочу! Понял?
— Да-да, фрау, — успокаивал меня Кон, вытаскивая нож из стола. — Не надо кричать, фрау. Кон хорошо слышит!
Сегодня с Коном тоже было все не так. Я пошла в сад и там увидела Геральда. У него были заплаканные глаза.
— Она мне надавала, хотя твоя мама говорила, что не надо!
— Тебе больно?
— Нет, не больно! Она не умеет драться. Но мне противно! Я ее больше не люблю. Я ее ненавижу, поэтому ухожу.
— Ладно! Не придумывай!
— Ничего я не придумываю. Все равно уйду. У меня есть друг на Альсерштрассе. Пойду к нему. Раньше я у него часто бывал. У него добрая мама!
— Интересно, как это ты уйдешь? У перекрестка стоит патруль. Думаешь, они скажут: «Здравствуй, дорогой Геральд!» и тебя пропустят? Они никого не пропускают. И тебя не пропустят!
— Тогда я пройду под землей. И хватит об этом!
Я обозвала его трепачом и ушла.
— Все равно уйду и не вернусь, никогда-никогда! — прокричал мне Геральд.
Днем я бродила в саду возле забора Вавры. Русские там зарезали корову. Я смотрела, как они снимали с нее шкуру, делили на куски мясо. Они наполнили несколько ведер мясом, кровью, печенью и легкими. Один из солдат мне улыбнулся. У него были окровавленные руки, виднелись капельки крови на рубашке и даже на лице. Я перелезла через забор. Солдат дал мне полное ведро мяса, а другой солдат кинул еще кусок печенки.
Ведро было тяжелое. Я не несла его, а тащила. И очень радовалась. Появиться в доме с ведром мяса… Это что-нибудь да значит! С ведром мяса никто не посмеет смотреть на меня с укоризной.
Так и произошло. Все опять меня любили. Госпожа фон Браун сказала про меня: «золото», мама нежно улыбнулась. Даже сестра смотрела приветливо. А отец назвал «главным дворецким». Папа, я была уверена, любил меня и без мяса.
Вечером обнаружилось, что исчез Геральд. Он не пришел к ужину. И позже не появился. Госпожа фон Браун заплакала, Хильдегард принялась молиться. Отец пошел искать Геральда, адъютант ему помогал. Я рассказала им о друге с Альсерштрассе, к которому хотел пойти Геральд. Госпожа фон Браун с майором побежали к перекрестку, где был патруль.
Солдаты им сказали, что не видели ни одного белокурого мальчика. Значит, Геральд возле них не появлялся. А пройти через заграждение он не мог.
Стемнело. Майор решил: искать бесполезно, нужно ждать утра.
— Но где же он? — сетовала мама. — Не сквозь землю же провалился!
И тут я вспомнила. «Тогда я пойду под землей. И хватит об этом!» — сказал мне Геральд. Под землей? Под землей! Теперь я знала, куда он направился. Пошел вдоль Альса. Воды в ручье почти не было, в самых глубоких местах она не достигала и десяти сантиметров. Конечно же, Геральд пошел вдоль ручья к большой воронке. С того места Альс течет под землей через Нойвальдегг и Дорнау, через Гернальс, Альсерштрассе, через всю Вену к Дунаю. Как-то, шутя, мы обсуждали этот путь, помню, я тогда сказала: «Под землей Альс расширяется, в него впадают другие ручьи. Он становится широким. Если посмотреть через решетку на Альсерштрассе, видно, как бурлит вода…»
Потом я наврала Геральду, что часто по лестнице спускалась в подземный канал, где будто бы есть дорожка для пешеходов.
Геральд тогда удивился: «Значит, там, внизу, под Веной можно гулять!»
А я ответила: «Разумеется! Я как-то этим путем навестила свою подружку. От нашего дома спустилась в канал, а возле ее дома вылезла наверх. Там потрясающе!»
Почему, черт подери, этот идиот всему верит! Сейчас он, наверное, торчит где-нибудь в канале. А там крысы! Я ведь видела одну в воронке… Хотя решетка, закрывающая канал, очень тяжелая. Чтобы ее поднять, нужна сила троих таких, как Геральд. Иначе в канал не попадешь.
— Дочка, уже поздно, — сказала мне мама, — иди спать.
— И наконец помойся, — проворчала сестра, — от тебя воняет!
Я бы с удовольствием отправилась спать. Даже бы помылась, лишь бы не рассказывать про Геральда. Ведь они опять обвинят во всем меня. Начнут кричать, что я своим враньем ввела в заблуждение бедного ребенка.
Но, может, я ошибаюсь? Может, он не в канале?
Единственный человек, с кем бы я поговорила, — отец. Я должна ему все рассказать. Но чтобы никого при этом не было.
Мама мыла посуду. Рядом с ней мылась сестра. Папа сидел на кровати и скручивал сигарету. Может, сестра пойдет в туалет?
Вечером она боится ходить в туалет одна. Мама должна сопровождать ее, брать свечку, светить ей по дороге, а потом стоять у двери.
Посуда была помыта. Сестра тоже вымылась и залезла в кровать. Потом встала — все-таки решилась пойти. Мама взяла со стола свечку. Теперь у нас было много свечей. Людмила, офицерша, подарила маме целую коробку.
— Ну, идем! — сказала мама. Открыла дверь, подняла руку, чтобы защитить пламя от порывов ветра, и они скрылись в темноте.
Я, соскочив с постели, прикрыла дверь. Папа докурил сигарету. Он был уже в ночной рубашке. Собственно, ночной рубашкой ему служил старый светло-зеленый пуловер, обнаруженный в шкафу старухи фон Браун. Отец занимался ногами, как всегда, перед сном. Промокал маленьким клочком ваты (вату надо было экономить — кто знает, подарит ли майор еще?) многочисленные гнойнички.
— Тебе получше? — спросила я.
— Да ну, какое там! Осколки, — он показал на два красных бугра, — осколки еще внутри. Все загноилось. А у меня ничего нет для перевязок и для дезинфекции. Туда все время попадает грязь и пыль. А должно быть все стерильным. Разве станет лучше, когда кругом грязь?
Я вернулась в постель. Кругом грязь! А в канале грязи еще больше. Слишком много грязи для ног бедного отца! Бетонная труба, внутри которой течет Альс, в самом широком месте всего метра полтора высотой. А отец мой — метр девяносто пять сантиметров росту. Ему придется ползти по трубе, ползти со своими больными ногами…
Кажется, я глубоко вздохнула.
— Что тебя беспокоит?
— Ничего!
— Боишься за Геральда? Он вернется. Наверное, убежал в лес. Сейчас тепло. С ним ничего не случится!
Отец даже решил пошутить:
— Вот только может напасть стая волков или медведь!
Я покачала головой.
— Нет, он не в лесу!
Отец отложил ватку в сторону и с интересом посмотрел на меня.
— Ты знаешь, где он?
— Я? Нет, ничего не знаю!
— Не глупи! Если что-то знаешь, скажи. Скажи сразу!
