Кристине Нёстлингер - Лети, майский жук!
Когда все ордена, за исключением одного, валяющегося под столом — но его не видел ни отец, ни старшина, — вновь были на месте, старшина опустил голову на плечо отца, пробормотал «камерад, камерад» и заснул.
Крепко держа одной рукой старшину, чтобы тот не свалился со стула, отец другой рукой попытался вытащить зажатый его коленями автомат.
Старшина шевельнулся, что-то пробормотал, но не проснулся.
Адъютант у двери недовольно заворчал. Видно, ему не понравилось, что автомат в руках у отца. Отец протянул автомат адъютанту. Тот буквально вырвал его из рук отца и что-то сказал. Но не зло, а беспомощно. Он был благодарен отцу за то, что тот успокоил старшину. Однако отец так долго и правильно говорил по-русски, что всем стало ясно: он — немецкий солдат и долго был в России. Может быть, даже в деревне, где жил адъютант и где теперь никого нет. Одни руины.
Адъютант долго смотрел на отца. Потом посмотрел на солдата у двери. Тот ему кивнул. Адъютант, кивнув в ответ, улыбнулся и сказал отцу по-немецки:
— Ты — друг!
Этим словам я его научила совсем недавно.
Отец показал на автомат и сказал что-то по-русски. Адъютант сначала заколебался, но солдат у двери воскликнул:
— Да, да!
Тогда адъютант согласился, вынул из автомата диск с патронами, сунул его в карман, а автомат положил на стол. Потом он поднял старшину со стула, поставил его на ноги. Но старшина не стоял, а валился как сноп.
— Дерьмо! — пробормотал адъютант. Этому слову я его не учила, он освоил его без моей помощи. Адъютант схватил старшину под руки, другой солдат — за ноги. Они подняли его и понесли. Отец положил автомат на грудь старшине. Солдаты отволокли поверженный сноп в его постель в библиотеке.
Отец облегченно вздохнул, вытер платком лоб и шею. Платок стал мокрым.
— Иду спать, — сказал отец. — Доброго всем утра! — И заковылял из кухни.
Живой отец
Мертвый отец
Праздник в саду
Подлая ложь
Мама по-прежнему давила на мои ключицы. Только теперь я почувствовала боль. Прошло некоторое время, прежде чем все у кафельной стены поняли, что опасность миновала. Госпожа фон Браун осторожно отделилась от стены, Архангел тихонько заплакала. Мама наконец-то отпустила мои плечи и сказала:
— Принеси стул, иначе я упаду: кружится голова!
Сестра принесла ей стул. Сама она тоже дрожала.
— Где же старшина потерял свой пистолет! — спросила Хильдегард.
Врезать бы ей за такой вопрос!
— Он в тележке гнома, — сказала мама и плюхнулась на стул.
— Как это? Откуда вы знаете? — закричали хором Браун и Архангел.
Мама не ответила. Думаю, ей стало дурно. Когда она очень волнуется, ей бывает плохо.
— Кто его туда положил? — продолжала допрашивать Браун.
Мама опять не ответила. Но посмотрела на меня, потом на Геральда. Посмотрела многозначительно. Госпожа фон Браун поняла сразу, Архангел тоже.
— Надо же такому случиться! — воскликнула Браун.
Она еще не осознала до конца все происшедшее. Позвала:
— Геральд, Геральд! А ну-ка иди сюда!
А Архангел завизжала:
— Я всегда говорила, что эти двое настоящие дьяволы! Они погубят нас всех. Неслыханное дело! Погибнуть из-за этих чертей!
Геральд рванул через кухню, мимо госпожи фон Браун, пытавшейся его схватить, и выпрыгнул в открытое окно. Я — за ним. Мы продрались сквозь заросли плюща, промчались по лужайке к кухне Кона. Там мы были в безопасности. На бегу Геральд мне сообщил:
— Ангел со страху обосралась. Она стояла рядом, от нее жутко воняло!
Я хихикнула.
— А ты боялась?
— Кончай трепаться! — возмутилась я. — Я была уверена, что папа нас спасет. Он никого не боится, старшины тоже.
Геральд кивнул, соглашаясь. Ну а я-то знала, что врала, и испытующе оглядела Геральда: догадывается ли он?
Дверь кухни была еще заперта. Мы уселись на каменной ступеньке. В камне была трещина, из нее пробивалась трава. Геральд сорвал травинку, пососал ее.
— Мой папа тоже никогда не боялся. Он с улыбкой садился в самолет и радовался, что летит. Говорил, что в полете чувствует себя необыкновенно.
Мне хотелось поговорить о чем-нибудь другом. Я не люблю говорить о мертвых, поэтому перебила Геральда:
— Кон еще спит. Может, его разбудить?
Геральд и слышать не хотел о Коне, гнул свое.
— Наверное, мой папа скоро вернется. Когда горит самолет, от него находят одни обломки. Может, это ошибка.
Может, отец не летал в тот день, летал кто-то другой, и он теперь мертв, а мой папа…
Подобной глупости я давно не слыхала.
— Почему же тогда твой папа не напишет, что он жив и здоров?
— Но он же не может написать! Он ведь бомбил Англию.
Англичане берут немцев в плен, и пленные не могут писать!
— Сперва ты говоришь, что он не летал в тот день, а летал другой, потом — что летал и попал в плен. Чему же верить?
Геральд пожал плечами.
— Ну не может же он просто так исчезнуть! Раз — и нет!
Мне вспомнился Шурли Бергер из нашего дома. Тот тоже не верил похоронке, не верил, что его отец погиб. И как я ему ни втолковывала, ничего нельзя было поделать. Я успокоила Геральда:
— Все может быть. Вдруг твой отец пошел в Сопротивление и сейчас борется против нацистов!
Эта мысль понравилась Геральду. И он пообещал мне: когда отец вернется из Сопротивления, они в саду устроят необыкновенный праздник. На деревьях развесят разноцветные фонарики. Будет много тортов, пирожных и клубничного сока. Он пригласит сотню ребят. А его папа будет ходить по саду на ходулях.
— А где твой отец возьмет торты, сок и фонарики?
— Ну, это пустяки для моего папы. У него такие связи! Один его друг — гауляйтер Зальцбурга. А моя бабушка, папина мама, знает самого Геринга и других больших начальников. Уж они-то достанут нам фонарики!
Я встала со ступеньки и постучала в дверь, чтобы разбудить Кона. Не хотелось мне больше говорить о мертвом отце. Не хватало терпения выслушивать глупости: борец Сопротивления и друг гауляйтера достает фонарики у Геринга… С ума можно сойти!
— Пойду поговорю с Коном. А что ты будешь делать?
Геральд понял, что мне не хотелось быть с ним. Он сорвал еще несколько травинок, сунул одну в рот, встал и медленно пошел к дому. Я смотрела на него, потом посмотрела на дом. Увидела, как из двери вышли Архангел с Ангелом. Защиты у майора они не нашли.
Теперь им не надо было выходить на улицу, чтобы пройти к себе. Солдаты недавно повалили их забор. Архангел стала перелезать через колючую проволоку, да неудачно. Одна из ее длинных юбок зацепилась. Архангел упала.
Кон наконец-то проснулся. Открыл кухонную дверь. Весь заспанный, появился на пороге.
Архангел тем временем, совсем запутавшись в проволоке, стонала. Ангел рядом тоже стонала и помогала матери освободить ее юбки.
Кон, прислушавшись, спросил меня:
— Что случилось, фрау? — и вернулся на кухню взять очки. Я видела, как он шарил руками по столу, пока между салом, табаком и газетой не нашел их. Надев очки, Кон вернулся на крыльцо. Только тогда он заметил запутавшуюся соседку.
— Бедная женщина! Бедная женщина! — пожалел он Архангела и побежал к ней на помощь.
Был Кон босиком, в одних нижних кальсонах. Он попытался успокоить Архангела и помочь ей выбраться из проволоки.
Но эта корова — Архангел — уже не хотела выбираться из проволоки. Она уцепилась за сетку, подняла ее над собой и орала:
— Нет! Нет! Нет!
Кон недоуменно посмотрел на нее и перестал распутывать. Один палец у него кровоточил — видно, укололся о колючку. Кон сунул его в рот. А Архангел вопила:
— Нет! Нет! Пощадите!
Заревела и дочка.
Из дома выскочила госпожа фон Браун и кинулась к нам.
— Что с Вами? Что с Вами, госпожа Архангел? Вы ранены?
Она схватила сетку и приподняла Архангела. Та навалилась на госпожу фон Браун. Рев перешел в бормотание.
— Что случилось? — спросила меня фон Браун.
Я скорчила рожу.
— Она запуталась. Какая глупость!
Браун, все еще нечего не понимая, переспрашивала. Тут Архангел протянула дрожащую руку и показала на Кона.
— Этот! Напал на меня! Кинулся! Обезьяна! Я упала, он думал, я ничего не соображаю! Я беззащитная!
Почти голый, в одних кальсонах, Кон стоял рядом, согнувшись, будто хотел совсем исчезнуть.
— Неправда! — бормотал он. — Я хотел ей помочь!
— Помочь! — взвизгнула Архангел. — Он схватил меня за грудь, как дикий зверь. Жадными руками!
Кон недоуменно оглядел свои руки. Покачал головой.
— Она не в своем уме, — решила фон Браун и отошла от Архангела.
Архангел, потеряв равновесие, качнулась, но устояла. Оправила свои многочисленные юбки, схватила за руку Ангела.
