Сфинкс - Паутина
Тео все рассказал. Все, что видел. Видел в сознании Тома. И Тео пойдет туда. Он поможет.
Он будет помогать. Тем, кто ждет помощи в Отделе Тайн. Он поможет. У него есть Ксения. Когда та поправится. Есть Роза.
Рассвет. Яркое солнце. Выпавший снег. Он скоро растает. Растает под солнцем.
Тео вздрогнул. Странно. Хотелось залезть на подоконник. Как в детстве. Как в восемь лет. Залезть и сидеть. Смотреть на рассвет.
Странно. Он не слышал. Не слышал, как она вошла. Значит, вечером ее выписали. Вчера. Но еще рассвет. А она — тут.
Встала рядом. Смотрит. На рассвет.
— Гарри Поттеру предложили стать главой мракоборцев.
Роза. Чуть улыбнулась. Отдохнувшее лицо. Добрые глаза.
— Ты был в Министерстве?
Тео кивнул. Об этом не писали газеты. Писали лишь о победе. О лесе Дин. О тех, кто там был. Конечно, не обо всех. Официально там не было детей. И журналисты об этом не раскопали. Кингсли Бруствер проявил силу.
Писали о празднике в магическом мире. Праздник длился второй день. Праздник…
— Он отказался. Гарри Поттер отказался от поста.
Она подняла брови. Чуть улыбнулась. Стоит рядом. От нее веет теплом. Как от солнца.
— Дядя Гарри устал, наверное, ему нужно время… Меня совсем не удивляет, что Кингсли предложил ему этот пост. Справедливо…
Она повернулась. И села на подоконник. Лицо в тени.
Тео поднял взгляд. Вздрогнул. От ее взгляда. Она улыбалась.
— Ты не считаешь это хорошей идеей, да?
Тео кивнул. Странно. Она поняла. Без слов. Без какого-либо контакта. Просто взглянула. И поняла.
— Справедливо — дать Гарри Поттеру спокойно жить. Жить. Не касаясь крови. Не касаясь чужой боли. Чужого горя. Не касаясь тьмы. Любой тьмы. Это — справедливо.
Роза. Она чуть удивлена.
— Тео… Как ты считаешь, то, что случилось с тем оборотнем, Томом, справедливо?
Вздрогнул. Луч солнца. Прямо по глазам. Зажмурился.
— В лесу Дин — справедливо. На зло отвечают злом. На силу — силой. А остальное — не мне судить.
Она молчала. Смотрела. Странно. Смотрела на луч солнца. Луч на его черной мантии.
Тишина. Рассвет. Диск солнца. Почти половина. Снег бьет по глазам.
Странно. Хочется выйти на улицу. Выйти и слепить снежок. Как в детстве. Как до того человека в их семье.
Тео помнил. Лай собаки. Смех мамы. Далекий. Почти забытый. Нет, не забытый. Загнанный далеко в память. Шлепок снежка о спину. Смех.
Его смех…
— Я рассказала маме об отце. О том, что он решил быть с женщиной, которую укусил. — Ее голос. Он ворвался в его смех. Смех внутри него. Далекий смех. Ранящий. Причиняющий неудобства. — Я не должна была скрывать, правда? Я знаю, что отняла у нее надежду… Но ведь это правильно, да?
Тео молчал. Слушал ее. Странно. Никто и никогда не делился с ним подобным. Никто не говорил о своих чувствах. Своих мыслях. Переживаниях.
— Папа изменился. Так и должно было быть… Теперь мы ему не нужны. Я знаю. Он отнял у нас надежду. А мама…
— У нее есть Гарри Поттер.
Тео вздрогнул. Ее ладонь. Обжигающее прикосновение на руке. Странно. Он не любил этого. Но не отшатнулся. Она сама разорвала контакт. Оперлась на руки.
— Ты тоже это почувствовал?
Чуть растеряна. Даже напугана. Переживает.
Тео кивнул. Он не почувствовал. Просто знал. Иначе Гермиона Уизли никогда бы не стала источником. А Ксения — чувствовала.
Роза. Опустила голову.
Странно. Хотелось ее коснуться. Просто коснуться.
Переживает. Борется с собой.
Взрослая Роза. И юная Роза. Они боролись. Внутри нее.
Любовь к родителям. Как к целому. И любовь к матери.
Понимание отца. И понимание одиночества матери.
Странно. В ней совсем не было детского эгоизма. Нет, был. Но невесомый.
Тео видел. Она думала о матери. Взвешивала. Решала. Старалась быть логичной. Отрешиться от чувств. Конечно, это сложно. Но у нее получится.
ОНА.
Подняла лицо. На щеке — слеза.
Странно. Тело не подчинялось. Рука сама потянулась. Горячая слеза.
— Как прежде уже никогда не будет, — прошептала. Не оттолкнула. Не вздрогнула. Просто смотрела.
Да. Она понимала. Она принимала. Принимала тот мир, что теперь окружал их.
— Ты не предаешь отца. И твоя… мать его не предает, — Тео опустил руку. Широко открытые, чуть удивленные глаза. Не ожидала, что он понимает. — Он сам ушел. И не обещал вернуться. Ждать бесполезно. Ты это знаешь. И твоя… мама знает. Это не предательство. Это справедливость.
Роза. Влажные глаза. Губы-лепестки. Странно… Все странно.
— Тео, тебя кто-то предал?
Он вздрогнул. Внутри — словно холодный ветер.
Ее глаза. Ждет. Смотрит.
Странно. Хочется рассказать. Но он не может. Не может рассказать. Это не облечь в слова.
Он поднял взгляд. Пуская ее. Впервые добровольно кого-то пуская в свое сознание. Она поняла.
Мягкое прикосновение. Бережное.
И он рассказал ей. Как умел.
Об отце, которого никогда не было. Об отце, которого они ждали. О мечте маленького Теодика.
О разбитой мечте. О чужом мужчине. О предательстве.
О мести матери.
Об Омуте Памяти. О «безотцовщине».
О Северусе Снейпе.
Тео тяжело дышал. Он был весь перед ней. Впервые он был слаб. Впервые за много лет. Слаб. Беззащитен. Раним. Он сам дал ей силу — своей слабостью.
Она молчала. Странно. Из-за тишины было горько.
— Странно… — словно эхо, ее голос. — Ты можешь понять мою маму, но не понял собственную.
Без осуждения. Без порицания. Теплый голос. Теплые руки — на его плечах.
— Она заслуживала счастья. Каждая женщина заслуживает счастья. Твой отец сам выбрал для вас такую жизнь. Он сам сделал выбор, стерев себя из памяти твоей мамы. Он стер себя из ее жизни. И она стерла его самого. Разве это не справедливость?
Тео опять вздрогнул. Нет, не просто вздрогнул. Дрожь по всему телу. От ее слов.
— Ты говорил с ним? Говорил со своим отцом?
Тео кивнул. Острое ощущение тепла.
— А с мамой? Ты рассказал ей, что нашел отца?
Он покачал головой.
— Мы с ней чужие люди.
— Неправда! Я уверена: она ждет тебя. Всегда ждала и будет ждать. Потому что ты — ее сын…
Странно. Он не стал отрицать. Не хотелось. Потому что она действительно ждала. Он знал.
— Высшая справедливость, Тео, это не воздаяние по заслугам, — шепчет, совсем близко. — Высшая справедливость и высшая сила — это умение прощать.
Рассвет. Солнце. Оно оторвалось от земли. И ослепило.
Глава 5. Скорпиус Малфой
Жаль, что битвы со злом не случаются каждый день, потому что вдруг настали обычные учебные будни, от которых хотелось взвыть пуще пьяного Хагрида, ползущего из Хогсмида и натыкающегося на каждую елку у дороги.
А вообще, спасибо бешеному фестралу, что волчат перестреляли. Даже физиономии преподавателей стали краше и приятнее, без гримасы напряжения, словно сейчас кто-то разродится ежиком-мутантом.
Утром в субботу Скорпиус проснулся в самом радужном настроении.
Во-первых, конечно, он все еще ощущал себя одним из спасителей магического мира, и это было приятно. Говорили, что через пару недель состоится торжественное вручение министерских наград всем, кто участвовал в отлове лохматых врагов волшебников. Скорпиус не без самодовольства думал о том, как будет горд папочка, узнав, что его сыночек отличился перед всем магическим сообществом и прославил великую и древнюю фамилию Малфоев.
Во-вторых, вчера объявили о том, что возобновляются походы в Хогсмид и усиленная охрана со школы будет снята вечером в воскресенье. Судя по всему, в этот день гвардия в министерских мантиях разнесет в пух и прах последние норки серых и ужасных зверьков. Значит, опять свобода, можно будет в любой момент сбежать в деревню, проветриться, отдохнуть от школьной атмосферы.
В-третьих, сегодня квиддич. Черт, игра с Гриффиндором — одно из самых ярких событий в школьном году. С этим согласится даже Слизнорт, ни черта не понимающий в квиддиче. Из тех трех матчей, что Скорпиус сыграл с гриффиндорцами, один они все-таки выиграли, но Кубок все равно достался «факультету Уизли». По чистой случайности.
Малфой встал и потянулся, улыбаясь яркому солнцу, что заглядывало в окно. Три однокурсника тоже поднимались, возбужденно переговариваясь. Скорпиус ухмыльнулся себе в зеркале, натянул спортивную мантию, пригладил волосы и поспешил в Большой зал. Интересно, за чью команду будет болеть Лили?
Кстати, о Лили. Скорпиус шел из подземелий и хмурился. Что-то с ней опять происходило, но что, она говорить отказывалась. Нет, она была обычной, они много времени проводили вместе, поскольку Поттер прикинулся сиделкой в больничном крыле. Она много улыбалась, была оживленной, но иногда вдруг застывала, погружаясь в какие-то не особо веселые мысли. Малфою это не нравилось. Очень не нравилось. Он мог предположить, что девушка думает о маме, которую не вернуть, даже если четвертовать всех оборотней. Но что-то подсказывало, что не все так просто.
