Алексей Логунов - Колосок с Куликова поля
— Бедняжка, ты болеешь, наверное, — сказал жук.
И он отнес зерно к себе в норку. Там он засыпал его рыхлой землей, сверху лег сам, чтобы было теплее, и задремал. Проснулся он оттого, что кто-то толкнул его в бок.
— Это ты толкаешься? — сказал жук своему гостю. — Спи себе, здесь тебя никто не обидит.
Но его снова несколько раз толкнули в бок. Это был маленький, упругий росточек, который тянулся вверх. Росток с каждой минутой становился все сильнее и, наконец, поднатужившись, поднял на своих плечах жука.
— Ах, — воскликнул жук, — он меня выгоняет из моего собственного дома!
Но в это время взошло солнце, на сухих былинках ослепительно заблестела роса, а лужица во вмятине от лошадиного копыта стала голубой и нарядной, как небо.
Пришло лето. Из маленького росточка у самой дороги вырос большой красивый подсолнух. Он приветливо кивал своей золотистой головой и одинокому прохожему, и лошади, и пыльному грузовику — всем, кто проходил или проезжал мимо. А среди его лепестков, как в солнечном дворце, прогуливался черный жук. Крыло его зажило, и теперь, когда он хотел взлететь, подсолнух служил ему хорошей стартовой площадкой.
…Незатейливые Машины сказки так понравились мне, что я всегда старался оказаться поблизости, когда она укладывалась спать. Маша это заметила.
— Ага, слушаешь! — как-то сказала она. — Нечего заниматься пустяками, иди, решай свои задачи.
Но потом она сжалилась надо мной и разрешила слушать. А недавно Маша очень серьезно объясняла своей подружке:
— Взрослые тоже любят сказки, я знаю. Только непонятно, почему они не признаются в этом, зачем притворяются?
ТРИДЦАТЬ ТРАВ
Идет размашисто весна.
В земле бунтует сок.
Из полусонного зерна
Проклюнулся росток.
И на рассвете кулачком
Отважно, как боксер,
Пробил он влажный чернозем
И вышел на простор.
Разнотравье… Выйдешь утром на луг, куда-нибудь на берег Дона, и вдруг увидишь прямо под ногами такие замысловатые узоры из цветов и трав, такой разноцветный, мягкий, расшитый бисером-росой ковер, перед которым даже знаменитые персидские ковры покажутся безделушками.
А Маше слово «разнотравье» не нравится. И не потому, что она всегда в нем допускает ошибку, вместо «о» пишет «а». Не нравится оно ей, как я понял, своей неконкретностью. Маша хочет узнать по имени каждый цветок, каждую травинку. Они для нее, как отдельные люди, с которыми можно разговаривать, играть, дружить. А разнотравье — это словно бы целый народ.
Когда мы гостили у бабушки в деревне, Маша принесла мне однажды тонкий корявый прутик, унизанный синими цветами с множеством узких лепестков. Росли цветы прямо на стебле, без черенка, и потому казались словно бы привязанными к прутику.
— Папа, как его зовут? — спросила Маша.
— Василек какой-нибудь… — неуверенно отвечал я.
— Нет, васильки я знаю. Они во ржи растут.
— Тогда, наверное, осот, — предположил я, взглянув на узкий и острый лист, похожий на сточенный кухонный нож.
Машу ответ мой, конечно, не удовлетворил, и она пошла спрашивать бабушку, соседей… Но никто в деревне не знал, как называется цветок.
— Сорняк это, — объяснил ей колхозный пастух. — Растет по канавам, вдоль дорог, на пустырях. Скотина его не ест, былки слишком твердые, как деревянные. Так, пустая трава.
— Но ведь он красивый, — тихо возражала Маша.
— Да, цветет он все лето, с июня до глубокой осени, — соглашался пастух, видимо, считая красивыми только цветущие травы.
И тогда Маша сама придумала имя этому растению — синеглазик. Да причем как точно! Вечером реснички-лепестки у его синих цветков закрывались, а утром, когда всходило солнце, они снова весело и любопытно посматривали на окружающий мир.
Когда в конце августа мы возвращались на пригородном поезде домой, Маша всю дорогу не отходила от окна.
— Посмотри, сколько синеглазиков! — показывала она мне.
Действительно, разлапистые кусты этого растения, сплошь унизанные синими цветами величиной с пуговицу от пальто, тянулись яркой полосой вдоль всего железнодорожного полотна. Осень на носу, а Машин синеглазик цветет себе, радует людей… Потом мы его часто встречали и на опушке городского парка, и на старых, заброшенных клумбах. Но и в городе нам так никто и не смог сказать, как называется это растение.
А недавно зашли мы с Машей в аптеку купить витаминов. И там на большом красивом плакате, который рассказывал о разных лекарственных травах, увидели наш синеглазик. Настоящее его название — цикорий обыкновенный. Стоял он, как равный среди равных, рядом с подорожником, пустырником, ромашкой, алоэ, пижмой, тысячелетником, и другими целебными растениями. В корнях цикория обыкновенного, как сообщал плакат, содержатся белки, сахар, смола, горечи и другие полезные вещества с очень мудреными названиями.
Вот он какой, мой синеглазик! — радовалась Маша. — А говорили, что сорняк, пустая трава…
* * *Есть у Маши двоюродный брат, Сережа. Они ровесники. Он каждое лето тоже проводит в Больших Ключах, у бабушки Фроси. Меня всегда удивляет, как быстро Сережа находит общий язык с природой. Он, выражаясь высоким слогом, не созерцает окружающее, а живет среди всех этих ветел, ромашек и стрекочущих кузнечиков, как равный среди равных. Сережа охотно делится со мной и Машей своими знаниями: учит ловить на удочку юрких верхоплавок, отыскивать на лугу и вдоль канав шампиньоны.
Как-то мы поймали с ним черного, словно отполированного до блеска, скарабея.
— Подарим его Маше, — сказал он.
— Зачем? Ведь она боится жуков.
— Пусть привыкает. Жук этот совсем не кусачий, добрый, хоть и большой. Вот комары, — продолжал он, — маленькие, а злые… Интересно, а слон добрый? Ведь он во-он какой большой, я видел по телевизору.
В другой раз мы с ним решили подсчитать, сколько возле бабушкиного дома растет разных трав. Причем — не сходя с места. Насчитали что-то более тридцати. Крапива, полынь, череда, пустырник, чернобыл, луговая герань, подорожник, мелкая зеленая травка, которую в деревне зовут гусиной, и много других больших и малых трав, названий которых ни он, ни я не знали.
Чаще других на глаза нам попадались одуванчики. Они цветут прямо во дворе, возле изгороди палисадника, золотым кольцом окружают сарай, а самые отчаянные из них ухитрились даже расцвести на старой соломенной крыше. Кстати, в городе я не раз видел, как одуванчики, пробиваясь к солнцу, вспучивали на дорогах асфальт.
Удивительная жизнестойкость у этого немудреного цветка! Не у людей ли учился он? А может быть, люди у него… В природе ведь все взаимосвязано.
ДОМ С РАЗНОЦВЕТНЫМИ ОКНАМИ
Как из рассохшейся
Кадушки,
Из пруда вырвались
Ручьи.
На тополиные
Верхушки
Расселись табором
Грачи.
Какие каркают
Нестройно,
Какие с важностью
Молчат:
Ведь впереди у них
Постройка
Домов
Для маленьких грачат.
Построил Сережа дом. Все пошло в дело — кусок бересты, обрывок газеты, стекляшки от разбитых бутылок. А вместо трубы поставил яичную скорлупу. Маша, конечно, ему помогала. Дом стоял у самой дороги и ярко сиял разноцветными окнами. А ребята прыгали вокруг и хлопали в ладоши:
Бим-бом, тили-бом,
Ах, какой красивый дом!
Весь день они не расставались со своим домом. Ушли только к вечеру, когда стемнело. Нужно было ужинать и спать.
— Как-то там наш дом, — уже засыпая, пробормотал Сережка. — Жалко, если раздавят, ведь он такой маленький…
— Не раздавят, — успокаивала его Маша. — К утру он подрастет, совсем большой станет.
И Сережке сквозь сон показалось, что Маша соскользнула с постели, сунула ноги в бабушкины сапоги и тихо исчезла за дверью.
