Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы
А как славно, когда ветер толкает и пихает в спину! Он ведет себя, как озорной мальчишка. И тогда лишь бы удержаться на ногах. Только бы не шлепнуться, потому что коньки сами скользят вперед, будто на них выросли крохотные серебряные крылышки…
В ту самую минуту, когда из трех громкоговорителей — одного над раздевалкой и двух на столбах — разом рявкнула музыка, Лева и Петрик увидели Кирилку и Опанаса. Оба ехали как раз перед ними.
Взявшись за руки, они, подпрыгивая, скользили двое на двух коньках.
— Не бойся, не бойся, не упадешь… — старался перекричать музыку Опанас.
А Кирилка тоненько смеялся и все время вскрикивал:
— Ой, не так скоро!.. Ой, не так скоро!..
Они крепко сцепились красными замерзшими пальцами. Кирилкины варежки тоже были разделены по-братски: у Опанаса была левая рука в варежке, у Кирилки правая. Им было очень весело. И Петрик с ревнивой обидой подумал, что они прекрасно обходятся и без него.
— Вот комедия! — сказал Лева. — Давай наскочим. Будет интересно.
— Давай, — нехотя согласился Петрик. — Только ведь Опанас учит Кирилку…
— А мне какое дело? — крикнул Лева и, сильно оттолкнувшись правой ногой, полетел прямо на Кирилку.
Петрик, конечно, не мог отстать и тоже понесся следом.
Наверное, Лева очень сильно пихнул Кирилку, потому что даже Опанас не смог его удержать, хотя очень крепко ухватил своей правой рукой левую руку Кирилки.
Отлетев в сторону, Кирилка странно заковылял на своем одном коньке. Он изо всех сил старался как-нибудь удержаться на ногах. И не мог.
Взмахнув руками, он шлепнулся на лед и поехал на животе вперед…
Кирилка шлепнулся на лед.— Эх ты! — крикнул Опанас, бросая на Петрика уничтожающий взгляд. — Дрянь, вот кто ты! Больше не дружу с тобой.
У Петрика дрогнули губы.
Что ли он толкнул Кирилку? Он даже совсем не хотел, чтоб Кирилка падал. Лева толкнул, а он при чем? Вот еще! Чем же он дрянь?
— Сам дрянь! — крикнул он сердито. — Сам…
— Правильно! — весело крикнул Лева. — Катим дальше…
И они лихо прокатили мимо, а Лева еще показал кончик шарфа возмущенному Опанасу.
Но у Петрика было очень нехорошо на душе. Он оглянулся. Опанас помогал Кирилке подняться. А Кирилка, видно, плакал, потому что все время тер ладошкой глаза. Опанас же кричал им что-то вдогонку и грозил то одним, то другим кулаком.
«Мама еще расстроится… Не буду ей рассказывать», подумал Петрик.
— Ну, — сказал он Леве, — теперь музыка. Говори.
— Теперь можно. На ходу можешь слушать?
— Могу.
— Ну, так знай… только не спрашивай, откуда… это тайна… Знай, у меня есть…
Трах!
Петрик зацепился коньком за выбоину и со всего размаху шлепнулся об лед. Какая боль! Слезы сами собой брызнули из глаз. Как хотелось ему в эту минуту, чтобы тут была мама или хотя бы Кирилка с Опанасом! Можно было бы всласть поплакать. Но при Леве… Нет, при Леве он потерпит.
Петрик потер ушибленную коленку, проглотил слезы и слегка дрожащим голосом сказал:
— Поедем… мне… не больно.
Музыка гремела из всех трех громкоговорителей. Летал снежок, похожий на лепестки белой акации. Было так хорошо, а бедный Петрик совсем замучился. Ноги у него гудели, он был совсем обессилен. Как хорошо теперь дома… Но тайна, тайна… Не мог он уйти домой, не узнав тайны.
— Поедем в сторонку, к сугробам… — сказал Лева.
Они помчались к темному краю катка, но по дороге Лева передумал.
— Нет, лучше на середку, под фонарь…
Фонарь раскачивался под ветром из стороны в сторону. А снежинки вертелись все быстрее и быстрее, словно ночные бабочки летом вокруг лампы.
Ноги Петрика никак не хотели стоять прямо, коньки все подвертывались и ложились набок, а коленки дрожали от усталости.
Лева склонился к Петрику.
— Только никому…
— Ни-ко-му!
Петрик открыл рот и глаза.
— Петрик Николаев, — сказал Лева, торжественно и медленно выговаривая каждое слово, — у меня есть… только еще раз поклянись, что никому…
Но Петрик от волнения не мог произнести ни слова. Он закивал головой и порывисто выдохнул клубочком морозного пара весь свой запас воздуха.
— Петрик Николаев, — голос у Левы стал хриплым и зловещим, — у меня есть марка пиратской страны…
Тут громкоговорители в последний раз оглушительно рявкнули и сразу смолкли.
— Какой страны? — с ужасом неожиданно громко вскрикнул Петрик.
— Тише, — сказал Лева оглядываясь, — тише…
— Какой страны? — пролепетал Петрик и как-то весь обмяк.
— Марка страны Гон-де-лупы…
Глава четырнадцатая. Марка страны Гонделупы
Марка страны Гонделупы!
Петрик и мечтать не смел о том, чтобы увидеть эту таинственную марку.
Но на следующий день в школе Лева отвел его в сторону и с видом заговорщика прошептал:
— Взглянуть хочешь?
Разумеется, Петрик хотел. Даже очень хотел.
— Ладно. Так и быть… Уж с кем дружу, с тем дружу… После школы вали прямо ко мне. Только пойдем не вместе. Я пойду прямиком, а ты шагай кружным путем… и чтоб никто тебя не видел…
— Ладно, — тоже шопотом проговорил Петрик, — я знаю дорогу через проходной двор…
Все было так увлекательно и очень интересно! Одно мучило Петрика: у него была тайна от мамы…
После школы со всевозможными предосторожностями, проходным двором, разными закоулками, поминутно озираясь (так что сразу было ясно — вот мальчик, который владеет ужасной тайной!), Петрик побежал к Леве.
Лева сам открыл ему дверь. В передней никого не было, и Петрик, даже не сняв шубы, прошел с Левой в комнату.
Откуда-то из-под матраца Лева достал довольно объемистый сверток.
— Всё марки? — изумился Петрик.
Лева ничего не ответил и начал развертывать бумагу, будто снимал с капустного кочна лист за листом.
— Нет, — сказал он вдруг, — не буду показывать… еще начнешь клянчить…
Но Петрик поклялся, что у него даже в мыслях такого нет. Ему бы только взглянуть разок, и все.
— Ладно, так и быть, — сказал Лева и принялся разворачивать дальше.
Сначала шла просто газетная бумага. Потом коричневая, оберточная. Потом синяя копировальная с чертежами. Потом снова газетная. Потом просто белая. Потом папиросная. И наконец, когда у Петрика от нетерпения и любопытства щеки побледнели, Лева добрался до конверта.
— Здесь! — сказал он.
Петрик затрепетал.
— Закрой глаза, — приказал Лева.
Петрик зажмурился. А Лева снова зашуршал бумагой. Что он еще делал, было неизвестно, потому что Петрик честно ничего не видел.
— Смотри! — скомандовал Лева.
И Петрик раскрыл глаза.
Прямо перед ним, распластавшись на Левиной ладони, лежала большая яркая марка. Сбоку ровным полукругом проходил почтовый штемпель, черный, как сажа, с какими-то замысловатыми закорючками и цифрами.
Почтовый штемпель пиратской страны Гонделупы!
Вообще марка была грубовата, но очень красива. На переднем плане стояла пальма с оливковой лакированной кроной. Коричневый ствол казался вылепленным из пластелина. Сзади блестели розовые горы. Сбоку зеленое море, а над всем этим пейзажем полыхало голубое горячее небо.
— Хороша? — спросил Лева и тут же закричал: — Не трогай, не трогай, не трогай!..
Но Петрик и не думал трогать, он только смотрел, правда с большим вниманием, чуть приблизив к марке сощуренные близорукие глаза.
— Очень красивая марка, — сказал он наконец.
— Ну вот, — сказал Лева, — так и знал, начнешь клянчить…
— Я? — удивился Петрик. — Я? Я только говорю — очень красивая.
— А самому, небось, хочется?
— Конечно, хочется.
— Видишь, я говорил, будешь выпрашивать.
— Я не прошу.
— Думаешь, не вижу, как хочется?
— Хочется, конечно…
— Знаешь, — Лева решительно тряхнул головой, — бери ее себе!
— Что???
У Петрика в глазах сами собой появились три вопросительных знака.
— Страну Гонделупу??? — повторил он, не совсем доверяя своему слуху. Ведь он был в меховой шапке, уши были закрыты. А может, он капельку оглох…
— Да, — сказал Лева с особым ударением. — Кого люблю, для того ничего не жалко.
— Лева… — начал тогда Петрик.
Но Лева сердито перебил:
— Раз говорят бери, значит бери… Ну уж ладно, если хочешь, так и быть… — Лева запнулся, — так и быть, бери Гонделупу, а мне давай… уж так и быть… шведскую серию.
— Шведскую серию???
Петрику вторично показалось, что он оглох.
— И неси скорей, пока не передумал… Ох-ох-ох, не хочется отдавать Гонделупу!..
— Лева… — снова начал Петрик.
— Неси скорей шведскую серию, а то передумаю! — сердито крикнул Лева.
— Лева, — снова сказал Петрик, — я только спрошу у мамы…
— Что? — громовым голосом взревел Лева. — У мамы? А клятва? Забыл?
