Владислав Крапивин - Переулок капитана Лухманова
А дальше Мир писал совсем про другое:
«Недавно зацепил в Инете еще одну статью про Лухманова и там успел прочитать, будто его младший сын, Волик, тоже стал моряком, а когда умер, его похоронили в Севастополе. Но я лишь чуть-чуть зацепил эту строчку, и тут вырубили электричество. А потом я эту статью найти никак не мог. Так обидно!..»
«Еще бы не обидно!» — согласился с братом Мак.
А Мир писал дальше.
«Удивительно, как много всего переплетается на свете. Наш город и Севастополь. Они так далеко друг от друга, и моря у нас нет, а все равно… Торпедные катера, которые были построены на нашей судоверфи, воевали на Черном море. Говорят, тюменский катер был первым из тех, кто ворвался в севастопольские бухты, когда освобождали город от фашистов. Он теперь стоит, как памятник, на базе катеров у Карантинной бухты. А у нас такого памятника нет. Я про это сказал в прошлом году, когда была экскурсия на новой набережной. Экскурсоводша стала хвастаться бронзовым кораблем Беринга, а я не выдержал: „При чем здесь Беринг? Он у нас не бывал! Лучше бы поставили здесь торпедный катер“. Какие-то тетушки завозмущались, но тут подскочил корреспондент с ТВ. „Мальчик, а что ты еще знаешь про катера? А про другие суда, построенные в Тюмени? А хочешь принять участие в конкурсе?“ С той поры и завертелось…»
«Странно, — подумал Мак. — Дело было в прошлом году, а почему Мир написал про это лишь недавно? Будто его что-то тревожит».
Когда что-то тревожило Мира, это сразу отзывалось в Матвее.
А дальше было еще вот что.
«Капитан Лухманов никогда не был в нашем городе. Но его мама жила здесь несколько лет. И потом он от нее, наверно, слышал про наш город. Это ведь тоже связь. А сам он много раз бывал в Севастополе, потому что командовал учебным клипером „Великая княжна Мария Николаевна“. Я видел этот фрегат на картинке, он похож на „Диану“. Иногда думаю: неужели в самом деле окажусь на „Диане“? Вот было бы чудо! Только почему-то временами грызет тревога, будто делаю что-то не так».
Мак тряхнул головой: «Мир, ты все делаешь так. Даже не сомневайся!»
Чтобы прогнать беспокойство, Мак включил в Интернете «Панорамы Севастополя» и минут пятнадцать путешествовал по белым приморским улицам, двигая курсор по начерченным на мостовых линиям. Графская пристань, Приморский бульвар, Артиллерийская бухта, Хрустальный мыс, Карантинная бухта. Где-то здесь военная база, на которой стоит тот самый катер-памятник. Мак нашел и его, но где катер построен, сказано не было.
«Интересно, есть на нем какая-нибудь отметка, что он в самом деле наш? Или это просто чьи-то догадки? Мир уверен, что не догадки, а чистая правда».
Мак ощутил укол совести, будто без спросу, украдкой от Мира, удрал к морю в одиночку. Обычно они гуляли по Севастополю вдвоем. Он виновато подышал и переключился на новости Яндекса.
И сразу: «ЧП в Санкт-Петербурге. Полицейский лейтенант забил до смерти подростка-восьмиклассника…»
То, что было написано дальше, заставило Мака задрожать. Парнишка по имени Никита вечером возвращался с тренировки. Трое пьяных ментов заволокли его в отделение, стали требовать признания в каких-то кражах. Лейтенант с таким простым, безобидным именем Денис Петров схватил черенок от швабры и начал избивать… Потом они увидели, что Никита уже почти не дышит, вызвали «Скорую». В машине мальчишка умер…
В классе, где учился Мак, тоже был Денис Петров. Безобидный такой, улыбчивый… Неужели и он когда-нибудь может так поступить?
Мак попробовал читать подробности, но вместо них будто видел перед собой Мира. Тоже восьмиклассник. Два года назад тоже чуть не убили. Ну там хоть понятно: шпана, отморозки. А здесь-то!..
И что теперь с мамой этого Никиты?
Наверно, то же, что было с их мамой, когда сообщили о гибели самолета, в котором летел отец. Мак был малыш, не помнил того момента, но теперь показалось: помнит… Да ведь и тогда, когда избили Мира, на маму было тяжело смотреть.
Вот тебе и бесконечная Вселенная! Сколько в ней зверства… Откуда оно? Уже не первый раз мелькнула мысль, что, наверно, это не люди. Наверно, подосланные на Землю агенты с какой-то чудовищной галактики. Мак и Мир уже не раз говорили об этом…
Мак набрал номер.
— Мир, это я… Тут в Интернете… я прочитал только что… в Питере…
— Мак, я знаю. Я приеду сейчас.
Часть вторая. Убежавшие паруса
Поджигатели
Морозы ослабели. Вернее, «совсем издохли», как выразился Крылатый Эльф. Он скакал по коридорам в компании приятелей-первоклассников, а их молоденькая учительница беспомощно кричала вслед:
— Эльдар, я все расскажу папе!
Теперь никого не освобождали от занятий, даже самых младших. Но Мирослав Рощин в школу не ходил.
Маша Чешуйкина спросила Матвея на перемене:
— Что, все еще температура?
— Да нет никакой температуры, — сумрачно отозвался Мак. — Просто… стечение всяких обстоятельств…
Они с Машей теперь постоянно беседовали на переменах. Будто давние друзья. Так вот сложилось у них после того дня, когда вместе убирали игрушки с елки.
— А что за обстоятельства? — неловко проговорила Маша. — Или… секрет?
— Мама его не пускает! Все боится… после того случая в Питере. Ей кажутся всякие совпадения. Там восьмиклассник — и Мир тоже. Обоим пятнадцать лет… То есть Миру немного нет пятнадцати, но почти… Его два года назад чуть не убили, а того Никиту… совсем… Мама думает: вдруг с Миром что-то опять? Говорит: «Посиди еще дома, ты слабый после простуды».
— Ну и правильно… Он простыл, наверно, когда ездил в свои «Резонансы»… В тот день…
— Маш, да не простыл он… — Матвею почудилось, что своей доверчивостью перед девочкой он защищает Мира от злых сил. — Врач сказал, что это, видимо, от нервов. У него и раньше так бывало. Случится какая-нибудь беда… пускай даже далеко… а в нем отзывается… Вот когда затонул теплоход «Булгария», он кулаки стискивал: «Ну почему так?» Может, это еще с той поры, когда разбился отец… Да Мир за себя-то не боится — он за маму, поэтому и не спорит с ней. Она с виду всегда спокойная, а нервы — как у него. Еще больше натянуты…
Маша вдруг спросила:
— Мак, а когда у него день рождения?
— Двадцать пятого марта, в каникулы. Хорошее время…
— Хорошее… Мак, он ведь любит парусные корабли, да?
— Конечно, любит! Понимаешь, он не хочет быть моряком, он больше думает о телескопах, но про путешествия тоже мечтает. А о кораблях он однажды написал… то есть сказал: «Они как песня…»
— Вроде той, что мы с ним пели, — тихо заметила Маша.
— У вас тогда хорошо получилось… — тоже вполголоса отозвался Мак.
И в памяти откликнулось:
По берегам зашумели леса.
Под облаками плывут паруса.
Вот мы дождались хорошего дня —
Снасти, как струны, звенят…
— Мак, я знаешь что придумала? — Шепот Маши был и немного смущенным и таким… слегка загадочным.
— Что? — выдохнул в ответ Мак.
— Давай сделаем Миру ко дню рождения подарок? От нас двоих…
Матвею сразу бы сказать «давай», а он глупо пробормотал:
— А почему… от двоих?
— Ну… потому что для тебя он такой брат… а со мной вместе он пел песню… Или не надо?
— Почему не надо?! — перепугался Мак и ощутил, будто едва не сломал что-то хрупкое. — Конечно, надо! А какой подарок-то?
— Здесь недалеко жила наша бабушка. Сейчас она уехала, но после нее остался старый дом.
Мак почувствовал, что, если вставить шуточку, вреда не будет:
— Подарить Миру бабушкино имение?
Маша тряхнула кудряшками.
— Эту развалину никому даром не надо. Но там есть кладовка, а в ней старые вещи. И однажды я видела там кораблик с парусами. Он даже не игрушка, а как модель в музее, красивая такая… Похоже, что яхта, я не разбираюсь…
— Откуда она у бабушки?
— Я спросила, а бабушка рукой махнула. «Не помню, — говорит, — от каких-то давних жильцов». Во время войны там жили квартиранты… Я этим корабликом немного поиграла, потом засунула обратно и даже не вспоминала… почти…
«„Не вспоминать“ про такую вещь!» — мысленно упрекнул ее Мак. А вслух сказал:
— Бабушка нас не заругает?
— Она о нем наверняка и не помнит. Она живет теперь у моих тетушек, а дом оставила под присмотром своего знакомого, дяди Гриши. У того своего угла нет, вот он и поселился там, караулит. Пока это строение не продадут на слом… Надо сходить и пошарить в кладовке. Согласен?
— Еще бы!.. — возрадовался Мак. Потом торжественно добавил: — И ветры приключений зашумели у них над головами.
Приключения в самом деле случились, очень скоро. Только совсем не романтические.
Бабушкин дом стоял на улице Хохрякова, в трех кварталах от школы. Синели сумерки, их жизнерадостно прокалывал голубыми лучами Юпитер. Он горел между верхушками двух черных елей. С тротуара дом казался небольшим — приземистый, в три окошка. Ставни на окнах были закрыты, но один из них оказался сорван, Юпитер отражался в гладком черном стекле. А за стеклом, внутри, ни единого проблеска.
