Синтия Лорд - Правила. Не снимай штаны в аквариуме
Склонившись над маленьким мальчиком, девочка постарше накладывает ему на локоть бактерицидный пластырь:
И хотя голова у нее опущена, я узнаю расчесанные на косой пробор волосы и слегка изогнутую от постоянного накручивания прядь.
Припав на одно колено, я втягиваю голову в плечи и прячусь за перекладинами пустой скамейки.
— А этот мальчик попал в аварию? — спрашивает малыш, показывая на Джейсона. — Ему больно?
Я вижу, как Кристи вздрагивает при виде Джейсона, а потом резко отворачивается и, приложив палец к губам малыша, говорит:
— Тише. Обсуждать людей неприлично.
Джейсон сдает по дорожке назад, ко мне, и я прячусь от Кристи за его креслом. Он останавливается и пытается посмотреть на меня через плечо.
— Я иду, — говорю я.
Он постукивает по разговорнику, но мне не видно, что он хочет сказать, а встать я боюсь. Узел завязан, но я все равно сжимаю пальцами концы шнурка, потому что, как только я отпущу их, мне придется иметь дело с Кристи. Почему я не могу просто встать и сказать: «Привет, Кристи»?
— Так, возьмите друг друга за руки, мы идем к автобусу, — раздается женский голос.
Выглядывая из-за коляски, я вижу, что Кристи берет малыша за руку. Она замыкает строй детей, запихивая обертку от пластыря в карман шортов.
Я медленно приподнимаюсь.
— Я все.
Присев на край свободной скамейки возле пристани, я смотрю на Кристи, которая с каждым шагом становится все меньше и меньше.
Джейсон пытается привлечь мое внимание, но я с трудом отрываю взгляд от Кристи только тогда, когда она уже переходит дорогу на выходе из парка.
Кэтрин. Прекрасно. Сегодня.
Я киваю:
— Сегодня прекрасная погода.
Джейсон касается моей руки.
Кэтрин. Прекрасно.
У меня занемела шея. Я растираю ее ладонью, глядя на гребешки водорослей, обрывки каната и сломанную ловушку для раков, застрявшую между камнями у кромки воды.
Что он имеет в виду? Он просто хочет сделать мне приятное или хочет сказать, что я ему нравлюсь?
— Нет, — говорю я и свожу глаза к переносице. — Я — уродина.
Джейсон даже не улыбается.
— Пойдем обратно. Скоро за тобой придет логопедша.
Но Джейсон никуда не торопится. Он открывает новую страницу в своем разговорнике. Мой день рождения. Ты придешь?
На странице только эти карточки — новые, явно самодельные. На карточке «Мой день рождения» нарисованы красные и синие воздушные шары и коричневый шоколадный торт.
Сама не знаю почему, но, глядя на карточки, которые его мама сделала лучше, чем обычно, я испытываю укол ревности. И в то же время мне грустно думать, что ему пришлось просить ее об этом, чтобы позвать меня в гости.
Я говорю себе, что это приглашение на день рождения, а не на свидание.
— Конечно. А когда праздник?
Суббота.
Я замираю.
— В эту субботу?
Джейсон кивает.
Это? Хорошо.
— Да! Отлично! Не вопрос!
На обратном пути я замечаю, что женщина, читающая на траве, таращится на Джейсона поверх книги. Я отвечаю ей тем же. Хотя я сказала Джейсону, что вечеринка в субботу — это отлично, на самом деле это даже круче — это вообще решение всех проблем.
Почти всех.
Никаких танцев. Только если я одна в своей комнате или в полной темноте
— Кэтрин, тебе Кристи звонит. Дэвид, пойдем лучше во двор.
Путь до телефона по коридору кажется очень длинным. Видела ли меня Кристи в парке?
— Привет, это Кристи, — говорит она, когда я беру телефонную трубку. — Я только что вернулась домой после дневного лагеря, меня попросили сделать два плаката для вечера танцев. Не поможешь?
— Конечно. — Я наматываю телефонный провод на палец. — Кстати о танцах…
— Ты спросила Джейсона?
Я наматываю провод туже, и кончик пальца багровеет (от застоя крови).
— Мы не можем пойти на танцы. Джейсон позвал меня к нему на день рождения.
— На день рождения?
— Шесть! — кричит Дэвид, когда мимо проезжает серый пикап. — И тридцать шесть минут двадцать семь секунд.
Мне хотелось бы просто подняться к Кристи на крыльцо и позвонить в дверь, как будто сегодня в парке ничего не произошло. Но ноги меня не слушаются.
— Семь машин! — Дэвид достает часы. — И тридцать пять минут пятьдесят пять секунд.
— Запомни правило, — говорю я безучастно. — Если кто-то опаздывает, это не значит, что он не придет.
Мы сидим на веранде на качелях, которые дергаются от того, что Дэвид раскачивается не в такт. Я согласилась посидеть с ним, пока мама будет обзванивать клиентов, надеясь, что смогу рисовать, но от постоянных рывков у меня все время сбивается карандаш.
Что будет в сентябре? С кем будет стоять Кристи на автобусной остановке — со мной или с Райаном? И что будет, если мы с Джейсоном перестанем видеться каждую неделю? Закончится ли наша дружба?
Дверь открывается, и на веранду выходит мама.
— Ну да, у него в субботу день рождения.
— А после дня рождения?
— Я правда не могу, — отвечаю я и чувствую, как в пальце начинает пульсировать кровь.
Кристи шумно вздыхает прямо мне в ухо.
— Хотя бы плакаты нарисовать поможешь? Я обещала сделать два больших.
— Конечно. — Я разматываю провод.
— Давай будем рисовать у тебя, а то у меня мама отдыхает.
Я выглядываю в окно в поисках Дэвида. Он раскачивается изо всех сил на деревянных качелях, которые построил для него папа. Мама устроилась рядом с горкой — она разговаривает по мобильному телефону. Дэвид хохочет и зажмуривает глаза, откидываясь назад и вытягивая ноги. Терпеть не могу ощущение свободного падения, особенно с закрытыми глазами, а Дэвид это просто обожает.
— Заходи.
Пока Кристи не пришла, я раскладываю у себя в комнате фломастеры и карандаши, краски и кисточки, достаю линейку.
Ее чистые белые листы напоминают мне карточки Джейсона, только очень большие.
— Нужно нарисовать один, чтобы повесить на входе, а другой — в буфете. — Кристи раскладывает бумагу на моем клетчатом ковре. — Ты какой хочешь делать?
Я пожимаю плечами:
— Давай сделаю тот, который на входе.
— Нужно написать «танцы» и сколько стоит.
Я опускаюсь перед чистым листом на колени. Он такой белый, что у меня возникает мысль достать простой карандаш и нарисовать крошечные следы в два ряда по белоснежному полю.
Маркер поскрипывает — я выписываю большие красные буквы: «Т» наклоняется вперед, «А» выгибается назад, «Н» дрожит, «Ц» вытягивается вверх, а «Ы» сплетается парочкой — и все танцуют. Покончив с буквами, я начинаю рисовать салют по краям плаката. Обалденный салют.
— Ты здорово рисуешь, — говорит Кристи и, морщась, глядит на толстые буквы слова «Объявление». «О» — большое, но каждая следующая буква меньше. Такое впечатление, что если продолжить слово, то вскоре оно совсем исчезнет.
— Может, их раскрасить?
Она берет желтый фломастер.
— По-моему, салют должен быть еще более красочным. — Я показываю ей свой плакат. — Как ты думаешь?
— У тебя тут совсем нет зеленого. — Кристи протягивает мне фломастер. — Мне все-таки хочется, чтобы ты пошла на танцы.
— Зачем? Я ведь все равно не танцую.
У меня есть правило. Никаких танцев, если только я не одна в своей комнате или в полной темноте.
Кристи фыркает:
— Глупость какая…
Дверь распахивается. Сейчас я даже рада видеть Дэвида. Он стоит на пороге — раскрасневшийся после гуляния.
— Дэвид, ты любишь танцевать? — спрашивает Кристи и встает.
Не зная, что делать с зеленым фломастером, я перевожу взгляд с Дэвида, застывшего в дверном проеме, на Кристи, которая уже выбирает диск у меня на полке.
— Давай покажем Кэтрин, как танцуют.
— Не надо, он наступит на плакат.
Но Кристи ставит мой диск с Аврил Лавин.
— Давай, Дэвид. — Она виляет бедрами и плечами, согнув руки в локтях, и потряхивает волосами. — Потанцуем.
Если уж Дэвид танцует — то от всей души. Наступая на фломастеры, он пускается в пляс по комнате, извиваясь всем телом и размахивая ногами. Корица и Мускат начинают визжать.
— Свиньи, молчать! — Дэвид закрывает руками уши.
— Хватит! — Линейка разламывается пополам под ногой у Дэвида, и я хватаю плакаты с пола. Я пробираюсь к плееру, спотыкаясь и морщась каждый раз, когда босая нога наступает на маркер.
Я выключаю музыку.
— Зачем ты это сделала? — спрашивает Кристи.
Когда я снова раскладываю плакаты на полу, на улице хлопает дверца машины.
Дэвид вылетает из комнаты так стремительно, что календарь, мимо которого он проносится, взмывает вверх.
— Готов? — слышу я папин голос. Он опять опоздал.
— Ты зануда, — говорит Кристи и плюхается на ковер.
