Вячеслав Сукачев - Белые птицы детства
Теперь дома все. Мать, отец, Вера и он, Карысь. Верка говорит:
— Папа, зря ты Карыся брал с собой. Он опять сказку не хочет слушать.
— А ты...— начинает Карысь, но мать строго перебивает его:
— Вера, у него есть имя. И чтобы я этого больше не слышала.
Вопрос о сказках снимается, и Карысь торжествующе смотрит на сестру.
— Серёжа! — Голос у матери теплеет, она откладывает вилку и гладит Карыся по голове.— Когда ты завтра проснёшься, тебе будет уже семь лет.
— Да? — удивлённо поднимает голову отец, и мать укоризненно смотрит на него.
Карысь не сразу понимает всю важность предстоящего события, а поняв, начинает так много и беспорядочно суетиться за столом, так часто задавать вопросы, что мать вынуждена сделать ему замечание.
В постель Карысь ложится с твёрдо определившейся целью — не спать. Ни в коем случае не спать! Он слышит, как напоследок зубрит урок Верка, а потом прячет книгу под подушку и засыпает. Он слышит, как укладываются спать отец и мать, потом — как они уже спят. Всё это он слышит и — не спит. Ему даже и не хочется спать.
Когда в доме стихает, приходят звуки с улицы. Легонько поскрипывает ставня, упала и со звоном разбилась сосулька, тихо подвывает в трубе, хрустит и ломается снег под чьими-то шагами.
«Теперь уже скоро»,—думает Карысь, нетерпеливо ворочаясь в постели. Но вот, по подсчётам Карыся, и «скоро» уже прошло, а он ничего не чувствует. Он настороженно щупает руки, ноги, но, кажется, всё остаётся прежним. «Рано ещё»,—предполагает Карысь и опять терпеливо ждёт того момента, когда ему станет семь лет. Наконец он не выдерживает, тихонько выскальзывает из-под одеяла, берёт с комода зеркало и пробирается на кухню. Там Карысь включает свет и с любопытством начинает изучать себя в зеркале. Он ждал, что увидит мужественное, взрослое лицо, широкие плечи, но, увы, на него смотрел из зеркала прежний Карысь.
Обиженный Карысь вновь ложится в постель и вновь начинает ждать. Но ждать становится всё труднее, глаза слипаются, тело словно бы приподнимается над постелью и плывёт, плывёт куда-то по воздуху. Карысь напрягается, открывает глаза, но он уже спит, спит тем сладостным, мальчишеским сном, когда во сне летают и во сне растут. Он спит, так и не застав тот неуловимый момент, когда ему стало семь лет.
НА ЛЬДИНЕ
Это утро было особенным и запомнилось Карысю на долгие годы. Он проснулся внезапно, рывком, как почти никогда не просыпаются дети, и сразу же сел в постели. Он сел в постели и с удивлением услышал, как торопливо и гулко бьётся его сердце, как холодно становится в животе и как суетливо и щекотно бегают маленькие мураши под кожей на спине. Карысь закрыл и вновь открыл глаза, пошевелил пальцами и спустил ноги с кровати.
В доме было пусто и осторожно. Сквозь плотно задёрнутые разноцветные шторки в комнату слабо пробивался сине-зелёно-оранжевый свет, который напоминал Карысю почти забытые впечатления от ныряния под воду с открытыми глазами. Но ныряние — это когда, это летом ещё будет, а теперь... У Карыся сладко замерло сердце, он босиком прошлёпал к окну, отдёрнул шторку и, навалившись локтями на подоконник, посмотрел в сторону Амура. Серый, с синими промывами луж, взбугрившейся санной дорогой, студенисто оплывшими торосами, лёд был не похож сам на себя. Он показался Карысю беззащитно слабым и жалким. Другое дело — осенью, вот тогда лёд так лёд: голубой, упругий, со множеством таинственных трещинок и пузырьков, хрустящий и холодный. Однако разочарование Карыся было почти секундным, почти никакого следа в нём не оставившим, и потому в следующую минуту он уже одевался, с восторгом думая о предстоящей вылазке на Амур. Он уже видел, как выбегает со двора, перепрыгивает лужу, несётся мимо огорода, кубарем скатывается с крутого берега и... И именно в этот момент в комнату вошёл отец. Он удивлённо оглядел всклокоченного, ещё белого после сна Карыся, неправильно надетые валенки с калошами, шапку в руке и шарф в кармане, потом неопределённо хмыкнул, потом весело сказал:
— Ты, конечно, прежде всего умылся, почистил зубы, заправил свою постель, поел и теперь решил погулять?
Карысь зачем-то надел шапку и вздохнул.
— Ого.—Отец оглядел кухонный стол.—Да ты и посуду после себя помыл. Ну, брат, ты делаешь успехи, просто поразительные успехи.
Карысь снял шапку и начал разуваться, изо всех сил стараясь не встречаться с глазами отца. Он снял курточку, молча пошёл в горницу и застелил постель. Потом, подставив маленькую скамеечку и встав на неё, решительно поддел сосок умывальника и отчаянно потонул глазами в мокрых ладонях.
Они вместе сидели за столом, и Карысю очень нравилось, что отец поставил одинаковые кружки, приготовил одинаковые бутерброды и разложил в тарелки по одному одинаковому яйцу.
— Кто кого? — Отец взял своё яичко.
— Ага! — Карысь старательно прицелился и сильно ударил. Его яйцо хрустнуло и мягко осело в руке. Карысь огорчённо разжал кулак и стал подозрительно осматривать трещины.
— Не обязательно бить сильно,— равнодушно посоветовал отец,—гораздо важнее — ударить точно. Видишь, у тебя вмятина сбоку, значит, ты ударил не носом и потому проиграл.
— Я в другой раз носом, самым краешком,—пообещал Карысь,— тогда посмотрим.
— Мне всегда нравилось,—улыбнулся отец,—что ты не любишь хвастаться, как другие мальчишки. Это качество настоящего мужчины.
Карысь завозился, засопел, одним махом выпил свой чай, осторожно спрятав кусок недоеденного бутерброда за кружкой, полез из-за стола.
— Конечно,— сказал он,— если мне попадётся хорошее яйцо.
2Отец отвязал Серка, потуже затянул подпругу и, взявшись за луку седла, поставил ногу в стремя. Карысь, внимательно наблюдавший за ним, наконец решился:
— Па-а, мне на Амур сходить можно? — из-за волнения голос у Карыся получился суховатым, с хрипотцой.
Отец легко взлетел на Серка, нашёл второе стремя и, одной рукой удерживая поводьями зауросившую [1] лошадь, второй надвинул Карысю шапку на глаза.
— Можно, Карысь,—весело сказал отец,—тебе пока что всё можно, кроме одного: пожалуйста, не ходи на лёд. Иначе нам с тобой здорово влетит от матери. Договорились?
— Договорились,—вяло откликнулся Карысь, сдвинув шапку на затылок.—А если с самого краешка?
Серко не хотел стоять на месте, он то пятился, то боком гарцевал по двору, и Карысю приходилось ходить следом за ним. Но вот отец перекинул через плечо сумку с красным крестом, поправил фуражку и скомандовал:
— Открывай!
Карысь поднял щеколду и, немного поднатужившись, открыл воротца и, встав за ними, обиженно надул губы. Раньше бы он обязательно выглянул, обязательно посмотрел, как, низко пригнувшись, припав к шее лошади, выезжает в низкие воротца отец, но теперь...
— Если только с самого края,— высоко над Карысем сказал отец, — там, где воробью но колена. Знаешь?
— Зна-аю,— весело и освобождённо выкрикнул Карысь,— я вот честное пионерское...
— Ну-ну, пионер,— усмехнулся отец и ускакал по переулку.
Карысь закрыл воротца, облегчённо вздохнул, с разбега перепрыгнул лужу и помчался к Амуру.
3Почти всюду снег уже растаял. На высоких местах, где было сухо и открыто для солнца, сквозь землю прорвались первые зелёные былки. Они были удивительно тонкими и беззащитными среди жёлтого траура прошлогодней травы, но с каждым днём их становилось всё больше, и нельзя было не радоваться этому ярко-зелёному румянцу, привольно и безостановочно разливающемуся по земле. А вот в низких местах, иод деревьями и плетнями, снег ещё лежал: грязный, ноздреватый, избитый солнцем и тёплыми ветрами. От этих одиноких сугробов тянулись такие же одинокие и безрадостные ручьи, которые, как ни вихляли, как ни бросались из одной стороны в другую, сходились всё же вместе в глубоком глинистом овраге. И здесь, в овраге, круто падавшем в Амур, ручьи превращались в ручей, который шумел и ярился как самая настоящая река и даже имел свой собственный водопад. И именно здесь, у водопада, Карысь заметил Ваську, Кольку Корнилова и Настьку. Собравшись в кружок, почти сомкнувшись головами, что-то такое они там делали, присев на корточки и ничего вокруг не замечая.
— Э-эй! —сверху закричал Карысь,— вы чё там?
Они медленно повернулись, медленно посмотрели на Карыся и опять занялись своим делом.
— Айда на Аму-ур! — уже потише крикнул Карысь, тогда как ноги сами собой понесли его в овраг...
— Чего кричишь, как полоумный? — зашипела на него Настька, и Карысь, немало удивлённый тем, что Васька пустил её в свою компанию, теперь был сражён окончательно. Он даже не нашёлся, что ответить Настьке, а лишь открыл рот и растерянно оглянулся, словно бы Настька шипела на кого-то там, за спиной.—Вишь, — ещё раз оглянулась Настька,—мельницу пробуем. Я сама придумала.
