Елена Усачева - Большая книга приключений для маленьких принцесс (сборник)
– Здравствуй, фуксия! Здравствуй, герань!
– Здравствуй, здравствуй! – шелестели цветы.
Таня взяла палочку и начала осторожно рыхлить землю, чуть-чуть приподнимая листики.
На самом дальнем подоконнике – три горшка с узамбарской фиалкой: фиалка с сиреневыми цветочками, обыкновенными; с большими розовыми; с белыми мохнатыми цветками. Какие ей нравятся больше всего? Наверное, обыкновенные, с пятью лепестками и желтым приветливым глазком.
Тане всегда было легче общаться с простыми растениями. Она не очень любила слишком наглые хризантемы, всегда щедрые на цветы декабристы. Ей приятней было находиться рядом с геранью, с приветливо протягивающей свои дырявые листики-ладошки монстерой восхитительной.
Монстера росла в большой кадке в углу класса. Поливала ее Таня всегда последней. От прикосновения ладошки-листики у монстеры чуть подрагивали, словно приветствовали девочку. Каждый раз, когда Таня подходила к большой кадке, ей казалось, что за большим с прорезями листом она увидит какое-нибудь чудо. Среди толстых стволов заведется маленький народец. На гнутом стебле, как на лиане, будет качаться минипут[1], который сообщит, что в Таню влюбился принц, но чтобы встретиться с ним, ей придется совершить множество подвигов. Еще ей хотелось увидеть там какую-нибудь зверушку. На самый крайний случай она бы согласилась на дождевого червяка.
Но уже на последнем шаге она понимала, что никого не встретит. По крайней мере сегодня. Тогда ей становилось немного грустно. Конечно, с растениями было хорошо, но что же это она все одна и одна, хоть бы завалящаяся фея прилетела, хоть бы какой самый последний волшебник заглянул.
Работа отвлекала ее от печальных мыслей.
Особенно от мыслей о Терещенко.
Терещенко был глуп. Глупее всех людей, каких только можно представить.
Терещенко был некрасив. И даже утверждение некоторых девчонок, что парню достаточно быть чуть красивее обезьяны, здесь не проходило. Коротко стриженный, с торчащими ушами, с большим ртом и тяжелым подбородком, Терещенко сложно было даже сравнить с обезьяной. Скорее всего, его далекими предками были инопланетяне, до того он был весь какой-то неправильный, словно собранный из частей от разных людей. В классе его никто не любил. А Таня не любила его в особенности, потому что Терещенко своими длинными граблями задевал стоящие на подоконниках цветы, а когда выдавалась свободная минута, отщипывал у них листочки.
И чаще всего доставалось именно сиреневой фиалке.
Куда бы Терещенко ни пересаживали, он почему-то неизменно оказывался в ряду около окна, а как доходило до урока биологии, неподалеку от него невероятным образом появлялся горшок с фиалкой. Его руки, готовые протянуться к чему угодно, тут же придвигали к себе цветок, а грязные пальцы с обкусанными ногтями и заусенцами начинали терзать первую жертву – зеленый толстомясый листок.
Тане с ее места не всегда было видно, что он там делает, но каким-то внутренним чутьем она понимала, что творится расправа над фиалкой. Тогда ей хотелось немедленно вскочить и опустить свой тяжелый портфель на плоский затылок с оттопыренными ушами, но она поднимала глаза на сосредоточенное лицо учительницы, которая долго и печально пыталась им что-то объяснить, и тут же успокаивалась. Ничего сделать нельзя. Ни встать, ни ударить, ни даже потребовать, чтобы он оставил цветок в покое.
И тогда Таня начинала думать, что Терещенко кто-то заколдовал, так было легче объяснить, почему он именно такой. Может быть, однажды, идя со своей мамой по рынку, Терещенко встретил злую волшебницу, попросившую помочь донести тяжелые сумки до ее замка? Или, сидя дома, слишком внимательно всматривался в холодное, занесенное снегом окно и не заметил, как ему в глаза посмотрела Снежная королева, после чего стал уродцем с оттопыренными ушами? Или, не разобравшись, сел во дворе играть в карты со злым волшебником, и тот в уплату долга забрал у него сердце, и Терещенко стал таким некрасивым и равнодушным? Нет, все было гораздо проще! Он разгрыз орех Кракатук и с двенадцатым ударом часов превратился в Щелкунчика, в самую настоящую куклу с деревянными ногами и руками, и где-то уже бродят полчища злобных крыс, мечтающих утащить его в свою норку и разорвать там на тысячу кусочков.
От фантазий Тане становилось легче, и она не так болезненно реагировала на «раны», нанесенные фиалкам бестолковым заколдованным Терещенко.
– Таня! – всегда не вовремя звала Нина Антоновна и начинала складывать тетрадки. На столе появлялась большая сумка, заглатывающая в свое жадное нутро столько всего, что, казалось, ее невозможно будет потом поднять. Но Нина Антоновна смело бралась за ручку и легкой походкой шла к двери.
Таня вытирала подоконник, вешала на батарею влажную тряпку, прятала за шкаф лейку и выходила в уже темный коридор. За спиной щелкал выключатель, хлопала дверь, поворачивался в замке ключ. Три магических действия отрезали Таню от мира цветов, и она оказывалась в сумраке действительности.
Куда же подевались все те принцы и волшебники, что когда-то бродили по горам и лесам? Почему раньше они встречались на каждом углу, а сейчас их и среди тысячи человек не увидишь? И самое главное – почему цветы не умеют говорить? Было бы так здорово поболтать с ними...
– Терещенко этот тупой какой-то... – заявила на очередной перемене Сонька Веревкина, прозванная за свой неуемный характер Сонька «Энерджайзер», и бухнулась на стул рядом с Таней.
Сидела Веревкина не здесь, а через проход около стены, и в среднем ряду ей вроде делать было нечего, но она приземлилась именно сюда и стала с грустью изучать рукав своего пиджака, где вместо положенных двух пуговиц осталась одна, и та болталась на тонкой ниточке. Вторая была выдрана, что называется, с мясом.
– Я ему говорю: «Отойди, дорогу загораживаешь!» – возмущенно выкрикивала Сонька «Энерджайзер», вертя оставшуюся пуговицу туда-сюда. – А он смотрит на меня как глухой. И зубы скалит. Я ему говорю: «Чего застыл? Чеши отсюда». А он – ноль внимания, фунт презрения. Может, его нам подменили?
– Непонятно, что в таком случае забрали, – пропыхтела «Данон», то есть Дарья Ходыкина, пытаясь маникюрными ножницами с одним обломанным лезвием отрезать задравшийся заусенец. Она была полной и неспешной, вероятно, поэтому все у нее получалось правильно – в отличие от резкой Сони Даша успевала подумать, что делает и зачем. – Если нам дали этого, то кому и зачем понадобился тот, кого забрали? Кажется, предыдущий был еще тупее. – И она посмотрела на свои растопыренные пальцы – перед этим она минут пять подпиливала ногти, придавая им модную форму.
– Нет, он точно глухой! – Сонька «Энерджайзер» оторвала болтавшуюся на ниточке пуговицу и изучила оставшуюся дырку – лохматилась она знатно. – Я говорю: «Сдвинься! Люди пройти не могут». А он – хвать меня за пиджак. Чуть не задушил! Вот, пуговицу оторвал.
И она показала одноклассницам помятый рукав.
– А мне кажется, его заколдовали, – вздохнула Таня и посмотрела в окно, где вихрились веселые снежинки – декабрь в этом году выдался снежным. Мело без остановки, словно неутомимые снежные тролли задались целью засыпать их город по верхушки самых высоких башен. Снега нападало столько, что качели у них во дворе, на которые раньше приходилось забираться, привстав на цыпочки, скребли по наметанному сугробу и каждое утро норовили спрятаться в нем, чтобы до весны уже больше не показываться. Исчезли под снегом лавочки и низенькие заборчики, маленькие кустики в школьном саду еле угадывались.
И чем больше падало снега, тем сильнее Таня любила своих питомцев на подоконниках. Ей казалось, что зимой они особенно беззащитны.
– Ты чего – дура? – Соня явно нехотя оторвалась от изучения причиненного ей Терещенко ущерба. – Мы что, в Средневековье, чтобы нас тут заколдовывали?
На уроках истории они проходили эпоху Средневековья, и учитель, высокий крупный Иван Борисович, с непонятным для всех азартом рассказывал, как убивали друг друга короли, как насылали порчи на соседей, как боролись с бесчисленными ведьмами.
– Почему в Средневековье могли заколдовывать, а сейчас нет? – дернула плечом Таня, не отрываясь от окна.
– И в Средневековье не могли, и сейчас не могут, – пропыхтела Дашка «Данон», полируя ногти до блеска. – Какие волшебники в двадцать первом веке?
– А откуда тогда взялись Гарри Поттер и Мефодий Буслаев? – не сдавалась Таня. – Я слышала, что в Хогвардсе можно учиться.
– Больная, что ли? – От удивления Соня на время забыла о своем расстройстве. – Это все сказки! Их люди придумали.
– Иван Борисович говорил, что ничего люди не придумывают, рассказывают только то, что было. – Таня смотрела на собеседниц и читала в их глазах одно недоверие. – Ну, что драконы из динозавров получились. Люди о них помнили и свои воспоминания передавали в сказках. Только со временем динозавр изменился, стал с тремя головами и с огнем из пасти. Вы где были-то? Он это всем говорил.
