Надежда Тюленева - Тайка
— Чего, папка? — спросила она, отряхиваясь и улыбаясь в робком ожидании похвалы.
— Ты давно здесь? Видела, кто эти сосенки притащил?
— A-а… Разве не глянется? — Тайка, как и дед Прогноз, тоже шваркнула рукавичкой у себя под носом, но не отступила, а, наоборот, шагнула к отцу поближе и недоверчиво заглянула ему в глаза. — Посмотри, хорошо-то как, папка! И ведь всем глянется!
— Ага, значит, ты все-таки! Опять ты! А я-то, глупец, надеялся, что, может, хоть один раз ошибаюсь. Где были? В лесополосе?
— Не в березнике же межборском! — дерзко ответила Тайка, она снова решила замерзнуть. И немедля же!
— Ты когда думать… ду-у-мать вот этой шишкой будешь, а?! — вскипел Николай и больно постучал казанком указательного пальца Тайке по лбу. — Сколько срубили?
— Двадцать шесть…
— Двадцать шесть?! Ну вот, весной одна, слышишь, одна сто пятьдесят шесть посадишь! По шесть взамен каждой срубленной. Поняла? И столько же каждый из твоих приятелей! Сколько вас там было. Сам в лесничество свезу. И сам прослежу, как работу справите. Поняла?
— Поняла.
— «Поняла»! — передразнил Николай. — Ничего ты не поняла. Ну ладно, — вдруг успокоился он и спросил с любопытством: — А Наташа? Она что, не сообразила, что вы на браконьерство ходили?
Тайка растерялась.
— Она… Она не ходила с нами…
— Ну ладно, не ходила, а знала, что идете? Ну-ко, где она? Позови-ко ее!
— А ее здесь почему-то нету… — У Тайки душа зашлась от страшного предчувствия.
— Как — нету? Где же она?
— Может, дома?
— Видели, что она следом за тобой побежала. Разве не догнала она вас, а? Разве не вместе ходили?
— М-м… — помотала головой Тайка. — Догнала. Да мы ее не взяли… Я думала, она вернулась…
— А чего же вы ее не взяли? — напирал Николай.
— Н-ну… это… она говорила… чтобы вернуться…
— И она вернулась одна?
— Не знаю. Мы не смотрели…
— «Не смотрели»! — горько усмехнулся Николай. — А как, интересно, ты чужой рисунок вместо своего сдала? Почему художнику мальчиком представлялась? Ладно, с этим после! А сейчас — марш домой! За Натальей. Приведешь ее сюда. Пусть вместе со всеми повеселится.
— Дядя Коля! — выступила из-за Тайкиной спины Нинка Крутогорова, эта проныра, эта к каждой дыре затычка! — А я шла через вашу ограду — у вас темно в окошках и двери снаружи заперты.
— Ах, качель вашу раскачель! — хлопнул Тайкин отец рукавицами об колено. — Что же делать-то будем? Не вернулась ведь она, видно, а?
Николай отбежал от костра и стал цепляться за пролетавших мимо на карусели. Притормозил одну гроздь, другую, третью… Карусель остановилась.
— Все сюда! — загремел Николай. — Все, все сюда!
Кто неохотно, кто со смехом, в ожидании новой выдумки стали собираться вокруг Тайкиного отца.
— Ти-хо! — скомандовал он. — Слушать внимательно. Кажется, пропала девочка! Все слышали? Похоже — заблудилась в лесу. Наташа это. Дочка Евгении Ивановны Калинкиной.
— Ага, видала я, как она через наш огород в Пеньковку уходила, дак то днем же было! А как возвращалась — не приметила. Хотя дотемна у окошка с прялкой просидела, — раздался из-за спин высокий женский голос.
— Надо искать. Надо искать, мужики! — твердо сказал Николай. — Кто пойдет-то?
Илья Крутогоров, конечно, вышел. Прогноз вообще первым выскочил. Еще четверо-пятеро нестройно сказали: «Я», «Что за разговор! Все пойдем».
— А вы, ребятки, давайте по домам. Скажите старшим: так, мол, и так. И кто может не может — пусть все немедля собираются на конеферме. С фонарями, с факелами. Дядя Илья их ждать будет. Илья! Соберутся — поведешь их к Межборке! У Федора-паромщика рупор возьмите. Пригодится. А я своих на Белое Крыло поведу. Не домой ли она подалась. Ружьишко попроси, Илья, у сторожа. Метель тут еще завивать стала! Мороз, правда, не велик, но метелища, лешак ее возьми, откуда только и взялась такая! Под Межборкой волков намедни видали! А-а! — застонал Николай. — А ну двинули, мужики! А ты, — сверкнул он глазами на Тайку, — дуй прямо домой, на печь, и чтобы с места не тронулась до моего прихода! Поняла? Найдут без тебя! И не смей ворохнуться!
* * *Никто из мальчишек не уступил Наташе лыжни. Никто не пропустил вперед себя. И эти двое, что пришли вместе с нею, виновато оглянувшись, пристроились на лыжню последними. Наташа встала за ними, прошла немного. Остановилась. Глубоко вздохнула. Кольнуло где-то под лопаткой. Вздохнула еще раз, как бы проверяя свое ощущение. Кольнуло сильнее. Закашлялась. Когда кашель прошел, захотелось хоть на минуту присесть. Огляделась. Позади кладбище. Впереди лес. Да, а позади кладбище. Там есть куст рябины. Он сейчас пушистый весь, в длинных голубых иголочках инея. Там есть скамья. Удобная такая. Со спинкой. Можно посидеть, вытянуться. Наташа повернула назад.
Кладбище не было обнесено оградой. Неглубокий овражек окружал его. Зимой овражек заносило снегом, и казалось тогда, что кресты росли прямо во чистом поле, из белых снегов.
Наташа столкнула с лавочки снег, села бочком, облокотилась, положила голову на руку… Стала глядеть искоса вдаль. Слева, пониже кладбища, почти занесенные по крыши, клуни колхозного тока, а далее — вниз и вправо — белая равнина, плавно стекающая к реке. Где-то посередке этого разлива черными, серыми бусинками намечалась Пеньковка. Над некоторыми бусинками подымались косые хвостики дыма. Видимо, там, на равнине, дул ветер. А здесь, под защитой леса, — тишина. За речкой еще более мелкие бусинки Верховки. А дымы срываются и идут над ними, ныряя и припадая к самой земле. Верховка-то ведь и вовсе на гребне, всем ветрам открытая. Впрочем… Тут Наташа с удивлением обнаружила, что неровны оба берега. Волнами идут друг подле друга. Вот Тайкин дом — на самом юру, а напротив, в Пеньковке, — крутогоровская изба как бы во впадинке. Зато к середине Верховка западает, а Пеньковка взбирается на кручу. А далее — к магазину, к большой дороге, Верховка опять вскарабкается чуть ли не к небу, а Пеньковка скатится почти что в луговину… Потом оба берега выровняются понемногу, и Черная спокойно вольется в Тобол. У самого же истока — Верховка, это пашня, а у Пеньковки обрывистый, крутющий, как у оврага, склон. Здесь-то и стоит старая, развалившаяся мельница, на которой когда-то рыбачила Тайка.
Там, за Верховкой, так же, то взлетая, то опадая, тянулась темная полоса. Вдоль всего горизонта. Лес, березовые рощи, осиновые колки. Солнце садилось. Ветер вздувал порошу, и она розоватыми искристыми валами перекатывалась по холмам. С берега на берег. От леса до перелеска. Если долго смотреть на эти перекаты да переплески, то все начинает потихоньку покачиваться.
Наташа смежила веки, вздохнула глубоко — и опять кольнуло под лопаткой. Осторожно покашляла. Почувствовала, как зябнет спина. Надо бы подняться. А так не хочется! И не хочется открывать глаза!
Сквозь смеженные веки Наташа увидела, как качнулась и поплыла линия горизонта. Опустила глаза — и колыхнулась у ног земля. Словно вздохнули под землей. Испуганно прикрыла глаза. Говорят, есть такое состояние — летаргический сон. Говорят, бывали случаи, когда думали, что человек умер, а он спал. А вдруг все же спала мама, а сейчас проснулась? Если позвать ее тихонько, услышит? И надо, чтобы она не испугалась. Вот если она испугается, тогда она умрет во второй раз, и уже насовсем. Потому что от страха, говорят, разрывается сердце. А это тебе не сон, здесь уже ничем не поможешь. Наташа сидела с крепко зажмуренными глазами, пока не заломило в висках. Все не могла придумать, что же делать. А может, ей только показалось про это… А ничего такого на самом деле и не было? Стала медленно подымать веки — вздрогнул бугорок перед нею. Перевела взгляд на горизонт: нет, он неподвижен. К нему катится розовая волна пороши. Вот она докатилась до него, и он снова колыхнулся и стал как бы оплавляться. Опустила глаза Наташа — снова дрогнул снежный холмик под кустом рябины.
«Еще три раза закрою и открою глаза, — решительно сказала себе девочка, — и если ТАМ, под холмиком, дышат, значит, она… спит. Спит, а не умерла! Ра-аз! — дышит… Два-а! — дышит… Три-и… Если дышит, я сейчас умру. Три с половиной! Если дышит, что же мне делать? Три и три четверти — если дышит… никто мне не поверит! А одной никогда не раскопать эту кору, этот проклятый панцирь!.. А они не поверят! Тогда, в тот день, я же всех их спрашивала: а может быть так, чтобы не умерла, а уснула… А они все, в один голос: «Глупенькая!» Нет, не поверят! Ах, что же делать?! Ну все, открываю глаза в последний раз!»
— Прости! Я давно за тобой наблюдаю, уже беспокоиться стал: не замерз ли человек?
— A-а! — помертвев, вскочила Наташа, и тут же, облегченно вздохнув, снова опустилась на лавку: человек! На лыжах! Кажется, это художник, что в их доме живет. Тогда, когда он приезжал в Белое Крыло у бабушки разрешения спрашивать насчет дома, Наташа болела и толком не разглядела этого человека.
