Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
И снизу зашелестели имена: кто мог, шептал своими губами, а чьи-то имена выкликали родные…
А Ваня повторял:
— У людей божьих Рады, Цветаны, Момчила, Жиле, Нешо, Ацо, Неда, Загорки, Бояна, Елицы, Стойна, Милоша, Драганы, Радована, Яницы, Любиша, Бырко, Янко, Груи, Радки, Зорана, Манола, Вука, Бранко, Росицы, Стояна, Мейримы, Рабро, Миралена, Иво, Милицы, Богосава, Божаны — чтобы кровь перестала: жильная, костная, позакожная, нутряная.
Трижды прокричал мальчик загоравшейся заре свое слезное прошение — сделал все, что мог!
Увидал: Росица Брегович сидит на уступе уходящей к небу горы, рядом с ней — маленькая девочка в красной, как семафор, курточке, та, у которой мать осталась на холодной земле («Мама, мама, вставай: мама не встает!»). Росица прижала девочку к себе и читает ей свою взрослую книжку под названием «Хазарский словарь».
И вот уж Златыгорка летит с восточной стороны — крылушки крестом раскинуты. А с двух сторон от нее, как две серебряные звездочки — утренняя Зверяница и ночная Вечерница — птахи малые. Показалась Ване в тот миг посестрима Зарей…
Опустилась вила у догоравших вагонов, сообщила радостную весть: сейчас прибудет помощь из ласкового Лесковца, по рельсам дрезина сюда спешит, по шоссе машины «скорой помощи» катят, сейчас-сейчас, потерпите… Она, де, прямиком через лес махнула — вот и обогнала помощь, сидящую в железных самокатках.
Ваня уткнулся посестриме в грудь, а та по голове его погладила, как маленького: ну-ну, дескать, чего ты, побратимушко! Тут и Шишок подбежал, и чумазая Росица вон подходит, за руку девчурку ведет — и все смотрят на него… Эх! Ваня Житный осердился на себя за дурацкую слабость и вдруг с ужасом вспомнил, что давно не видел лешачонка. Стал оборачиваться по сторонам, заорал:
— А где Березай? Кто последним видел лешака?
Шишок головой качает, Росица плечами жмет, Златыгорка и не могла его видеть — не было ее тут. Заметались среди пассажиров: живых, раненых и мертвых — в поисках лешего. Но не было его ни среди первых, ни среди вторых, ни среди третьих. Ваня принялся тогда выкликать собаку:
— Ерхан, Ерхан!
И тоже — без ответа.
Мальчик проклинал себя: как он мог забыть, что лешачонок до одури боится огня, а тут — такой чудовищный пожар, они-то вернулись к разбомбленному поезду, а он побежал, небось, куда глаза глядят… Чужая страна, бомбежки! Одно только утешало: лешак в любом лесу, как у себя дома.
Правда… правда, это было до того, как он провел четыре года на перроне вокзала!..
Глава 8
Девочка Яна и цыганка Гордана
Отняв ручонку у Росицы Брегович, белоголовая, с волосами, как одуванчик, девочка подбежала к Златыгорке и требовательно сказала:
— Тетя, верни мою маму! Ты слетела с неба, я видела… У тебя там знакомые, ты, наверно, самого Бога знаешь! Скажи им, что я без мамы не могу, это они плохо сделали, не подумавши.
Бедная посестрима — что ей еще оставалось — обещала попросить, кого следует, но, дескать, остальное не от нее зависит…
— Ты только попроси, они тебя послушают, — уверял ребенок, вцепившись в руку своей заступницы (в левой руке девочка держала какую-то мягкую игрушку).
Златыгорка опустила голову. А Ваня, узнав у Росицы Брегович имя девочки, присел перед малышкой на корточки и спросил:
— Яна, а как зовут твою маму?
Девочка отвечала: Вилина.
Ваня с Шишком и Златыгоркой переглянулись: Вилина?! Конечно, могло быть простым совпадением, что это имя так похоже на…
Уже совсем развиднелось. Они стояли на вершине холма, а внизу, казалось, навеки застыл покореженный поезд, и вот он — мост через реку: чернеет дымящийся, переломленный посередине, искореженный остов. Ваня отвел Златыгорку в сторону, — правда, Яна так и не отцепилась от крылатой девушки, но мальчик решил, что детские уши тут не помеха, — и попросил посестриму еще раз спеть: как там было про мост в песне Виды? Только не слишком громко: ему не хотелось, чтобы Росица Брегович услыхала предсказание… И Златыгорка тихонечко напела:
Когда ястреб снесет железны яйца,
Когда упадут те яйца на землю
И порушат хороший мост,
То в грозе погибнет последняя вила,
Самогорска-прекуморска.
А как не будет на свете белой вилы…
— Да-да, понятно, — махнул Ваня рукой на плохую концовку. — И что там дальше…
Посестрима закончила:
Воспитают самовилу чужие люди,
Взлелеют сироту и воскормят,
Но вспорхнула голубка —
Улетела в дальние края.
А узнаете вилу по двум крылам,
По двум крылам, да по первым словам:
С просьбой обратится самовила к вам…
Да, кивнул Ваня. С просьбой… Просьба была: вернуть маму.
А внизу, вокруг поезда, похожего на полураздавленную гусеницу, копошились люди-муравьи: пришла, наконец, дрезина, приехали врачи на машинах «скорой помощи», — транспорт остался на шоссе за лесом, — даже вертолет прилетел с военными.
Мальчик приметил одинокое тело женщины в белом пальто — на него указывала Яна — и стремглав бросился вниз. Шишок — за ним.
Ваня наклонился послушать сердце — не бьется. Женщина лежала на боку — посмотрели: нет, крыльев у нее нет, и, живая, она не обращалась к ним с какой-либо просьбой… Переглянулись: слава богу, значит, не вила! И все же… Вот он — разбомбленный мост! И… вон на склоне стоит маленькая Яна, которая, лишь увидав Златыгорку-вилу, тотчас прилепилась к ней — как и говорил Шишок.
А домовик стал уверять, будто помнит эту женщину: мать с дочкой ехали в том же вагоне, что они… Выходит, постень спас девочку — когда чуть не силком выпроваживал всех из вагона. Неужто Яна — и есть вила?! Вполне возможно, что ее когда-то удочерили, только этого, им, скорей всего, не узнать… Пока еще она бескрылая — да ведь и сама Златыгорка обзавелась крылышками, уже став взрослой!
— Значит, что же — дело сделано: вила спасена?! — спросил Ваня Житный у Шишка. Но тот покачал головой и многозначительно произнес:
— Война-то еще идет…
— Выходит, Яну от себя отпускать нельзя?!
Домовик кивнул: вот именно!
Рядом с мертвой женщиной лежала замшевая сумочка, Шишок, не раздумывая, подхватил ее и сунул за пазуху. Ваня посмотрел по сторонам: кажется, никто не заметил, а то ведь примут за мародеров!..
Поднялись к своим. Росица Брегович стала намекать, что не мешало бы отдать девочку властям, дескать, пускай полиция ищет родных Яны… Но Шишок отбрил ее, мол, они сами найдут всех родных, если уже не нашли… Пятилетняя девчурка на вопросы отвечала, что живет она в Белграде, в высотном доме, у нее есть бабушка, а папа живет в соседнем подъезде и приходит по выходным (сумку на предмет точного адреса еще предстояло перешерстить). Настырная Росица твердо сказала, что отвечает за девочку — поскольку первая ее нашла, поэтому куда они — туда и она…
— Тьфу ты! — сплюнул Шишок.
А Ваня в глубине души был даже рад такому повороту событий, хотя спросил:
— А твои родные тебя не потеряют?
— Не потеряют! Я им позвоню!
Но первым делом надо было найти Березая. В напрасных поисках лешака прочесали всю гористую округу. Златыгорка заслала жаворонка под самый облак, но птах и оттуда не смог ничего углядеть: вот ведь, на свою голову, одели лешего в камуфляж!
Белокурую Яну вила посадила себе на закорки. Но взлетать не взлетала, как ни просила ее девочка, говорившая: а давай я с тобой на небо полечу да и сама там попрошу, кого следует, насчет мамы…
Совсем вымотались, голоса сорвали, звавши лешака, — и к середине дня решили все ж таки покинуть пропащее место: дитёка просила пить-есть, да и самим подкрепиться не мешало.
Мальчик по секрету от Росицы рассказал посестриме, мол, они с Шишком решили, что Яна, судя по всему, вила и есть, а что ты думаешь по этому поводу?.. Но первыми высказались птахи — стали бурно протестовать. Соловей присвистнул:
— Эта белобрысая сопля — вила? Да я тогда сокол-сапсан!
Жаворлёночек поддерживал товарища:
— А я сойка! А я сойка!
Но Ваня понимал, что птахи просто приревновали: они не могли, как прежде, восседать на плечах хозяйки, поскольку на закорках теперь сидела девочка, сплетя пальцы на горле Златыгорки. Ну а посестрима (несмотря на уверенья Шишка, что рыбак рыбака видит издалека, а следовательно, и самовила — самовилу), не могла с точностью сказать, что Яна — та, кого они ищут. Ежели бы, дескать, у ней пробивались крылышки… Но крылышки не пробивались!
На привале девочка принялась баюкать своего мягкого зверька. Ваня Житный, разглядев, что это Микки-Маус, сгоряча сказал: натовец, плохая игрушка!..
Яна вытаращила глазенки:
— Так это он нас бомбил?! — и швырнула мышь в кусты.
Росица Брегович покрутила Ване у виска. Но, едва они двинулись дальше, Яна бросилась обратно, подобрала своего мышонка и сказала мальчику, что она взяла натовца, потому что бомбил не он, а другие, она точно сейчас узнала… И принялась воспитывать мышь:
