Марк Ефетов - Письмо на панцире
В это время Вита снова вспомнила папу. Он рассказывал Вите о первом салюте, когда наши войска взяли Орёл и Белгород. Ведь это были самые страшные для бабушки дни, когда бабушкин единственный сын, ставший потом Витиным папой, пропал без вести. Бабушка уехала тогда из Новгорода в большой город далеко в тылу. Она думала, что никогда не увидит своего сына. Не знала же она тогда, что в конце концов всё будет хорошо: сын вернётся с наградой и, главное, с победой.
Папа рассказывал Вите, как тяжко было бабушке в те первые годы войны. И вот грянул залп, взвились букеты ракет, рассыпались светящимися лепестками, и бабушка заплакала. Это были не слёзы горя, а слёзы радости, веры, надежды.
Вспомнив папу, Вита не думала тогда, что скоро увидит его в Артеке. Только не на празднике, а совсем при других обстоятельствах.
А случилось всё в последние минуты праздника. Незадолго до этого Вита почувствовала ту же боль, что в тот вечер, когда к ней приезжала «скорая помощь». И холодный пот покрыл капельками лоб. Но потом боль утихла, как бы притаилась, чтобы через минуту вернуться вновь…
ГРУСТНЫЕ МЫСЛИ ВИТЫ
В автомашине с красным крестом Вита лежала, а Вера сидела рядом на откидном стульчике.
— Всё обойдётся, Виточка.
— Нет, не обойдётся.
— А ты знаешь, что заранее думать о плохом — это значит два раза переживать плохое.
— Может быть. — Вита морщилась, изо всех сил стараясь не плакать.
От костровой площади до медстационара машина домчала за пять минут. Когда Виту внесли в палату, она услышала, что кто-то плачет за дверью. Это был мальчик, и, конечно же, малыш.
Вера насупилась и посмотрела на дверь.
— Вам надо пойти туда, — сказала Вита. — Ничего, ничего. Я знаю, сейчас ко мне придёт доктор.
Вера поправила одеяло на кровати у Виты и вышла за дверь.
Вита услышала, как сразу же плач перешёл в хныканье. Малыш всхлипнул напоследок, как бы поставив точку.
В палате было слышно всё, что происходило в коридоре.
— Ну, что с тобой? — спросила Вера.
— Не скажу! — упрямо-капризным голосом сказал мальчик.
— Болит что-нибудь?
— Не.
— А что же тогда? Доктор обидел? — Всё!
— Что всё?
— Конец. Докторша посмотрела, постукала по мне молоточком, а потом как прочертит на мне крест! Прямо наискосок. Думаете, если я маленький, так не понял?
— Ты не такой уж маленький.
— Да, скажете тоже. Я знаю, почему она поставила на мне крест. У нас в районе даже дверь закрыли, и за ней доктора спорили: посылать меня в Артек или не посылать? Теперь всё, хана мне…
И снова Вита услышала громкий плач, а потом Верин голос:
— А ты не реви.
— Я всегда так, когда обидно. Слёзы сами текут. — Всегда?
— Всегда.
— Вот потому доктор и проводила крест-накрест линии, чтобы проверить, покраснеет ли кожа, нервный ли ты. А ты здоровый. Дай слёзы утру.
— Высохнут. Правда здоровый?
— Правда.
— Спасибо! Я побегу…
Разговор вожатой с мальчиком отвлёк Виту от грустных мыслей. А тут и Вера вернулась с доктором: это была Екатерина Владимировна, которая приняла вожатую за пионерку.
Пока Виту осматривали и расспрашивали, ей не было страшно. Вите, как во время первого приступа дома, положили на живот пузырь со льдом и укрыли её двумя тёплыми пушистыми одеялами. Ей было холодно, хотя за окном палаты голубело жаркое небо, летали стрижи и слышен был, точно шёпот, шелест ленивых маленьких волн тёплого моря.
Вместе с седой докторшей ушла Вера, сказав:
— Я скоро приду.
Вита поняла, что никакие одеяла, будь их хоть двадцать, а не два, не согреют её. Холод был не снаружи, не от окружающего её воздуха, а шёл изнутри.
Вите было страшно оттого, что она вдалеке от дома, от папы. А обидно потому, что оказалась в больнице. Теперь впереди вместо праздников, купанья в море, прогулки на катере, экскурсии на Аю-Даг — больница. А может быть, и того хуже — операция. Вита поняла, о чём говорил тогда врач «скорой помощи» с папой. В первый раз обойдётся, но, если приступ будет во второй раз, надо делать операцию. И Вита очень старалась, чтобы не было второго раза. Если бы её спросить, как она старалась, вряд ли Вита смогла бы объяснить. Просто убеждала себя, что всё обойдётся, что она полетит в Артек. А уж о том, что приступ может случиться в Артеке, она совсем не думала. Артек представлялся ей сказочной страной, где могут быть только радости и, конечно же, никаких болезней.
В тот вечер действительно обошлось: боль исчезла так же быстро, как возникла.
Вита вопрошающе смотрела на доктора.
— Ничего, ничего, — говорил молодой бородатый доктор. — Сейчас всё спокойно. Спи. А там посмотрим.
— Вы завтра отпустите меня? — спросила Вита.
Доктор хитро улыбнулся:
— Утро вечера мудренее. Поживём — увидим.
ПЕРВОЕ ПИСЬМО
Это было удивительно, но Вита понимала то, о чём люди вокруг неё говорили вполголоса, намёками или, как это называется, иносказательно: говорили одно, а подразумевали другое. Нет, с Витой произошло даже нечто большее. Она угадывала мысли и замыслы окружающих её людей. Эти люди были врачами, медицинскими сёстрами и лаборанткой, которая кольнула Виту в палец и взяла у неё кровь. Приходили разные доктора, а вернее, докторши. И вожатая почти всё время была с Витой. Она выходила ненадолго, и эти минуты одиночества были для Виты самыми страшными.
«Они все хорошие, — говорила сама себе Вита, — но почему ко мне не приходит никто из ребят? Хотя бы Анатолий».
Этого попутчика по автобусу Вита видела, когда была уже в санитарной машине. Он помахал Вите рукой и что-то сказал. Вита не расслышала слов, но ей показалось, что он сказал: «Приду». И теперь ей очень хотелось, чтобы пришёл Толя и рассказал ей о том, что происходит в Артеке, или о чём угодно, лишь бы не слушать, не говорить и не думать о болезни.
Вошла вожатая Вера. Она держала тонкую зелёную папку — точно такую, какую Вита видела в день приезда в приёмном корпусе. Теперь вожатая была в белом халате, отчего казалась полнее и старше. Она просунула руку Вите под голову, чуть приподняла её, посмотрела в глаза и улыбнулась:
— Ну, как живём?
— Так себе, — сказала Вита. Ей не хотелось хныкать, но и врать не хотелось.
— Всё будет хорошо. — Вера повернула голову к окну: — Смотри, как тут хорошо. Видишь, белка прыгает на ветке? Во-он, смотри… Видишь?
— Ага.
— А зелено как в окне! Ой, совсем близко прыгнула! Ах, ускакала… А у тебя дома тоже деревья в окне?
— Нет. Там в окне окна другого дома напротив. Мы высоко живём.
Когда Вита разговаривала, это отвлекало её от грустных мыслей.
Вера спросила:
— А ваш дом угловой?
Вита поняла не сразу. Она смотрела в окно, где снова качнулась ветка. Это рыжий бельчонок, пролетев по воздуху так, будто были у него крылья, скрылся в густой зелени.
— Угловой? — переспросила Вита. — Это значит… А вы почему спрашиваете? — Она уже начала угадывать Верины мысли.
— Ну, Виточка, я спрашиваю просто так.
«Просто так, — подумала Вита, — ничего не бывает и ничего не спрашивают». А подумав так, она сказала:
— Вы хотите послать моему папе телеграмму и спрашиваете, потому что дом у нас семнадцать дробь двадцать шесть. Правильно, он угловой. Семнадцать по Продольной и двадцать шесть по Новому переулку. А двадцать шестой номер и у нашей квартиры. Нас часто об этом спрашивают: почему два раза двадцать шесть?
Вера нагнулась, обняла Виту, прижавшись щекой к щеке.
— Ты же не трус, Виточка. Главное, что ты среди друзей. А если папа прилетит, что ж тут плохого? Ведь болезнь у тебя не страшная. Недельку, не больше — и ты будешь совсем здорова. И тогда уже никакой приступ тебе страшен.
— А это не больно?
— Что ты, Виточка. Тут такие врачи, просто волшебники. Ты не почувствуешь боли и будешь потом здорова. А об угловом доме я тебя спрашивала действительно потому, что сейчас мы отправим папе телеграмму. Вот видишь, я ничего от тебя не скрываю и скрывать не буду.
— Пожалуйста, я очень прошу, — сказала Вита. — Что, Виточка?
— Не скрывайте. Говорите всё-всё. Тогда я не буду бояться и не буду думать хуже, чем есть.
— Я обещаю тебе, Вита, обещаю. Ты у нас молодец. А сейчас я ненадолго убегу. Совсем ненадолго. Хорошо?
— Угу, — сказала Вита. Сказать «хорошо» она не могла, потому что ей было совсем нехорошо.
Но Вита не была долго одна. Не прошло и пятнадцати минут, как вернулась Вера.
— Вы уже отправили телеграмму? Так быстро? — спросила Вита.
— Так ведь у нас же своё почтовое отделение. Письма к нам приходят со всех сторон земного шара, иногда просто с адресом из пяти букв — «Артек». Я не только успела отправить телеграмму твоему папе, но и взяла на почте первое письмо, которое было отправлено из Артека.
