Юрий Ермолаев - Нежданно-негаданно
У завхоза в доме мне понравилось. Никаких старинных буфетов и сундуков. Широкая тахта с полированной спинкой, стол на тоненьких ножках, два низких кресла, телевизор на тумбочке. Настоящая городская обстановка.
Завхоз сидел на подоконнике и брился. Он выключил электробритву, чтоб не шумела, и спросил нас:
— С чем пожаловали, герои?
Яша объяснил, зачем мы пришли.
— Как — в больницу увезли? — удивился завхоз и крикнул жене: — Катя, Николая Ивановича-то в больницу взяли!
— Видела я вчера, — отозвалась она из кухни.
— Мы к нему собрались, — сказал Яша и попросил: — Выпишите накладную на продукты.
Завхоз сокрушённо закачал головой.
— Ох-хо-хо!.. Вот так целый день. Одному то дай, другому это. Как белка в колесе… — пожаловался он неизвестно кому.
— Ты хоть добрейся, — высунулась из кухни жена.
Завхоз огорчённо развёл руками:
— Целый день вот так, целый день…
Мне не понравились его причитания, и я сказал:
— Если не можете, не давайте.
— Молод ещё указывать, — строго сказал мне завхоз и достал из-под стола свой толстый, большущий портфель. Он вынул из него какие-то квитанции, повертел одну в руках и что-то написал на ней. — Топайте к деду Василию, — протягивая Яше квитанцию, сказал завхоз.
Мы побежали на другой конец деревни, где находилась колхозная кладовая.
— Вот жмот, — посмотрев накладную, высказался Яша, — не мог десяток яиц дать!
Кладовщик был старый-старый. На вид ему можно было дать лет сто. А сколько на самом деле, никто не знал.
— Он деда Акима старший брат. Когда дед Аким в люльке качался, он уже сватался, — пояснил мне Яша и закричал во всё горло: — Дедушка, отпусти продукты!
Старик посмотрел на Яшу так, точно видел его первый раз в жизни, потом достал из кармана пиджака длинными, костлявыми пальцами большой белый платок, вытер им набежавшие на глаза от старости слезинки, громко высморкался и аккуратно убрал платок обратно. Только после этого уже из другого кармана он вынул очечник. Нацепив очки на кончик длинного носа, кладовщик отставил от себя на вытянутую руку поданную Яшей накладную и прочитал вслух, медленно, как первоклассник:
— Две-сти пятьдесят граммов око-ро-ка, триста тво-ро-га, пять штук яиц… Уф-ф-ф… — выдохнул он, точно мешок с плеч сбросил.
Кладовщик положил квитанцию на стол, спрятал очки в очечник и снова сел на скамью. Воцарилось молчание.
— Что ж ты не отпускаешь нам, деду? — подождав немного, закричал Яша.
— Тара где? — даже не поворачиваясь к нему, спросил кладовщик.
Яша хлопнул себя по лбу и выскочил из кладовки.
— Я счас! — крикнул он.
Пока Яша бегал, старик качал головой и тихо причитал:
— Тара в нашем деле важнее всего… Без тары как отпустишь?
— Вот она, тара, — объявил Яша, отдавая кладовщику две стеклянные банки.
Дед повертел их, постучал пальцем по стеклу, не побиты ли, а потом вернул Яше со словами:
— Тара теперича исть, а председательского крючка нетути.
— Какого крючка? — удивился Яша.
Дед объяснил:
— Тут, милки, такое дело-то: на прошлом собрании узаконили, чтоб поверх Матвея Палыча ставил свою закорючку председатель. Усек? А то завхоз иным разом не по делу продукт базарит. У вас всё законно. Продукт больному человеку. Только вот как без закорючки?
— Что ж, нам в Старую деревню за ней бежать? — возмутился Яша.
А я подумал: вот почему завхоз так неохотно выписывал нам продукты. Без председательской подписи всё равно могут не дать.
— Ты, малец, не тереби меня, чисто лён, — сказал кладовщик. — Разве я тебя гоню туда? Я только в уме прикидываю: будет мне пропорция или нет.
— Наверное, будет, раз без подписи нельзя, — высказался я.
Яша свирепо зыркнул в мою сторону глазами, а дед-кладовщик смешно так засмеялся, даже его совсем белые, как полоски бумаги, брови запрыгали.
— Чей же ты такой будешь, что самому себе вред говоришь? — спросил меня кладовщик.
— Внук он Николая Ивановича Шкилёва, — сказал Яша.
— Похож! Вот уж вправду говорят: яблоко от яблони недалече падает, — проговорил старик, растирая кулаком заблестевшие на глазах слезинки. — Твой дед тоже всегда себе вред устраивал. Ну и клевались же мы с ним, чисто петухи. Помню, весной ещё, годов тридцать, а то и поболе назад, пришёл я в правление машину у председателя просить, продукт со своего огорода на рынок везти. А дед-то твой и скажи председателю: «Не давай ему, Лексей, машину». Это мне то есть. «Он силос выгружать свою бабу не пустил». Это я то есть. Вроде бы смехом сказал, разве за это в машине откажут? А председатель всё одно своё недовольство выразил. А твой дед после этого, точно святой угодник, приходит ко мне домой и просит одолжить мешок картошки для посадки. Вот ведь чудак! Верно? Знал, что придёт просить, и такое высказал! Как, молодые люди, думаете, поднялась у меня рука картошку ему выдать, раз он мне этакое зелье подстроил?
Мы молча пожали плечами, а старик кладовщик просветлел, словно вспомнил что-то радостное, и сказал:
— Не поднялась бы… кабы не моя справедливая старуха. Досталось мне тогда от них. И за то, что старуху не пустил силос выгружать, и за то, что жаднею. — Дед повернулся к ящикам с товаром: — На, держи пяток яиц, стало быть, и… чего там ещё?
— Творогу триста граммов и сметаны, — подсказал Яша.
— Не расщедрился Матвеюшка. Я творожку-то вам полкило дам. Свежий он, полезный. Мне тута кое-что причитается, так оно уж от меня будет. И поклон, конечно, от меня передайте.
— Передадим, деду, — охотно сказал Яша. — Как ты накажешь, так и будет.
— Ишь ты какой покладистый, — засмеялся дед и вдруг поинтересовался: — Не бросил ещё курей с поросятами-то стращать? Ну-ну! У меня в младенчестве тоже одна напасть была. Приохотился я змеев ловить. Вот поймал я один раз гадюжку, и такой у нас случай произошёл…
Из-за воспоминаний кладовщика мы чуть не опоздали на автобус. Руками с косогора замахали, чтоб подождал. Зато доехали быстро и хорошо. Сидели друг за другом, и оба смотрели в окно.
Остановился автобус у самой больницы. Она была обнесена высоким забором. На углу забора — проходная будка. Сунулись мы в неё, а нянечка не пускает:
— Нельзя, не приёмный день, — и закрыла дверь.
А на двери объявление: «Свидание с больными разрешено только по субботним и воскресным дням». А сегодня — вторник.
— До субботы все продукты испортятся, — сказал Яша и спросил меня: — Ты ел чего?
— Когда? Сам же заторопил.
— Давай съедим сметану, — предложил Яша. — Она нежная, самая первая портиться начнёт.
— А если я её в погреб спрячу? — сказал я.
— В автобусе ещё прокиснет, — заверил Яша.
— Ладно, сметану съедим, а остальное оставим, — согласился я.
Мы съели сметану.
— Творог тоже скоропортящийся продукт, — сказал Яша. — Оставишь, так обязательно выкинешь. Молочное всё быстро портится.
Мы съели и творог.
— Посмотри-ка, окорок ещё не заветрил? — спросил меня Яша.
— Как это?
— От воздуха не потемнел? На него знаешь как свежий воздух действует!
Мы осмотрели окорок.
— Вроде заветривает, — сказал Яша. — Видишь, края темней середины…
— Что же делать? — спросил я.
— Съесть, пока вконец не испортился, — предложил Яша.
— Без хлеба не вкусно.
— Давай яйцами заедим.
Мы съели окорок и яйца.
Заканчивая завтрак, Яша по-хозяйски смахнул со скамейки крошки, точно прибрал после еды стол, и предложил мне:
— Напиши деду записку. Были, мол, да не пустили. Чтоб знал, что мы приходили.
— Верно, — обрадовался я и снова постучался в проходную.
— Дайте, пожалуйста, листок бумаги, — попросил я нянечку. — Мы дедушке записку напишем.
— Это можно, — сказала нянечка. — Записки всякий день писать можно, и если что передать, давайте.
— Что передать? — насторожённо спросил я.
— Ну, чего принесёте: творожку там, яичек али фрукты какие, — объяснила нянечка.
— Что ж вы сразу-то нам не сказали? — расстроился я. — Мы только что съели дедушкины продукты.
— Съели так съели, — засмеялась нянечка, — беда невелика. Нате вам бумагу, пропищите деду про такую оказию, повеселите его.
Я присел к небольшому столику и стал писать: «Здравствуй, дедушка. Мы с Яшей Пучковым принесли тебе продукты. Их тебе дал колхоз… Но нас к тебе не пустили, и продукты мы съели. А как съели…»
— Погоди, — остановил меня Яша. — Ты тут добавь: «Если бы мы их не съели, то они все испортились бы».
— Почему ж испортились бы, если мы их передали бы, — возразил я и не стал дописывать, что предложил Яша. Написал, что сам думал: «А как только всё съели, то узнали, что продукты передавать можно каждый день. По нам, кроме этой записки, передать уже нечего. Дедушка, мы придём ещё раз и принесём тебе то, чего ты хочешь. Напиши, что принести. Мы будем ждать ответ. Твой внук П. Мошкин».
