Юрий Ермолаев - Нежданно-негаданно
Но когда я пришёл в Глебовку, хороший врач уже увёз дедушку в больницу. На скамейке у садика сидели сварливая тётя Клава и мать Яши — тётя Сима. Увидя меня, они наперебой заговорили:
— Ты не волнуйся…
— В больнице дедушка скорее поправится…
— Его сковал радикулит…
— Он не мог даже пошевелиться…
Тут сварливая тётя Клава перехватила инициативу и договорила до конца уже одна:
— Полежит в больнице и вылечится. Дома-то что за лечение! — Она протянула мне ключи и строго предупредила: — Смотри не потеряй.
— Ключи с собой всюду не таскай, — сказала тётя Сима, — а приспособь для них укромное местечко и оставляй там.
Ключи меня напугали. Как же я буду ночевать в избе без деда? Вот я и опять оказался совсем один среди чужих, малознакомых людей. Как бабка Анна. Правда, они не враги, но им всё равно нет до меня дела. Выполнила тётка Клава просьбу деда, передала ключи и уже занялась своим головастым Павлушкой, а про меня и забыла.
— Вечером, к восьми часам, приходи ужинать! — подхватив Павлушку на руки, крикнула мне тётя Клава, — Ждать себя не заставляй и искать тоже. Понял?
Я кивнул головой. Нет, всё-таки им до меня есть какое-то дело. От этого мне стало не так тоскливо. А когда я вспомнил, что вечером буду ужинать вместе с Викой, то даже чуть-чуть улыбнулся.
Дома я по-хозяйски прошёлся по горнице из угла в угол, обдумывая, чем бы заняться. И вдруг вспомнил: я же не написал ещё письмо маме! А она велела написать сразу, как приеду к дедушке. Даже конверт для ответа в чемодан положила. Ничего, зато сейчас я опишу всё, что со мной произошло в эти дни. Конечно, писать о том, как мы с Яшей дрессировали Османа или укрывали с тётей Симой под дождём скирды, не стоит. Мама с расстройства ещё сама заболеет. А о том, как хорошо я загорел и насчёт дедушки, рассказать всё очень важно.
Письмо я писал долго. Сначала, правда, застрял. Только и вертелось в уме: «Здравствуйте, дорогие мама и папа», но потом расписался. Сообщил, что смотрел кино в Старой деревне и был на сенокосе. Потом описал, как меня тут все рассматривали и удивлялись, что у моей мамы уже такой большущий сын. А ей просили передать привет и желали успехов в работе. Тётя Клава была очень рада, что мама добилась своего и стала работать в газете. Оказывается, она ещё в школе лучше всех писала сочинения, а тётя Клава списывала их у мамы. Тётя Клава тоже хотела поступить в институт, но всё откладывала, да так и не поступила. Может, оттого она и сердитая. Словом, написал обо всех деревенских новостях. Только после этого перешёл к дедушкиной болезни. А в конце письма всё-таки приписал: «Если дедушка пролежит долго, я приеду обратно. А то опоздаю в лагерь и на вторую смену. Целую, буду ждать ответа». И размашисто подписался.
После этого я заклеил конверт с письмом, отнёс его в почтовый ящик, который висел на сельпо, и побежал ужинать к тёте Клаве.
Как только я пришёл, тётя Клава посадила нас всех за стол и принесла полную миску вареников. Мы тотчас разложили их по тарелкам. За ужином тётя Клава не была такой сварливой и грубой, как на улице. Должно быть, она очень любила угощать и потому закормила меня до отвала. Жаль только, что сразу после ужина она велела мне приходить утром завтракать. Этим она одновременно дала понять, что мне пора уходить, а Вике с Верочкой готовиться ко сну.
Я сказал: «Спасибо», и ушёл. Правда, мама всегда говорила, что уходить из гостей сразу после угощения неприлично. Но тётя Клава, очевидно, не знала этого правила.
На улице почти стемнело. Небо за избами на противоположной стороне затянулось тучами. Уже стали не видны рыжие косяки ржи, а деревья на лесной опушке казались огромными, высоченными пиками, защищавшими вход в тёмную, таинственную крепость. Макушки сосен колыхал ветер, и чудилось, будто пики готовятся к сражению.
Во многих окнах уже горел свет, и на них были задёрнуты занавески. На соседнем с нами дворе отец Яши тесал топором колья для изгороди. Он сидел на бревне, таком же толстом и неуклюжем, как сам. Глядя на него, мне почему-то вспомнился снеговик, который всю зиму стоял у нас на школьном дворе. Интересно, какой Яшин отец был в мои годы?
Небо за его спиной стало уже совсем тёмным. Хмурые тучи съели все синие кусочки, и я заторопился домой.
Плохо всё-таки быть одному. Скучно и… страшновато. Ведь я ещё ни разу не ночевал без взрослых. Может, попроситься переночевать у тёти Симы? Нет, расстелю сейчас постель и поскорее усну.
Но только я кончил возиться с простынёй и одеялом, как кто-то вошёл на крыльцо и зашаркал ногами. Я приоткрыл дверь из горницы и громко спросил:
— Кто там?
Мне никто не ответил. Я подошёл к двери, которая вела в сени, и посмотрел в щель между досками. Вроде бы никого. Но тут снова кто-то зашаркал по крыльцу ногами… Я послушал и догадался: это ветер хлопал незакрытыми ставнями окошка в сенях. Вот выяснил, и сразу стало нестрашно. Да, если на страх себя настраивать, каждый ухват лешим обернётся. Вон рукомойник в углу у печки на робота похож. А сама печка — настоящая берлога. Надо её пасть заслонкой прикрыть… Батюшки, а половицы-то как скрипят! Точно больные стонут. Спать, спать скорее!..
Я выключил свет и сразу очутился в такой жуткой темноте, что мне даже показалось, будто я не свет выключил, а глаза повязал себе чёрным-пречёрным платком.
Первыми прояснились два окна, потом сверкнуло зеркало над комодом. Я протянул вперёд руки и дошёл до кровати. Раз — и юркнул под одеяло. Только разве сейчас уснёшь? Буду думать о чём-нибудь весёлом. Как в последний раз ходил с мамой в цирк. Там ещё львы с укротителем выступали. Хорошо бы осенью ещё пойти. С мамой или всем классом. Только я об этом подумал, как дверь в горницу отворилась, и в неё верхом на тигре въехал Яша. Я отскочил к стене, но Яша сказал:
«Не бойсь. При мне он тебя не тронет. Садись сзади, и мчим в Москву. Я буду приёмной комиссии показываться. Может, в ученики к дрессировщику возьмут».
«А мне зачем ехать?» — спросил я, косясь на тигра.
«При тебе я бойчей», — ответил Яша. Вот чудак! Живого хищника не боится, а приёмной комиссии испугался.
Яша пододвинулся, освободив мне место на спине тигра. Я сел. Тигр по приказу Яши обмотал нас хвостом, чтоб не упали, и помчался в Москву. Лесом, вдоль шоссе. А по Москве тигр бежал парками, перескакивая из одного в другой гигантскими прыжками.
Экзамены почему-то проходили не в цирке, а в зоосаде, на площадке молодняка. Но как только мы вместе с тигром появились на этой самой площадке, зверята и вся приёмная комиссия бросились наутёк. С перепугу кто-то наскочил на меня и так толкнул, что сбил с ног. Я полетел и свалился… с постели.
Ну и сон мне приснился! Захочешь — не придумаешь.
Глава семнадцатая. Позавтракали
Проснулся я и понял, что это не тигр рычит, а гром громыхает. По крыше и окнам стучал дождь. То и дело сверкала молния. Но гром меня не испугал. Я ужасно обрадовался свету и наступлению утра. Я побежал к окну, отворил его и увидел Яшу. Он тоже стоял у раскрытого окна.
— Здравствуй! — закричал я. — Мне приснился сон, будто мы с тобой ехали в цирк верхом на тигре. Ты там экзамены держал на дрессировщика.
— Кабы наяву, — отозвался Яша и спросил: — Чего делаешь?
— Ничего, — ответил я. — Сейчас пойду к тёте Клаве чай пить, а как дождь кончится, к деду в больницу поеду.
— Айда вместе! — вызвался Яша.
— Айда! — обрадовался я.
— Тогда мчим к завхозу. Возьмём, чего выпишет, и порядок.
— А чего он выпишет? Он разве врач?
— Какой врач? — засмеялся Яша. — Накладную на продукты выпишет. Больным положено.
— После сходим, — возразил я, — тётя Клава меня завтракать ждёт.
— После его дома не застанем, — объяснил Яша. — На весь день по делам закатится. Пойдёшь без гостинцев.
Я вздохнул. Если так, то надо идти к завхозу. Вынул я из ящика на ограде свежие газеты и пошёл за Яшей. Хорошо хоть, что дождь кончился.
На воротах палисадника завхоза висела дощечка с надписью «Во дворе злая собака». Но Яша спокойно открыл щеколду и позвал меня:
— Заходи. Это так, для острастки. Зажирел их Барбос, нипочём не тронет.
Мы вошли во двор, заваленный брёвнами и тёсом. Из-за них даже собачью конуру не было видно.
— Избу расширять задумал, — сказал Яша про завхоза, — трёхстенку пристраивает. Хозяйственный человек!
В сенях было чисто. Под потолком висели свежие берёзовые веники. Они пахли приятным, сладковатым запахом.
— Надо же, сколько наломал! — покачал я головой. — Ведь это тоже браконьерство.
Но Яша на этот раз был другого мнения.
— Для коз на зиму запасает, — объяснил он. — У него три дойные козы.
— Кто там? — спросил из-за большой, обшитой клеёнкой двери женский голос.
— До Матвея Палыча мы, — солидно сказал Яша и потянул тяжёлую дверь на себя.
