Михаил Штительман - Повесть о детстве
Из высокого кирпичного дома вышла, улыбаясь, девушка и махнула рукой:
— Молодой человек, послушайте!..
Трофим хлопнул Сему по плечу и быстро зашагал навстречу девушке. Это была его первая суббота. И сейчас он делал почин. Сема постоял еще несколько минут у ворот дома. Со двора доносился веселый голос Трофима:
Если надо — всё, что надо,
Рублик будет нам награда!
«Хитрый, черт! — подумал с восхищением Сема. — Вроде Моисея. И денег заработает кучу». Последнее он считал особенно важным.
* * *Поздно ночью у речки встретились два человека. Они говорили шепотом.
— Молодец, хорошо начал, — сказал один из них. — Главное, правдоподобно.
— Ну как, похож я на шабес-гоя?[14]
— Вылитый!
— Вот и отлично.
— Завтра я уеду. Вот тут всё, что я могу тебе передать. Это остаток, дополнительно деньги прибудут. Транспорт «Правды»[15] ожидается через две-три недели. Кто теперь вместо меня приедет — не знаю. Тебя известят.
Они обнялись молча.
— Да, вот еще… За мальчиком смотри. Хороший мальчик! Если надо будет, помоги. Мучатся люди. А стыдно это: семья Гольдина не должна так мучиться. Мы отца заменить должны!
— Я понимаю, — ответил широкоплечий человек в желтой панамке. — Понимаю…
— Ну, прощай, Трофим! Завтра я еду.
— Прощай, Моисей! Удачи!..
ДО СВИДАНЬЯ!Все время Сема старался не думать об отъезде Моисея. Он уговаривал себя, что этого не будет, что в самый последний момент Моисей передумает. И даже сейчас, когда на полу стоит раскрытый чемодан; и бабушка, вздыхая, медленно укладывает вещи, Сема не верит в неизбежность разлуки.
— Моисей, — тихо говорит он, — чем тебе здесь плохо? Может быть, ты останешься?
— Смотри, какая любовь! — смеется дедушка. — Мальчик прямо похудел за эти дни.
— Я ненадолго, — серьезно отвечает Моисей, — ненадолго. Скоро увидимся!
— Тише, — вмешивается вдруг бабушка. — Сема, дай ему уже покой… Смотри, Моисей, что я тебе кладу: четыре носовых платка, две пары чистого белья, три рубашки. Вот видишь: раз, два, три. Я их всюду заштопала. Носки…
— Хорошо, хорошо, я вам верю.
— Когда ты будешь отдавать в стирку, скажи, чтоб не клали много жавеля. Ты слышишь? А то они тебе все белье перепортят!
— «Все белье», — насмешливо повторяет дедушка, — «все белье»! Можно подумать, что у него дюжины крахмальных рубах.
Но Моисей внимательно выслушивает советы. Он даже выясняет, что такое жавель, как будто ему очень важно знать это. Постепенно наполняется чемоданчик, и бабушка, захлопнув крышку, говорит:
— В добрый час! Чтоб все было хорошо!
Все садятся; перед отъездом нужно посидеть молча — это к удаче. Наступает тишина. Моисей перебирает какие-то листки и, нахмурив брови, записывает что-то на папиросной коробке; Лазарь задумчиво рассматривает свои шершавые загорелые руки; бабушка сидит с закрытыми глазами, губы ее шепчут молитву; Сема прижимает к груди старую, истрепанную книжку — подарок Моисея; дедушка барабанит пальцем по столу, потом медленно обводит всех глазами и, улыбаясь, говорит:
— Веселая компания! С вами было б хорошо очутиться на острове. Одно удовольствие!
Моисей поднимается и ласково обнимает дедушку:
— Ой, молодец! Честное слово, молодец! Иметь такого мужа — счастье! Вы посмотрите на него — в кармане ни гроша, на голове осталось три волоса, зубы выпали…
— Извиняюсь, — перебивает дедушка, притворяясь рассерженным, — во-первых, есть два настоящих зуба. Я не знаю, что вы к ним имеете? Во-вторых, почему три волоса? У меня даже лысина не видна! Где же справедливость? Я вас спрашиваю.
Все смеются. Бабушка, улыбаясь, берет его под руку и, укоризненно качая головой, говорит!
— Веселый бедняк! Он будет жить сто двадцать лет.
— Конечно! — убежденно отвечает дедушка. — Мне же нужно в своей жизни узнать, что значит — хорошо. До сих пор я верил другим на слово. Но я хочу сам узнать… Правильно, Моисей?
— Узнаете, — говорит Моисей, застегивая куртку. — Ну, будем прощаться.
Сема осторожно кладет книжку и подходит к Моисею. Да, он уезжает. Завтра в комнате будет тихо — останется бабушка, останется дедушка, но Моисей!.. Зачем уезжает он? Как приятно будить его по утрам, слушать рассказы о подвигах — ведь такие интересные истории знает Моисей! О, эти предательские слезы — они приходят, когда их никто не зовет. Хорошее дело — при Моисее оказаться плаксой! Сема быстро вытирает глаза и молодцевато выпячивает грудь. Вот уже дедушка первый протягивает руку Моисею.
— Будем живы, — говорит он, — все придет!
— Аминь! — смеясь, отвечает Моисей и подходит к бабушке.
Бабушка обнимает его и, плача, целует в губы, в глаза, в лоб:
— Дай бог тебя видеть здоровым! Пусть будет так, как я тебе желаю!
— Пусть будет, — соглашается Моисей и, обращаясь к отцу, говорит: — Ну, ваше благородие, давайте с вами.
Старый Лазарь смотрит на сына, на его потертый чемоданчик, на ветхую, выцветшую куртку:
— Опять прощаемся. Бог знает, увидимся еще или нет?
— Я знаю, отец, — увидимся, тебе ж еще нет ста лет.
Но никто не смеется.
Бабушка подняла фартук к глазам, дедушка задумчиво смотрит в окно, Сема ждет.
— Ну, Сема, смотри, будь хорошим парнем! Не потеряй кусочек от твоего папы! Ну, посмотри на меня, молодой человек… Вот так. Теперь ты уже знаешь, из чего нельзя делать змея, а? Знаешь?.. Ну, давай свою руку!
— Прощай, Моисей, — тихо говорит Сема.
— Почему — прощай? — спрашивает Моисей и поднимает Сему к самому потолку. — Почему — прощай? «До свиданья» надо говорить. — И, взяв чемодан, быстро выходит на улицу.
Лазарь, Сема и бабушка выбегают вслед за ним.
— Будь здоров, Моисей! — кричат они. — Будь счастлив, Моисей! Удачи, Моисей!..
Но Моисей уже не слышит их.
«ГОСТИ»Дедушка пьет шестой стакан чаю. Ему жарко, и после каждого глотка он останавливается и затевает с бабушкой политический спор. Он предсказывает, что будет с Россией через год, но бабушка упорно не хочет верить в его пророчества. Тогда он обращается к Семе. И Старый Нос, гордый этим признанием, усердно поддакивает деду.
— В воздухе, — говорит дедушка, — пахнет войной. И какой войной! Сколько в этом году истощаются? Сотни! А почему? Не хотят служить в царской армии. Все надоело! Фишман выбил Шнееру все зубы — и Шнеер теперь молится на Фишмана. Ты подумай, что делается! Человек остался без зубов — и он радуется. В каждом доме что-то нюхают, пьют крепкий чай и сидят ночи напролет. Зачем? Не хотят служить.
— Ну так что? — упорствует бабушка. — Ну так что?
— Сема, посмотри на нее. Она не понимает — что! Будь я сейчас на месте Вильгельма, что бы я сделал?
— Ой, Абрам! Почему ты должен думать за кайзера? Почему Вильгельм не думает, что бы он делал на твоем месте?
— Потому что это труднее, — смеется дедушка. — Сколько бы он ни думал, он бы ничего не придумал!
— Так я и знала: у тебя все карманы набиты шуточками.
— Конечно. Если б шуточки можно было разменивать на деньги, я был бы самый богатый человек… Какой сегодня день?
— Среда.
— Ну да, среда. Я бы хотел знать, где сейчас Моисей. А? Ой, это голова!
— Лучше б он сидел на одном месте, — не соглашается бабушка. — В его годы уже пора иметь свой дом.
— Ай, ты выдумываешь! Человек старается, чтобы люди перестали плакать, чтобы люди жили как люди. Так это плохо?
— Кол исроэл еш логем хейлек леойлом габо[16] — тихо говорит бабушка.
— Спасибо тебе! На том свете! А если я хочу получить свою долю на этом? Сема должен радоваться оттого, что на том свете ему будет хорошо? А глик от им гетрофен![17]
— Я не знаю, зачем при ребенке говорить такие вещи!
— Все равно узнает. Так пусть лучше узнает раньше, чем позже!
— А ну, что с тобой говорить! — машет рукой бабушка. — Ты сына испортил, ты внуку тоже голову забьешь!
— Я сына испортил? Это мне больше всего нравится! Я испортил? Ты думаешь…
— Хорошо. Пусть будет по-твоему! Идем лучше спать. Мальчик уже еле сидит.
Но дедушка не может успокоиться. Из темноты доносится его горячий шепот. Дедушка продолжает спор в постели:
— Если б я был на месте Вильгельма…
Но Сема не слышит, что бы сделал дедушка на месте германского императора. Сон берет свое. Сема закрывает глаза: он видит дедушку на троне, в мантии и с короной на лысеющей голове. Дедушка сидит на троне, держит в руках листок рисовой бумаги и, поплевывая, скручивает папироску.
* * *Ночью раздается стук — один, другой, третий. Сема прислушивается. Бабушка тормошит деда:
— Абрам, ты слышишь? Кто-то стучит!
— А, брось, тебе кажется! — огрызается дедушка. — Вдруг ночью к тебе придут! — и поворачивается к стенке.
