Алла Драбкина - Меня не узнала Петровская
Я пишу уже глубокой ночью. На кухне. Спать почему-то не могу, хоть и очень устала за сегодняшний день.
Наверное, все-таки пора спать.
13 марта
День гениальных идей. Шли с Кашиным в школу. Увидели, как на улице продают яйца. Но нас потрясло не это. Яичные упаковки. Хо! Вот то, что нам нужно. Именно из яичных подставок можно сшить чудесные декорации. Мы с Кашиным посмотрели друг на друга. Ну да, сшить, подсветить немножко и будет великолепно. Тут же разработали план: обежать всех наших, собраться и сегодня же пойти на добычу.
В пять вечера в парадной Кашина собрались: Димка Лукин, Володька Золотов, Мишка Начинкин, Кашин, Игошина, Милка Маняшина, я и Дитя.
Остальных не застали дома. Разбились на группы. Мне с Кашиным и Дитей достался гастроном на 6-й Советской.
Вначале мы попросили в самом магазине у продавщицы этих подставок, но она дала нам по одной, потому что до нормальных людей не доходит, зачем нужно так много яичных подставок. Поэтому мы залезли во двор этого магазина и украли. Дитю мы оставили на улице, потому что ему нельзя попадаться, а то еще будет рецидивистом. Он ужасно оскорблялся и все порывался пойти с Кашиным, но мы на него повлияли большинством.
Я так и не поняла — стерег кто-нибудь эти подставки или они валялись без надзора, потому что мы украли штук двести.
Когда мы вернулись назад к кашинской парадной — там уже все были на месте.
Ну и много же у нас этого добра получилось! Стали думать, куда их тащить. Димка Лукин предложил спрятать в сарай их дома, но мы все отказались, потому что мало ли: дождь или что — плакали наши подставки. Решили позвонить Игорю Александровичу. Через пятнадцать минут он прибежал и стал прыгать на одной ножке. Он сказал, что его мама в отпуске и все это можно отнести к нему домой.
Мы тащили эти подставки через весь Невский. Ничего себе была процессия. Все прохожие смотрели на нас раскрыв рот.
Притащили все к Игорю Александровичу. У него, оказывается, ужасно маленькая комната. Набили комнату подставками, только узенький проход оставили.
Посидели у Игоря Александровича, попили чаю. Обсудили, что будем делать дальше.
Решили откладывать в день по двадцать копеек каждый. Ничего, в школе можно обойтись и без завтраков. Когда вышли от Игоря Александровича, решили откладывать не по двадцать копеек, а по сорок. Деньги и нужны на занавес и на мощный фонарь с разноцветными стёклами, а то школьная техника никуда не годится.
Слава богу, что придумали художественное оформление спектакля.
19 марта
Перед уроками была линейка. Выступила Зинаида. Сказала, что в школе пропал пионерский горн.
Вечером шили костюмы и декорации. Семен заглянул. Игорь Александрович предложил ему посмотреть, чем мы занимаемся, но он отказался. Ему же всегда всё и так понятно.
Пристал к Мишке Начинкину и к Дите, что они не из нашей школы. Намекнул, что пропадают общественные вещи. Игорь Александрович стал говорить, что мы даже не бываем на том этаже, где пионерская комната, потому что сразу после уроков этаж закрывают. Семен ничего не говорил, а только мрачно качал головой. Всем было ужасно противно.
Когда Семен ушел, Дитя вскочил и стал орать, что он не крал, что он знает — все его подозревают, но он не крал. Потом он заплакал. Он плакал как маленький ребенок, потом вскочил и побежал к дверям.
Игорь Александрович с ребятами бросились за ним и вернули.
Игорь Александрович сказал, что даст Дите по шее, если он только еще раз посмеет подозревать нас всех в таком. Он сказал, что если б мы знали, что говорят о нем самом, то навсегда бы заткнулись со своими мелкими обидами.
В общем, настроение было порядком испорчено, но потом занялись делом, и все постепенно забылось.
Но все-таки, когда ребята все вместе пошли домой. Дитя от нас откололся.
Убить мало этого Семена!
1 апреля
Что-то я совсем редко стала писать в дневник. Просто не до этого. Ведь столько дел — подумать только. И декорации, и костюмы, и репетиции идут по-прежнему, и уроки, и любовь.
Дитя переметнулся к Игошиной. Вернее, это она к нему переметнулась.
Мне было тяжело от его внимания, но когда ему приглянулась Игошина — почему-то стало неприятно. Я тоже порядочная собака на сене. Кашин… Он очень изменился. Стал как-то тише, в его поведении появилось какое-то достоинство. Гущина даже стала вокруг него виться. Списывать ему дает. Мало того, что дает, а сама предлагает, вечно около нашей парты околачивается. Но я теперь почему-то не боюсь конкуренции, потому что уверена — все будет хорошо. Даже если он меня не любит — полюбит, потому что я ведь не могу без него, а значит, и он не может не ответить мне. Пусть это будет не скоро, но это будет.
А сегодня я пишу, потому что не могу спать. Завтра — премьера. Сегодня Игорь Александрович собрал нас и сказал, чтоб мы хорошо выспались и развеялись, чтоб мы подумали о чем-нибудь хорошем и постороннем.
Вот я и думаю — о хорошем и постороннем, но спать все-таки не могу. От меня больше, чем от кого-нибудь другого, зависит спектакль. Игорь Александрович так и сказал. Это очень страшно.
От нечего делать перечитала свой дневник. Какая я была смешная и одинокая! Зря только перестала писать стихи. А может, так и должно быть?
Может быть, я наверстаю все это в актерском труде? Наверное, а такой уж уродилась, что меня тянет больше к творчеству, чем к математике.
Вот Зося Щуклова. За несколько месяцев умудрилась стать чуть ли не отличницей. Зато по литературе ей больше четверки не вытянуть, да и четверка только потому, что Вишневый Сад уважает старательных.
А в творчестве это невозможно. Игорь Александрович говорит, что если рассуждать без ханжества, то актерский труд дается либо легко, либо вообще не дается. Труд нужен, но трудиться можно тогда, когда приятно. А мне очень приятно. Я бы вообще целыми днями торчала на сцене и репетировала.
Ну… ладно. Не могу больше писать. Пойду почитаю стихи. И еще буду думать про Кашина. Сегодня это можно.
Господи, благослови!
2 апреля
Не знаю, с чего начать. Может, быть, с публики? Прежде всего притопало городское жюри по оценке работы самодеятельных детских коллективов. Потом пришел Горин — завкафедрой театрального института, шеф Игоря Александровича.
Потом набежали учителя из нашей школы и ребята. Леночка Петрова разорвала на самом видном месте костюм.
Игорь Александрович сидел в радиоузле и оттуда подавал указания по радио. Настасья Филипповна носилась по сцене во фраке и паниковала. В последнюю минуту что-то случилось с фонарем — он погас. Мишке Начинкину, уже в костюме и гриме, пришлось бегать домой к электрику Соловьеву. Хорошо, что зрители опаздывали, и мы имели право немножко задержать спектакль.
Игорь Александрович прибежал из будки очень злой. Сказал, что всего человек тридцать. Старшая, оказывается, забыла распределить билеты. Противно играть премьеру перед пустым залом, но надеяться, что придет еще кто-то, нечего. Надо начинать. Игорь Александрович дал последние советы: не ныть, не скулить на сцене, а злиться, не вещать, а говорить, не торопиться и не медлить, показать класс любви. Потом он ушел налаживать свет, а Володька Золотов взял руководство на себя.
А вот дальше я что-то плохо помню. Там, где надо, — смеялись. Где надо — была тишина, причем такая тишина, что казалось — в зале вообще никого нет.
Я как в бреду натыкалась за кулисами на остальных, кто-то вытирал мне лицо и подмазывал гримом, кто-то стонал, что перепутал текст, кто-то носился, разыскивая бутафорию.
К концу спектакля я заметила, что у меня вся ладонь в крови — это я так сильно сжимала кулак, что ногти впивались в ладонь. А потом почему то все кончилось. Мне даже показалось, что мы пропустили какой-то кусок.
Загремели аплодисменты. В зале зажегся свет. Настасья Филипповна сказала, что нужно выходить кланяться, но Игорь Александрович нам про это не говорил ничего, потому мы не знали, что делать. Тогда Настасья Филипповна сама вытолкала нас на сцену. Мы вышли и увидели перед собой целый зал народу! Откуда они успели набежать? Мы кланялись как дурачки, потом стали хлопать, чтоб вышел Игорь Александрович. Он вышел. В зале поднялся дикий визг. В общем — это да!
Об обсуждении даже говорить неудобно, до того нас хвалили. Бронзовый Горький — наш! Жюри по очереди целовало Игоря Александровича, у Горина была такая физиономия, будто он его впервые видит. И нас всех хвалили, и говорили, что пошла совсем другая молодёжь, яркая и талантливая. Говорили, что теперь при виде яичных подставок всю жизнь будут вспоминать наш спектакль и нас всех по отдельности.
Горин сказал, что те из наших, которые будут в этом году поступать в театральный, могут уже считать себя принятыми и пусть лучше готовят общеобразовательные предметы. Хо-хо!
