Анастасия Перфильева - Лучик и звездолёт
Река лежала неподвижная и гладкая, как из стекла. Серебристые ветлы гнулись у того берега. Дальше зеленело поле. Ага, не там ли? На поле темнела груда сваленных плит, кирпич.
Держа карман, Женя припустил что было духу. Поскользнулся, чуть не покатился в воду. И… угодил куда надо. В затоне, прикрытом ветлами, стояли Щербатый с Антошей.
— Распрыгался, как козёл, — строго сказал Щербатый. — Принёс червей?
— Вот. — Женя показал распухший карман.
— В банку не догадался? — усмехнулся Щербатый.
— Забыл. Торопился, — виновато ответил Женя.
— Эх, ты! Вываливай. — Щербатый подставил ведёрко. — А рыбу придётся на бечёвку за жабры.
— Ты её поймай сперва! — съязвил Антоша.
— За этим дело не станет, — самоуверенно отрезал Щербатый. — Держи! — Он протянул Жене готовую удочку.
— Мне? — радостно вспыхнул Женя.
— А то кому? Червя надеть умеешь?
— Не умею.
— Тогда смотри. — Щербатый выбрал большого извивающегося червя, поплевал на него. — Учись! — И стал надевать на крючок.
— А ему… больно? — вырвалось у Жени.
— Не так больно, как не нравится. Видишь, вобрался? Теперь надевай с головы, он сам на крючок полезет.
— А где у него голова?
— Это всё равно, с любого конца. Теперь закидывай… Вот так! — Щербатый передал удочку Жене.
— А рыба когда?
— Рыба? Как поплавок задёргается. Только ты сразу не тяни — может, она ещё играет. Поплавок в воду уйдёт, тут и подсекай. Ясно?
— Ясно!
— Ну, валяй. Ни пуха тебе, ни хвоста.
Щербатый отошёл шагов на десять и закинул свою удочку. Антоша, засучив брюки, зашёл по икры в воду и тоже закинул.
Вот, значит, она какая, настоящая рыбалка!
Женя напряжённо всматривался в поплавок. Лёгкая рябь от ветра колебала его, казалось, что рыба уже трогает, играет с ним. Но Женя помнил; тянуть, если утонет. Было очень тихо. Только на секунду он оглянулся посмотреть, что делается у ребят. И как раз в эту секунду поплавок исчез. Женя заметался, ища глазами. Леску тянуло сильнее, сильнее. Удочка изогнулась, задёргалась…
— Клюёт! — завопил он.
— Тяни! — ответил Щербатый ещё громче.
Женя схватил удочку обеими руками, рванул. Она согнулась, напряглась… Из воды выскочила и полетела вверх, трепеща на солнце, рыбка! В воздухе она сорвалась с крючка и запрыгала по песку.
— Лови! Лови! Уйдёт!.. — орали Щербатый с Антошей.
Женя кинулся на рыбёшку, схватил её, она выскальзывала, подскакивая, приближаясь к воде. Щербатый и Антоша, бросив удочки, неслись на помощь. Но Женя уже сам, изловчившись, навалился животом — придавил рыбёшку к песку.
— Есть! Поймал! Поймал! — кричал восторженно.
Щербатый вытащил её из-под Жени, взял за жабры, сполоснул в воде.
— Язишка! — сказал он. — Видишь, перья красные? — И не без зависти добавил: — Новичков рыба любит. К первым идёт…
Но язишка оказался у Жени первым и последним. Несколько раз рыба съедала червя, несколько раз срывалась с крючка. Он нервничал, спешил и портил дело. Вконец расстроился бы, но Щербатый сказал:
— Нормально. Так и должно быть на первый раз. Скажи ещё язю спасибо, что попался…
Они с Антошей поймали штук двенадцать плотичек, окуньков. Разделили поровну с Женей, и он побежал домой довольный. Дома пустил рыбёшек в кастрюлю с водой. Когда отец пришёл из конторы обедать, похвалился:
— Смотри! Хватит на уху?
Сергей Сергеевич улыбнулся:
— Вряд ли. Но неплохо. Один столько наловил?
— Не один. Мы вместе, — гордо ответил Женя.
3Дождался Женя и дня, когда Ладу с Лучиком пустили в табун на пастбище. Пастбище было возле реки, засеянное викой, клевером. Матки с сосунками паслись отдельно от взрослого табуна. Стерёг маток молодой табунщик Василий. У него был конь, невзрачный такой, косматый, с белыми ресницами, с отвислой нижней губой. Звали его, как на грех, Васькой. Василий на это нимало не обижался. Ездил он на Ваське без седла, так что длинные ноги чуть не волочились по траве.
Водила табун из завода на пастбище, на водопой, а когда потеплело, и купаться старая, седая, опытная кобыла Рогнеда.
Матки шли к реке медленно, важно. Сосунки бежали рядом, отставали, заигрывали друг с дружкой — лягались, кусались, потом скачками догоняли матерей.
Те входили в воду не спеша. Сперва долго пили, пригнув головы, бесшумно. Жеребята боязливо щупали губами воду, окунали морды, фыркали. Но лезли купаться смело. Василий покрикивал:
— Вперёд, вперёд, нечего! Не бойтесь, не потонете!.. Ты куда, пострел, раньше матери лезешь? А ну, назад! Меньшего, меньшего пропусти, баловница, не то накажу… — Василий, вроде Федотыча, разговаривал с лошадьми, как с людьми.
Жеребята возвращались с купания потемневшие, с прилипшей шерстью. Сразу начинали валяться по лугу, обтираясь, сбрасывая линявший волос.
Прибегая на пастбище или к реке, Женя узнавал Лучика среди других издали: он был светлый, чёткий, особенно заметный возле коричнево-шоколадной Лады. Рос Лучик на пастбище ещё быстрее. И голос Женин и свист знал теперь безошибочно. Тотчас настораживал, заострял уши, поворачивал на гибкой шее маленькую голову, откликался нежно и звонко:
— И-го-го-го!..
Женю удивляло: хотя табун пасся на пастбище весь день, а то и ночь, и матки, не переставая, щипали, ели сочный корм, всё равно им дважды, утром и вечером, привозили из завода овёс. Маткам — обыкновенный, сосункам — сплющенный, как «геркулес», которым Евгения Андреевна кормила Женю после болезни и который он терпеть не мог. Сосунки же ели взахлёб, жадничая и толкаясь.
Однажды, заметив, что Женя часами торчит возле табуна, Василий сказал с ленивой усмешкой:
— Учись верхом ездить. Пасти со мной станешь…
— Кто же мне даст — верхом? — спросил Женя радостно.
— Приходи, как табун в жару загонять станут, — научу.
Женя знал: скоро от жары, оводов и слепней лошадей будут в полдень до прохлады уводить в конюшни.
В первый же день, когда Василий пригнал днём маток и сосунков, он помчался в сарай, где стояли рабочие лошади. Их было в заводе несколько — развозили от амбаров овёс, сено, вывозили из конюшен навоз, ходили под табунщиками… Мало разве работы? Василий сидел на колоде, ел солёный огурец.
— Пришёл я… Как вы велели… Пока они в денниках. Сахару вашим можно дать?
— Отчего ж нельзя? — усмехнулся Василий. — Огурца желаешь?
— Спасибо, не хочется что-то. — Из вежливости Женя улыбнулся. Уж не забыл ли Василий обещание поучить верховой езде?
Но нет, не забыл!
— Значит, тренировку проходить будем? — сказал со своей ленивой усмешкой.
— Мне вон та нравится. — Женя несмело показал на гнедую мохноногую кобылку. — Только я ещё никогда верхом не ездил. Вдруг не смогу, не сумею?
— А что тут уметь? Начинай давай с этой…
И не успел Женя опомниться, как сильные руки Василия, подхватив, посадили его на спину шарахнувшейся от неожиданности кобылки. Признаться, Женя струхнул здорово. Изо всех сил стиснул голыми ногами бока Гнедухи, вцепился руками ей в холку.
— Чем не жокей? — поддразнил Василий. — Посадочка, конечно, подгуляла, клещом впился… Прямей, прямей держись! Брось гриву-то…
Женя с трудом оторвал руки. Думал, что выпрямился, — на самом деле только надул живот.
— Проехаться можно? — спросил, еле ворочая языком.
— Насчёт проехаться — лучше на моём Ваське. Эта резва будет, баловать любит. Для первого раза хватит. Слезай!
Слезать? А как? Гнедуха, чувствуя на себе новичка, забила задними ногами и вдруг, повернув голову, взяла губами Женину ногу.
— Ай, кусается!.. — испуганно вскрикнул он.
— Да не кусается, говорю, балует…
Василий помог Жене слезть, подвёл к Ваське, который стоял смирный, вялый, чуть не дремал над кормушкой.
— Мой старик покладистый, верный.
Василий взял Ваську за уздечку, вывел из конюшни.
— Теперь сам влезай. Вон, со скамейки, с земли не достанешь, — и передал уздечку Жене.
Васька пошёл за мальчиком покорно.
Встал где нужно. Пока, срываясь и пыхтя, Женя карабкался ему на спину, стоял не шевельнувшись.
— Порядок! — крикнул от сарая Василий. — Езжай помаленьку. И вот тебе дельце: в Матвейках дом под зелёной крышей знаешь? Доедешь — не слезай, а в окно стукни, хозяйке моей передай: сегодня за сменного дежурить остаюсь. Понял? И назад сразу, я тебя здесь встречу.
— Понял! — бойко ответил Женя.
Он подёргал уздечку, поцокал — страх уже проходил. И Васька сперва шажком, потом рысцой затрусил к воротам завода.
Красота! Женя был взволнован и счастлив. Когда Васька перешёл на рысь, стало трясти и подкидывать, больно ударяя о жёсткий хребет. Женя подёргал уздечку:
— Тпруууу!..
Васька сразу пошёл шагом. И верно, послушный. Женя даже погладил ему шею, оглянулся — жаль, нет никого!.. В общем, ничего страшного, только высоковато и жарко, шерстит ноги.
