Анастасия Перфильева - Лучик и звездолёт
— Благодарю.
За обедом ни он, ни она не произнесли ни слова, не подняли друг на друга глаз. Зато Женя во все уши слушал разговор Горна с отцом.
Отец:
— Безусловно, то, что он родился поздно, имеет значение. Для рысака! («Он» — это Лучик?)
Горн:
— Когда мы сможем всё оформить? К осени? (Что оформить? Почему осенью?)
Отец:
— В октябре-ноябре, пожалуй. Надо, чтобы привык без матери… (Без Лады? То есть когда уже станет отъёмышем?)
Горн:
— У него необыкновенная масть! Голубизна с отливом… Настоящее маленькое чудо. Как раз то, что мы давно ищем. Чуткость поразительная, слух… И реакция, я проверил… (Ещё бы, Лучик, красавец мой, ненаглядный! Умница!.. А что такое реакция?)
…Горн ел с аппетитом, нахваливая всё: картошку печёную (дежурное блюдо у Коротковых) с селёдкой, обыкновенные щи, куда Сергей Сергеевич настриг ножницами в огромном количестве укроп, лук с солью…
Лера тонкими пальчиками брала нежно-зелёное просвечивающее перышко, прикасалась к блюдцу с солью, белыми зубами кусала вот по столечку, заедала ломтиком хлеба. А от щей, поблагодарив, отказалась. Сергей Сергеевич усмехнулся:
— Что, не вкусны после городских яств?
Горн извинился:
— Что вы! Она в режиме, вес приходится нормировать. Щи с укропом как раз очень любит…
После обеда отец с Горном ушли снова в контору. Женя стал гадать: чем занять таинственную, необычную гостью? Но она, величественно смерив его льдинками-глазами, попросила:
— Пожалуйста, будь так добр, дай мне вон ту книгу. Про лошадей! — и показала мизинчиком на отцовский стол, где лежал истрёпанный том «Испытания рысистого молодняка».
Женя подал, Лера наклонила золотую голову, чопорно вымолвила своё: «Благодарю» — и удалилась из комнаты в их маленький палисадник, уселась на скамейке под сиренью, стала читать.
Женя был в смятении.
Убирая со стола, разбил блюдце с солью. Остатки щей вылил в раковину… «Шляпа, шляпа, не догадался заговорить с Лерой о цирке, ну хотя бы о цирковых лошадях!.. Может, попробовать?» Он выбежал в сад, встал за деревом. Сейчас подойдёт и спросит: «Что читаешь?..» Ах, дурак, сам же дал ей книгу про лошадей… Тогда: «Хочешь, конюшни покажу?» А она: «Там навозом пахнет». — «Расскажи про цирк!» — «Он мне и так надоел. Не мешай!..» Что же, что спросить?.. Сидит, даже не оглянется… Может, просто мимо пройти? Женя двинулся — ноги повернули его обратно. Он походил за кустами и поплёлся домой.
А Лера так и просидела на скамейке до сумерек, пока не пришли Сергей Сергеевич и Горн.
Лера!.. Почему её зовут так странно? Позже Женя слышал, Горн сказал дочери:
— Валерия, повторяю, надень плащ, становится свежо.
Лера принесла, накинула на плечи лёгкий шёлковый плащик. В нём она стала как паж из фильма «Золушка». Лера — Валерия…
Неужели Лучика заберут в цирк? Было и жалко и заманчиво… Что лучше, работать на бегах или в цирке? Женя не знал. Он ходил в цирк два раза, там было замечательно! Но… тогда Лучика увезут? А как же он, Женя? И сам наболтал: умница, страшный умница, выучил Ладу пить из автопоилки… Ай-ай-ай, что же наделал?.. Хорошо или плохо?
От волнения мальчик лёг спать взбудораженный.
Мысли прыгали и разбегались. Никак не мог решить, радоваться надо? Горевать?.. А Лера за стенкой в соседней комнате — Сергей Сергеевич уговорил гостей заночевать — спала спокойно, безмятежно.
На следующее утро кофейно-белый «Москвич» уехал с конного завода чуть свет.
3Лето было в разгаре.
Лес вокруг завода налился листвой, луга травами, воздух ароматом. Свечки на соснах потемнели и слились с зелёной хвоей. Облака в синем небе стали чётче, вечера длиннели — шла середина июля.
К концу месяца Сергей Сергеевич поджидал из города жену на отдых. Лёня и Катя за отличные отметки получили от родителей премии — туристские путёвки.
А Женя выгорел от солнца, облупился, стал белёсый, смуглый… Отец давно уже разрешил ему бегать босиком. Легко сказать — бегай! Первые дни каждый камень, сучок, щепка заставляли вскрикивать, поджимать ступни. Но привык быстро. Кожа загрубела, ошершавела, как наждачная бумага.
Стремительно уплывал, тускнел в Женином воображении образ золотовласой надменной Леры с зелёными глазами. А вот к мысли, что Лучика решено продать в цирк, Женя привык. И когда Федотыч говорил:
— Оно, конечно, рысаку в цирк не вполне соответствует. Да, видно, планида у ненаглядного твоего такая…
— Что такое планида? — спрашивал с любопытством.
— Судьба. — Старый конюх качал головой, цокал языком. — На ипподроме стоящий приз вряд ли возьмёт — жидковат. А в цирке кто знает? Понятие у него богатое. Слово скажу — так глазами и стрижёт.
Женю задело: жидковат! Вовсе Лучик не жидкий. Другие жеребята в табуне были, правда, крепче, крупнее. О двухлетках и говорить нечего — те, как на подбор, все до одного плечистые, сильные.
Из двухлеток по-прежнему Ураган владел Жениным сердцем. Он был как снежный вихрь, как смерч, когда мчался, запряжённый в качалку, на тренировках по зелёному заводскому ипподрому…
Третьим любимцем оставался у Жени Гордый. Тёмно-серый, поджарый, стройный.
Сергей Сергеевич только что вернулся с завода. Женя облил его в сарайчике колодезной водой; отец отфыркивался, как купающийся конь.
Пообедали, уселись в комнате попрохладнее. Женя на подоконнике мастерил из дубовой ветки лук.
— Жукаран, — сказал Сергей Сергеевич, — сегодня Илья Ильич сделал заманчивое предложение. На той неделе мы отправляем в Москву Урагана, Янтарную и Колосника. Лошадей, естественно, поездом; Илья Ильич поедет тоже, машиной. Ты, вероятно, слышал, у него дочь — наездница московского ипподрома? Так вот, он предлагает взять тебя с собой. Взглянуть на столицу, на то, как работают наши питомцы…
Женя бросил лук, слушал отца, боясь пропустить слово.
— Давай-ка, братец, сядем и напишем матери письмо. Вдруг разрешит? К её приезду как раз обернёшься. В Москве Илья Ильич сообразит тебе новую экипировку, а то срам, как ты здесь у меня обносился. Езжай на недельку, а? Если хочешь, конечно.
— Хочу! — завопил Женя. — Ура! Хочу!..
От свалившейся радости ему сразу вдруг живо, непреодолимо вспомнился знаете кто? Не Лера с её красными тапочками и брючками, а Иринка! Эх, Иринку бы тоже в Москву прихватить…
Женя кинулся на шею отцу.
И в результате решено было писать в город не одной Евгении Андреевне — Ивану Васильевичу Лузгину тоже. Может, и снарядит следом за Женей дочку? Только добраться ей как? А жить-то можно всем у Ильи Ильича.
4Пришла «та» неделя.
На рассвете из заводской конюшни двухлеток вывели Урагана, Колосника и Янтарную.
Янтарная была и впрямь как янтарь: светло-гнедая, с лоснящейся, в золотых отливах, шерстью, с рыжеватой гривой, чёлкой, хвостом. Колосник — вороной, крепкий, мускулистый, и — нарядный, светло-серый сияющий Ураган.
От гаража подошли, развернулись два грузовика с высокими бортами. В кузова была набросана солома. Откинули задние стенки. Как лошадям подняться в машину? Человек может и с колеса; кто ловчее, тот на руках подтянется, перемахнёт борт. А лошадь?
На землю положили что-то вроде трапа или сходен. Подняли один край в кузов. Но — высоко! Первым пустили Колосника. Конь попятился, не пошёл на сходни, как ни понукали. Янтарная заржала, встревожившись, тоже не пошла. Ураган тронулся было, стукнул по сходням раза два копытами и повернул обратно. Тоже задача!
И тут, к удивлению Жени, вдруг появились из рабочей конюшни Василий с Васькой.
Васька шагал лениво, покачиваясь, будто спросонок. Не торопясь, спокойно, как к себе в конюшню, затопал по сходням наверх и встал в кузове у борта, помаргивая белыми, выцветшими ресницами.
— Папа, вот умный, не побоялся ни крошки! — шепнул отцу восхищённый Женя.
Следом за Васькой в одну машину пошли и рысаки, Ураган с Колосником. А во вторую он так же уверенно ввёл Янтарную.
— Васька… Васька что же? Разве тоже с нами в Москву едет? — заволновался Женя, видя, что старого коня и не подумали спускать из кузова обратно; подняли, захлопнули в машинах стенки, сбросили сходни. Лишь четыре конские головы с насторожёнными ушами и глазами выглядывали из-за бортов.
— Ещё ведь на поезд в вагон вводить придётся, — объяснил Сергей Сергеевич. — Васька в заводе давно поводырём работает. Специалист, молодчага! Он всех трёх и в вагон упрячет… Ну, Жукаран, и нам с тобой время двигаться. До Воронков я вас провожу, коней отгрузим, вы с Ильёй Ильичом — машиной к шоссе, они — поездом в путь-дорожку, а мы с Васькой — домой по-стариковски, — рассмеялся он.
Странно было Жене, сидя рядом с Ильёй Ильичом в его зелёной «Волге», смотреть на колыхавшиеся впереди грузовики с высокими бортами, на четыре головы — белую, чёрную, золотисто-коричневую и сивую Васькину. Наверно, умные животные, все, кроме Васьки, прощались сейчас со смолистым лесным воздухом, привольными пастбищами, с родными светлыми конюшнями?..
