Леонид Конторович - Колька и Наташа
— Хороши, Глеб Дмитриевич, скоро пилить начнем.
— Добро!
Матрос подошел к ребятам. Заметив, что Наташа не может попасть топором в одно и то же место, сказал:
— Дорогу старому дровосеку. Погоди-ка, Наташа, отойди в сторону. — Он взял у нее топор и легко, словно играя, отбил лед с одной стороны бревна. Потом, быстро постукивая топором обошел вторую сторону, подсунул лом, и бревно с сухим треском вывалилось изо льда.
— Так держать! — скомандовал он и пошел к красноармейцам.
Колька трудился изо всех сил. Несмотря на холод, на лице у него выступили капельки пота.
Приведенные им Миша и Боря освоились быстро. Хуже было с Васей. Маленького роста, с заостренным от недоеданий лицом, он очень скоро уставал, тяжело дышал. Видя, как Борис, — высокий, худощавый, — отбивал бревна, а Миша, белобрысый паренек, одетый в материнское пальто, с залихватским видом при каждом ударе топора ухал, Вася тяжело страдал. Он часто дышал на замерзшие пальцы, с горечью признавался:
— Ничего не получается!
Колька его успокаивал:
— Пойдет, увидишь, Вася, наловчишься!
— Верно, верно, — пряча волосы под старый шерстяной платок, поддерживала его Наташа.
После того, как вырубили двадцать бревен, Колька объявил перерыв, и ребята присели отдохнуть.
Мальчики разговорились. Вася был очень удручен своими неудачами. Борис решил подбодрить его.
— Не унывай, чего нос повесил? Ну, вначале ни тпру ни ну. Эка беда! Стал бы я нос вешать! Ты послушай меня, Васька. Не бойся ты топора: вцепись в него покрепче, приподними, нацелься, да как жахни во всю силу. Бревно напополам. Ей богу, сразу напополам.
Борис схватил топор и проделал три-четыре взмаха в воздухе.
— Видел? То-то же. А ну повтори хлопче да смелее!
Маленький Вася схватил топор и изо всех сил ударил по стоявшей чурке. Та разлетелась.
Все ахнули. Особенно были потрясены Вася и его учитель Борис.
Колька осмотрел топоры. У Миши он притупился. Колька взял его и с укоризной покачал головой:
— И что ты, Мишка, все ухаешь да ухаешь. Как филин какой. Мог бы и полегче, топоры-то чужие, возвращать придется.
Он развернул сверток, лежавший около бревна, достал брусок и начал затачивать лезвие. Сразу посыпались советы.
— Наискось давай! Честное слово, наискось, — клялся Борис и бил себя рукой в грудь.
— Поплюй на брусок, да не жалей. Слышь, что говорят! — оживился Вася, почувствовавший себя после своего могучего удара не последним в этой группе.
— Ты бы, Коля, сверху вниз, — признавая свою вину, говорил Миша и даже приподнялся на носки, показывая, как следует точить.
— Не слушай его, хлопче! — надрывался Борис. — Ты, Мишка, не лезь, испортил, так не суйся. Давай, Колька, наискось. Честное слово, наискось.
В эту ответственную минуту на берегу появился Генка.
Заметив Кольку в окружении товарищей, он напустил на себя независимый вид.
Приход его был отмечен взрывом возгласов:
— Минор идет! Ишь, как форсит!
— Плывет, как лодочка!
Генка даже глазом не моргнул. Держа во рту подобранный на улице окурок и презрительно улыбаясь, он медленно приблизился к Кольке. Он подражал портовому забияке. На самом деле Генка был далеко не из храброго десятка.
С минуту царила напряженная тишина:
— Наше вам почтение, шпингалеты, — презрительно оттопырив нижнюю губу, снизошел наконец Генка. — Что раскудахтались?
Колька молчал. Появление Генки предвещало драку, а ему было сейчас не до нее.
Генка вызывающе пустил в лицо Кольке клуб дыма.
— Бросай топор. Померяемся.
Вел он себя вызывающе, убежденный в своем превосходстве над Колькой.
Колька закашлялся, отмахнул рукой дым.
Рядом с ним стал Мишка.
— Ты что, Минор, привязался?
Ребята, как по команде, сгрудились около Кольки и Генки.
Раздались воинственные выкрики:
— Музыкант несчастный!
— Бей его!
— Давай проучим зайца-кролика.
Крупными шагами к ним приблизился Борис. Готовый вот-вот броситься на Генку, он нервно мял снежный ком.
— Сейчас же укатывайся, слышь, хлопче. Живо!
Генка струсил:
— Значит, все на одного? Эх вы, головастики, — побледнев, отступил он.
— Сейчас узнаешь, вобла, — Борька замахнулся, но его руку перехватил Колька.
— Пусти, говорят, — горячился, вырываясь, Борька, — я ему покажу, где раки зимуют, он у меня, несчастный музыкант, узнает, как задирать. Пусти, слышишь, Колька, а то, ей-богу, и тебе влетит.
Колька, оттолкнув его, сурово нахмурил брови.
— Подожди, Борис, не к тебе Минор пришел, — и круто повернулся к Генке. Лицо у Кольки побледнело, шлем сбился набок.
— Минор, — тихо проговорил он вздрагивающим от гнева голосом, — от стычки не отказываюсь. Но ты сам видишь — народ кругом.
Генка понял положение Кольки и, злорадствуя, зашумел.
— Ага, испугался!
— Я испугался?! — возмутился Колька. Взгляд его потемнел. Кулаки сжались. — Молчи, слышишь, замолчи! — и он толкнул Генку.
— Ребята! — прогудел голос матроса. — Ребята, что у вас такое бурное затевается? Никак, драться задумали? Смотрите, а то всех на берег спишу!
— Нет, — помолчав, откликнулся Колька, — это мы так!
— Начнем?! Ну! — петушился Минор.
Зная, что после предупреждения матроса Колька, избегая драки, все вытерпит, Генка кричал:
— Начнем, ну, начнем!
Но Колька уже остыл. Он протянул Генке запасной топор:
— Успеем еще. Бери, потягаемся, кто больше сделает, — и, обернувшись к товарищам, крикнул:
— Начали, ребята! Вася, становись за крайнее бревно.
Не скрывая недовольства, бросая угрожающие взгляды в сторону Генки, мальчики приступили к работе.
Генка, стараясь понять, шутит ли Колька или издевается, с недоумением вертел в руках топор.
Но никто не обращал на него внимания. Словно он не существовал. Такое безразличие и неуважение обидело Генку.
Миша с особенным остервенением заухал. Вася после нескольких ударов в минутном отдыхе разогнул спину. Борис, красный и потный, откатывал ломом большущее бревно.
Генку упорно никто не замечал. Ладно! Он засвистел и вяло ударил топором по льду. Ишачить он не собирался. Все-таки он сын музыканта, а не крючника.
Колька неодобрительно посмотрел на него. «И зачем мне понадобился этот музыкант? Что он фасонит? Прогнать бы Минора, да с треском. А может быть еще раз поговорить с ним?»
— Свистишь? Как они, — Колька указал на людей в хороших шубах и дорогих меховых шапках, лениво и неумело работавших на берегу, — это буржуи, их силой заставляют. А ты что? Эх, Генка!
— Ты меня не агитируй! — разозлился Генка. — Понял? Не на того напал. Хочу свищу, хочу пою!
Но от сравнения с буржуями ему стало не по себе, сквозь веснушки на щеках пробилась краска.
А Колька, понизив голос, с раздражением говорил:
— Уходи, я с тобой по-хорошему, а ты… Бросай топор! Уходи! Слышишь?
— Вот и не заставляй, нечего, — ворчал Генка. — А насчет топора — захочу, так запущу, что и концов не сыщешь. Понял?
Колька отступил, глубоко вздохнул и махнул рукой: как хочешь, мол.
«Значит, в самом деле надо мною никто не шутит, — подумал Генка и сперва неохотно, но постепенно все более увлекаясь работой, застучал топором, жмурясь от ледяных брызг. Подумаешь, велика наука колоть дрова, вот посмотрим, кто еще позади останется».
…Солнце высоко поднялось над широкими просторами реки. Удивительно чист был воздух. Далекий противоположный берег с рыбачьими посудинами казался почти рядом. Хорошо были видны колокольни деревянных церквушек, расположенных на возвышенных местах, а ближе — темные деревья с обнаженными ветвями. Ветерок с Каспия доносил солоновато-горький, раздражающий запах моря.
А люди работали — дружно, яростно, весело.
Почти не слышно было разговоров. Лишь изредка ворвется в перестук топоров и визг пил задорный девичий смех или отдельный выкрик.
До ребят донесся простуженный голос Глеба Дмитриевича:
— Поднажмем, граждане и гражданки, поднажмем, флотцы!
Глава 20. Что было дальше на Волге
Мария Ивановна появилась среди ребят незаметно. Одетая, как всегда, в свое старенькое с облезлым воротником пальто, она осторожно держала начищенные до блеска судки.
«Наверное, нам что-нибудь поесть принесла, — подумал Колька и посмотрел на друзей. — Ох, и обрадуются они».
Мария Ивановна развязала платок на голове и, указывая на бревна, недоверчиво спросила:
— Неужели всю эту гору своротили?
Наташа, гордая, что она наравне с мальчишками участвует в работе, пряча упорно налезающие на глаза волосы, неожиданно для себя сказала:
— Мешают, мама, лезут и лезут.
Мария Ивановна добродушно ухмыльнулась:
