Леонард Пирагис - Красавчик
— Согласен?
Волны бурной радости поднялась в груди мальчугана, и сердце сильно-сильно забилось.
— Согласен, согласен! — вырвалось у него.
Художник ласково улыбнулся. Вынул карточку из бумажника и отдал Красавчику.
— Зовут меня Борский, и живу я в поселке за лесом. Знаешь?
— Да.
— Спроси там меня, и каждый покажет тебе, где я живу. А приходи завтра же утром, в такое время. Придешь?
Красавчик утвердительно кивнул головой.
— Вот и хорошо. По рукам, значит? Каждый день я буду платить тебе по рублю. Понял? Ну, а пока прощайте ребята. Так завтра утром я тебя буду ждать, Миша.
Художник поднялся с земли, ласково кивнул головой на прощанье и ушел. И Красавчик и Митька проводили его взглядом, пока чесучовый пиджак не скрылся за береговыми зарослями.
Красавчик сиял. Неожиданный заработок, словно с неба свалившийся, казался ему необъятным счастьем. Живая фантазия мальчугана мигом сопоставила действительность с затаенными мечтами о перемене жизни, и первый заработок в его глазах являлся прочным залогом к осуществлению этих мечтаний. Ведь подумать только, что он, бывший плакальщик, каждый день будет зарабатывать по рублю! И в уме вырастала длинная вереница этих дней и каждый представлялся в виде большого блестящего, новенького серебряного рубля. И много, много их… сотни, тысячи… Не счесть всех…
И захлебываясь от волнения, Красавчик делился с другом планами на будущее:
— Теперь мы хорошо заживем, Митя! — говорил он, и глаза его горели радостными огоньками, а лицо румянилось, словно отсвечивая счастье, заполнившее в эту минуту все его существо. — Подумай только Каждый день он будет платить по рублю, и у нас будет много денег… Шутка, что ли?
Митька хмуро молчал. Он не глядел даже на Красавчика и, казалось, не слушал его. Только когда Мишка зашел слишком далеко, выразив надежду, что сможет заработать столько денег, чтобы купить такой же красивый дом, как тот, что они видели в поселке, Митька иронически улыбнулся.
— Заехал тоже! — насмешливо прервал он приятеля: — Заработай, попробуй! Много ты наработаешь у этого барина, как бы но так… Знаю я этих длинноволосых!
Презрительный жест, которым сопровождалось последнее замечание, словно осадил Красавчика. Смутная тревога проникла в его душу.
— А что ты знаешь? — робко, точно боясь за крушение своих надежд, осведомился он.
Митька уже сердито нахмурился.
— А то, что карман-то у них пустой, резко отрезал он. Знаю я, шманал ведь. Шманать-то их легко, правду сказать. Иною обшаришь со всех концов, а он и не чует, точно спит… Такие они… рохлястые… А толку никакого. Найдешь если ломыгу так и хорошо… Бочат[18] почти ни у кого нет, а если и срежешь,[19] так черные… Ну их!
И Митька сплюнул, выражая этим свое полное презрение «длинноволосым», у которых трудно было поживиться чем-нибудь карманнику.
Слова Митьки внесли долю разочарования в душу Красавчика. Он знал, что Митька ничего не говорит зря, и приуныл.
— А может не все они такие, выразил он робкую надежду Барин-то, кажется, не из таких, чтобы зря болтать. К чему бы ему надувать-то?
— Может быть этот и богатый, черт его знает, — сумрачно согласился Митька. Портсигар у него кажись всамделе настоящий скуржевый.[20] В угрюмом взгляде Шманалы проскользнуло что-то лукавое. Он сунул руку за пазуху.
Красавчик, весь захваченный мыслью о предстоящем заработке, забыл о портсигаре. Теперь вспомнил и движение Митьки точно пришибло его. Он широко раскрытыми глазами следил за Митькиной рукой и краска начала сбегать с его лица.
— Ты… ты… украл? — с трудом прошептал он, словно выпутывая слова из чего-то плотного, тяжелого, придавившего их.
Митька самодовольно ухмыльнулся.
— Понятно.
И добыл из-за пазухи портсигар.
У Красавчика и руки опустились. Он побледнел и печально понурился. Ему казалось, что сердце его начинает холодеть.
— Все пропало теперь, все пропало… — шепнули его побелевшие губы, и он отвернулся, закусив нижнюю губу… Горький клубок подкатывался к горлу.
Митька, поглощенный рассматриванием портсигара, не заметил, что творилось с Красавчиком. Он раскрыл портсигар и, найдя пробу, с довольной миной захлопнул его.
— Скуржевый, — одобрительно вымолвил он, — целковых 20 стоит, а то и больше. Посмотри-ка, Красавчик.
Но Мишка и головы не повернул, точно не слыхал друг. Это слегка озадачило Митьку.
— Миша! — позвал он.
Никакого ответа. Рука Красавчика нервно ломала какую, то щепку, и он делал странные движения, словно безуспешно старался проглотить что-то, застрявшее в горле.
— Миша! — снова позвал Митька уже несколько робко.
Красавчик нехотя обернулся. Губы его дрожали, и в глазах, затуманенных слезами, светился немой печальный укор. Взгляд этот проник в душу Митьки, и что-то тревожное шевельнулось в ней. Митька почувствовал себя виноватым.
— Чего ты? — пробурчал он, вертя в руках злополучный портсигар.
— Ничего… Сам знаешь… Теперь… теперь уж ничего не заработать у этого барина… Эх, Митя…
Горло совсем перехватило… Слезы покатились из глаз. Красавчик кинулся лицом в траву.
Митька растерянно вертел в руках портсигар, не смея почему-то взглянуть на приятеля. Он слышал глухой плач, и жалость к другу шевелилась в душе. В ушах его еще стоял веселый говор Красавчика, мечтавшего о честном заработке, и Митька вдруг почувствовал себя гадко: в нем шевельнулось сознание совершенного скверного поступка. И странным было это чувство: никогда еще Митька не переживал ничего подобного.
Он робко взглянул на распростертого Красавчика. Плечи того судорожно вздрагивали, волосы сбились, и в них запутались тонкие грязные пальцы. И среди сияющей торжественной природы такой несчастной и убитой горем казалась эта маленькая хрупкая фигурка, что совсем-совсем скверно стало на душе у Митьки. От жалости защекотало что-то в горле, и Митька окончательно почувствовал себя преступником. Он насупился пуще прежнего и нерешительно пододвинулся к Мишке.
— Миша, — дрогнувшим голосом произнес он, дотрагиваясь до плеча друга.
Тот дернулся так, словно желая скинуть с себя Митькину руку. Митька виновато отдернул ее.
«Эх, все хорошо было, нанес же черт этого барина, — со злобой подумал он и добавил: — А меня-то тоже дернула нелегкая!»
Впервые в жизни он не чувствовал удовлетворения от удачной кражи и не мог гордиться своим подвигом. Горе друга переворачивало душу. Митька кусал губы, не зная, чем утешить Мишку, и на чем свет стоит клял себя.
— Миша, брось реветь-то, — снова вымолвил он. — Мы уладим это как-нибудь… Не знал я право, что так выйдет…
И виноват ли ласковый голос, которым это было сказано, или обещание уладить дело подействовали на Красавчика, но он повернул к приятелю заплаканное лицо. Глаза взглянули вопросительно из-под влажных от слез ресниц.
— Устроим, верно устроим, — повторил Митька, — не плачь только, Красавчик. Мы сделаем все… Эх, право нелегкая меня дернула спулить портсигар!
— Зачем это ты?
От упрека снова сделалось скверно на душе. Митька отвел взгляд от товарища.
— Так просто… по привычке…
— А говорил, что не будешь шманать… И теперь вот мне нельзя идти к барину.
Странное, совсем непривычное чувство шевельнулось в Митькиной душе. Это было раскаяние и искреннее желание исправить совершенное. Он не мог выносить укоризненного взгляда товарища и хмуро глядел на озеро.
— И если бы барин поймал тебя, — продолжал Митька, — ну что бы тогда было?
В этих словах слышалась просто тревога, бескорыстная тревога доброго друга за участь друга. Это было уж слишком для Митьки. Сердце его сжималось и на глазах проступила подозрительная влага.
— Ну полно, Миша, — угрюмо вымолвил Митька, — будет. С портсигаром мы дело сладим, а потом… Вот тебе крест, что не буду шманать больше… пока мы с тобой…
Обещание было торжественное. Мишка радостно вскочил с земли, и глаза его снова заблестели и засияли, точно лучи солнца отразились в воде после дождя. Он схватил за руку Митьку.
— Не будешь? Ей-богу, не будешь?
— Сказал раз, — тоже веселея отозвался Митька. И прибавил, чтобы переменить разговор:
— А портсигар ты завтра снесешь барину. Скажешь, что нашли мы на траве, будто выронил он. Понял?
Это был такой простой и великолепный выход из скверного положения! Мишка мигом оценил его и с признательностью пожал руку друга.
— Ты всегда все обмозгуешь! — воскликнул он.
И обоим улыбнулся снова померкший было день. Заискрились солнечные улыбки на озере, торжественной радостью повеяло от ясной небесной лазури и даже, казалось, улыбаются хмурые сосны, покачивая приветливо мохнатыми верхушками. Легко и радостно било на душе у Мишки: обещание товарища являлось прочным залогом новой жизни. Она заманчиво улыбалась впереди и сверкала и искрилась так же, как блестело и искрилось под солнцем тихое лесное озеро.
