Людмила Матвеева - Школа на горке
— А я слышал одну тайну, — вдруг сказал Борис. — Я как раз ел овсяное печенье, а там, под дождем, кто-то сказал тайну, и я слышал.
Борис и сам не ожидал, что осмелится произнести хоть слово на этом сборище таких взрослых и умных людей из пятого класса.
— Какую тайну? — закричали все и посмотрели на Бориса.
И он слово в слово громко повторил фразу, которую неизвестный человек произнес под дождем в школьном дворе:
— «Главное, чтобы никто не узнал о глобусе. Но я верю, ты умеешь хранить тайну».
Когда Борис произнес эти слова, все повскакали со своих мест и обступили его.
— Как? Как? Повтори еще раз! — Муравьев был не похож на себя, глаза горели, щеки пылали. — «Главное, чтобы никто не узнал о глобусе». Чувствуете? Тут целый клубок тайн. А вы говорите — маленький. Да он умнее некоторых больших!
Катаюмова трясла Бориса за плечи:
— Кто это сказал? Эти слова сказал же кто-то? Кто? Какой он?
— Я не знаю. — Борис пытался вытащить из ее цепких рук свои плечи. — Я выглянул, а там никого не было, дождь шел.
— Эх ты, не мог уж разглядеть! — Она наконец перестала его трясти и отпустила. Наверное, поняла, что ничего не вытрясешь.
Тут все заговорили наперебой. Борис ничего не понимал, хотя все слушал.
— Злой старик! Вот где главный ключ!
— Допустим.
— Значит, сначала к злому?
— Не подступишься.
— А я считаю так: Муравьев его разозлил, пусть теперь расхлебывает. — Это, конечно, сказала Катаюмова. — Пойдешь, Муравьев?
— Пойду. Сегодня уже поздно, а завтра пойду. И нечего упрекать, я же не знал, когда разозлил, что это тот самый старик.
В это время открылась дверь, и вошла Варвара Герасимовна.
— Ну вот, ребята, кончился педсовет. Я так и знала, что вы еще здесь. Но вообще-то пора по домам.
— Варвара Герасимовна, мы сейчас уйдем, — сказал Костя. — Вы только послушайте, что рассказывает этот первоклассник. Расскажи все сначала. — Костя подтолкнул Бориса к Варваре Герасимовне.
Борис снова, в который раз, повторил то, что случайно услышал, когда стоял у окна и ел овсяное печенье.
— «Главное, чтобы никто не узнал о глобусе. Но я верю, ты умеешь хранить тайну».
Варвара Герасимовна смотрит внимательно, глаза у нее добрые и веселые, в такие глаза легко смотреть и не стесняться. Борис кончил рассказывать, Варвара Герасимовна задумалась, потом спросила о том же, о чем спрашивали все в этой комнате. Учительница спросила:
— Кто же это мог сказать? Ты видел там хоть кого-нибудь?
— Я не видел.
— Он не видел, в том-то и дело!
— Кто сказал — не знает, и кому сказал — тоже не знает.
Варвара Герасимовна говорит серьезно:
— Ну что ж. Все равно это сведения, которые могут оказаться ценными для наших поисков. Верно? А теперь пора по домам.
Все стали собираться. Муравьев достает сверток, там опять что-то звенит.
— Что там у тебя? — спрашивает дотошная Катаюмова. — Может, пулеметная лента?
И что она все время доводит Муравьева этой лентой? Ну зажилил он эту ленту, каждому жалко отдавать такую вещь. Да и почему Муравьев должен отдать свою ленту Катаюмовой? Борис бы ни за что не отдал, какая бы красивая девчонка ни была.
— Лента? — поднимает брови Варвара Герасимовна. — Неужели принес?
И все остановились, не дойдя до двери, ждут, что скажет Муравьев. И Борис ждет. Лента?
Муравьев наконец отвечает:
— Мясорубка. В ремонт носил, дед велел.
Захихикала Катаюмова, улыбается с насмешкой Костя, отвернулся от Муравьева Валерка.
— Эх ты, «мясорубка»! А ленту-то что же не несешь? Обещал.
— Сказал — принесу, — вполне мирно отвечает Муравьев.
Хлямину он бы давно дал по шее, а от этой Катаюмовой терпит любые колкости и ехидности.
— По домам, по домам, — торопит Варвара Герасимовна. — Итак, до свидания.
— Варвара Герасимовна! Муравьев завтра идет к злому старику, — говорит Валерка.
— Вот молодец, Муравьев. Не боишься?
— А чего бояться? — отвечает Муравьев таким тоном, что видно: он все-таки боится.
И тут Борис решается:
— Можно я тоже пойду? С Муравьевым. Можно?
Захохотала Катаюмова, с сомнением посмотрел на Бориса, а потом на Варвару Герасимовну Костя. И Валерка покачал головой.
Но Муравьев сказал твердо:
— Борис пойдет со мной. До свидания.
И Варвара Герасимовна не сказала: «Не ходи, Борис».
...Борис несся домой, не замечая луж. Мама там, наверное, с ума сходит, а телефон молчит — Бориса нет. А ему еще надо написать две строчки буквы «о». Хоть всю ночь будет писать, а все равно напишет, такой уж он упорный человек, этот первоклассник Борис.
* * *
Борис и Муравьев встретились возле стеклянной парикмахерской ровно в семь.
Муравьев сказал:
— Я продумал все до тонкости. Надо найти психологический подход к этому старику, надо разбить лед недоверия.
Борис солидно кивнул. Конечно, надо его разбить, этот самый лед. Муравьев говорит, значит, Муравьев знает.
Они прошли мимо булочной, перешли через дорогу.
— Уже скоро, — сказал Муравьев, — вот за тем белым четырнадцатиэтажным домом.
Борис спрашивает:
— А почему вы его называете «злой старик»?
— Бывают разные старики, — туманно поясняет Муравьев, — бывают добрые, бывают злые. Не все же одинаковые.
Борис соглашается. Муравьев прав, но все-таки лучше было бы, если бы старик, к которому они идут, был не злым, а добрым.
Муравьев идет молча, он смотрит прямо перед собой. Недавно Борис видел такой взгляд — показывали по телевизору «В мире животных»: так смотрит гепард перед прыжком. Гепард — самый быстрый зверь в мире. А взгляд у него сосредоточенный и цепкий — только вперед.
— Катаюмова с Валеркой слишком прямолинейно действовали. Увидели звонок — и давай звонить. Разве так делают?
— Глупо, — соглашается Борис. Хотя он тоже не знает, как надо поступать, когда видишь звонок.
— Пришли, — говорит Муравьев тихо, почти не разжимая губ. — Теперь проявим хитрость и дипломатию.
Борис видит двухэтажный деревянный дом, на втором этаже два окна светятся голубым светом. Деревья в палисаднике, скамеечка у калитки. Корявые ветки яблонь торчат над забором.
Муравьев бесшумно повернул щеколду, открыл калитку и скользнул к самому дому. Борис — за ним, тоже совершенно бесшумно. Пока что, ему все это очень нравилось. В груди замирало. Вот какие они ловкие и смелые ребята, он и его друг Муравьев — пробрались в самое логово злого старика, а старик ничего не знает.
Муравьев сказал шепотом:
— Второй этаж. Залезай ко мне на спину и загляни в окно над занавеской. Только ботинки сними, у меня куртка новая.
Борис стал быстро расшнуровывать ботинок, прыгал на одной ноге, чтобы не наступить носком на мокрую землю, все равно не удержался, наступил, ойкнул, получил от Муравьева подзатыльник, не обиделся, потому что сам считал, что виноват, и они притаились под стеной. Они почти не дышали — а вдруг старик услышал их возню и ойканье, и тогда весь их план сорвется. Хотя, в чем состоит план, Борис пока не знал. Он стоял, привалившись к сырой бревенчатой стене, и слышал, как колотится сердце. Оно бухало так, что, если бы старик прислушался как следует, он бы, наверное, услышал эти удары на своем втором этаже. Но старик все-таки не услышал.
Было тихо, только деревья шумели, царапали ветками о забор.
Муравьев пригнулся, упер кулаки в колени, и Борис полез к нему на спину. Это было не так уж легко, ноги соскальзывали с гладкой куртки, зацепиться было не за что. Но все-таки Борис не зря учился все лето лазить по деревьям — он взобрался на спину Муравьева и вцепился двумя руками в светлый деревянный наличник. Муравьев не такой уж высокий. Но когда Муравьев стоит на земле, а ты на спине Муравьева, оказывается, что это довольно высоко.
Борис крепко держался за шершавый наличник.
— В окно заглядывай, чего ты вниз смотришь? В окно смотри! — громким шепотом говорил Муравьев.
Борис встал на цыпочки и заглянул в окно над белой занавеской. Комната была небольшая, из угла голубым светом светил телевизор, там носились хоккеисты, и голос Николая Озерова говорил громко и весело: «Три — ноль. Не в форме сегодня команда из страны кленового листа».
— Наши сухую делают, — сообщил Борис сверху.
— Что? — не понял Муравьев.
В это время шайба стукнулась о борт и отскочила на клюшку канадца, он бросил ее по воротам; шайба летела сильно, но вратарь поднял руку и поймал ее в ловушку.
— Взял! — крикнул Борис шепотом.
— Ты что? — зашипел Муравьев. — Думаешь, легко тебя держать? Хоккей пришел смотреть? Ты на старика смотри, что он делает, какая вообще обстановка, кто там еще есть у него.
— Сидит в кресле. Спина и голова. Куртка вроде синяя, а может, черная.
