Елена Ильина - Обыкновенные девчонки (сборник)
Она оттолкнулась, уже в воздухе сжалась вся в комочек и, обхватив колени руками, полетела.
На лету, в воздухе, она сделала оборот, выпрямилась, как пружина, и совершенно беззвучно, без брызг вошла в воду.
Гуле казалось в эти мгновения, что она летит целую вечность.
А когда она снова вынырнула из воды и поплыла к трапу, ее оглушил плеск многих тысяч ладоней. Людей она не видела. Ей казалось, что рукоплещет весь берег, весь Днепр.
Она оглянулась в сторону судей и увидела несколько высоко поднятых щитов. На каждом щите горела ярко-красная цифра «9». Это была высшая оценка, которая давалась прыгунам на сегодняшнем соревновании.
Домой она возвращалась со стадиона поздно вечером. Она шла, как всегда, со своим верным другом — Миррой.
— Везет тебе, Гуля, — сказала Мирра, пожимая ей руку, — все на свете тебе удается.
— Нет, не то что везет, — подумав, ответила Гуля, — а просто я стараюсь всего добиваться. Каждый, по-моему, везет себя сам. И я тоже сама себя везу.
— Я очень верю в тебя, — серьезно сказала Мирра.
А наутро она прибежала к Гуле радостная и взволнованная.
— Гулька, твой портрет в «Советской Украине»!
И она протянула Гуле свежий номер газеты.
Гуля была снята во весь рост, в купальном костюме.
Под снимком была подпись:
Лучший прыгун водной станции «Вымпел»
Гуля Королёва.
— Как тебе нравится этот «лучший прыгун»? — спросила Мирра.
Гуля посмотрела на снимок:
— Скажите пожалуйста! Сняли! Да еще во весь рост! Только я тут не в фокусе.
— А ты не привередничай! — сказала Мирра. — Очень даже в фокусе. Повесь портрет на стенку.
— Вот еще! Я его лучше папе отправлю. Я знаю, ему приятно будет. А пока пошлю родителям по телеграмме. Ведь все-таки их единственная дочь перешла в десятый класс и общегородские соревнования выдержала! Это не каждый день бывает.
И девочки отправились на почтамт. Присев у стола, Гуля написала две телеграммы одинакового содержания — в Сочи и в Москву:
«Экзамены сдала соревнование также голова цела не простудилась не утопилась целую».
И подписалась: «Десятиклассница».
Отправив телеграммы, Гуля почувствовала, что у нее с этой минуты начался отдых.
Надя снова меняет решение
— Гулька, знова до тебя листоноша! Держи лист, — сказала Фрося, когда Гуля вернулась домой.
И она протянула Гуле маленький, туго набитый конверт. На нем кривым, совсем детским почерком было написано: «Гуле лично».
Письмо было от Нади.
«Дорогая Гуля, — писала она, — не подумай, что я сошла с ума или у меня температура 40. Я решила экзаменов не держать и остаться на второй год».
Гуля усмехнулась:
«Решила»… Ну и Надька! Можно подумать, что все только и ждут ее решения!»
И Гуля стала читать дальше:
«Впрочем, еще не совсем решила. Я раньше хочу посоветоваться с тобой. Ведь ты моя единственная подруга, и, кроме тебя, у меня никого, никого нет. С бабушкой я об этом говорить не могу. Да и вообще я с ней четвертый день не разговариваю. Она, конечно, подумает, что я просто лентяйка и не хочу заниматься летом. У нас с ней и так было слишком много разговоров из-за моих несчастных экзаменов. А уж сказать ей, что я сама, по своей воле решила остаться, об этом и думать нечего. Воображаю, какой ералаш поднимется у нас в доме!!! Лучше сказать об этом осенью, когда уже будет поздно…
Я здесь все время скучаю. На даче тут очень плохо. Местность ужасная. Не знаю, что дачники находят хорошего в здешнем лесу и в речке. Ничего в них особенного нет. Погода, правда, чудная, но жара невыносимая. Только по вечерам еще ничего, когда на небе звезды и кругом мертвая тишина. Знаешь, Гуля, от скуки я даже начала писать стихи — рифма у меня получается. Прочти и напиши свое мнение.
Посвящается Гуле К.
Я помню чудное мгновенье,
(эту строчку я взяла из Лермонтова, но дальше все свое)
С тобой ходили мы гулять.
Вокруг звенело птичек пенье,
И звезды начали сиять.
И месяц в голубом просторе
Глядел, сияя, с высоты,
У наших ног шумело море…
Сидели молча я и ты.
Теперь сижу я одиноко
С раскрытой книгой у окна.
Moй милый друг теперь далеко,
А я одна, одна, одна…
Это правда, Гуля. Я здесь действительно совсем одна (если не считать, конечно, бабушки). Тоска ужасная. Знакомых ни души. Вокруг какие-то дачники с маленькими ребятишками. Даже новое платье надеть некуда. Папа приезжает только по выходным дням. А бабушка беспокоится только об одном: о питании. Как будто на свете нет никаких умственных интересов. Делать здесь, на даче, решительно нечего.
Если бы не кофточка, которую я тут начала себе вязать, я умерла бы со скуки. (Это будет совершенно заграничный джемпер! Треугольник красный, треугольник синий, а рукава красные, с синими обшлагами. Очень здорово получается! Когда мне надоедает вязать, я подсовываю джемпер бабке. Она немного ворчит, но вяжет.)
Знаешь, Гуля, я думаю, что остаться на второй год в девятом классе вообще имеет смысл, так как экзаменов мне все равно не выдержать. Кроме того, мне будет легче учиться и останется время для чтения. Прочту всех классиков и что-нибудь научное. Напиши мне про свою жизнь. Счастливая, я слышала, ты с вышек прыгаешь, рекорды берешь, — не то что я, несчастная, должна киснуть на этой даче.
У нас тут очень много цветов. Они чудно пахнут по вечерам, если бы только не комары…
Жду ответа, как соловей лета… Целую тебя крепко.
Любящая тебя подруга Надя».
Прочитав письмо, Гуля расхохоталась.
«Ну и Надька! — подумала она. — «Остаться на второй год вообще имеет смысл». И пусть остается на здоровье. Надо Мирре показать письмо — вот уж будет смеху!»
Гуля позвонила Мирре по телефону:
— Приходи, пожалуйста. Срочное дело.
И не прошло получаса, как Мирра явилась. Усадив ее на диван, Гуля дала ей Надино письмо.
Мирра поднесла листок к самым глазам. Сначала она читала молча, серьезно, слегка нахмурив брови, и вдруг повалилась на диван, захлебываясь от смеха.
— Знаешь что? — сказала она, вытирая слезы. — По-моему, умнее твоей Нади никого и на свете нет! Конечно, ей прямой смысл остаться на второй год в девятом, если не может перейти в десятый. Ну, что ты ей ответишь? Ведь она ждет ответа, как соловей лета.
— Так и отвечу: «Не томи свою душеньку — опущайся на дно! Если не можешь перейти, так оставайся».
— А про стихи что напишешь?
— Посоветую читать классиков и знать, у кого воруешь стихи. А то стащила строку у Пушкина, а говорит — у Лермонтова!..
Гуля увидела Надю только осенью, когда уже начались занятия. Они встретились в школьном коридоре на большой перемене. Надя благоразумно осталась на второй год, и учились они теперь в разных классах.
— Королёва, — сухо сказала она Гуле, — мне надо с тобой поговорить… Наедине!
— Ну, давай пройдем к окошку, — предложила Гуля. — Вот и будет наедине.
Они сели на подоконник. Надя молчала.
— Ну? — спросила Гуля.
— Неужели ты сама не понимаешь?.. — сказала Надя.
— Пока что нет.
— В таком случае, нам больше не о чем говорить! — произнесла Надя раздельно и отвернулась в сторону.
— Да перестань ты, Надька, комедию разыгрывать! Хочешь что-нибудь сказать, так и говори.
Надя резко повернулась к Гуле:
— Без комедий? Ладно! Ты не умеешь быть настоящим другом. Я никогда, никогда не думала, что наша дружба может так окончиться. Скажите пожалуйста! Она — в десятом, а я — в девятом… Какие же у нас могут быть общие интересы?.. Ты целые перемены ходишь то с Холодовой, то с Аганян, то с Шуркой Жуковым, а на меня — нуль внимания… Как будто я умерла! Да и покойникам друзья на могилу цветы приносят…
У Нади на глаза навернулись слезы.
— Я всегда считала, что дружба — это дружба! Ты на Северном полюсе, а я на Южном, и все-таки мы дружим. А что нас с тобой разделяет? Одна стенка!
— Нет, — сказала Гуля серьезно и тихо. — Не одна стенка.
— Две, что ли?
— Больше. Понимаешь, Надежда, вот мы с тобой сидим на подоконнике целых десять минут, и говорить нам не о чем. Ни до чего не договорились… Холодова, Аганян, Северный полюс, Южный — что за пустяки! Просто мы с тобой уже не маленькие, чтобы вместе в песочек играть. А почти взрослым людям из пустого в порожнее переливать незачем. Нет, я умею дружить, это ты неправду сказала!..
— С этой твоей Мирркой черномазой, что ли?
— Да, с Миррой. Я ее и люблю, и считаюсь с ней.
— Только потому, что она тебя обожает. «Гулька, ты талант!», «Гулька, ты гений!» А тебе того и надо. Не любишь правду слушать. А я уж такая: что думаю, то и говорю в глаза!.. Может быть, это грубо, что я тебе сейчас сказала…
