Георгий Северцев-Полилов - Княжий отрок
— Не обессудь, господине милостивый, на слова Оксиньи, — проговорил хозяин, — она у нас так приучена, чтобы говорить одну правду.
— Ой, не следовало бы девке раньше других говорить, — с неудовольствием сказал Семеныч.
— Не тебе судить, дьяк, — возразил Григорий, которому понравилась смелая речь девушки, — правду всякий сказать может.
Лицо Оксиньи зарделось румянцем в благодарность отроку за его защиту.
— Спасибо, господине, за доброе слово! — прошептала девушка.
— Ну, дядя Афанасий, сказывай, а я запись держать буду, — с досадой заметил дьяк, косясь на Оксинью.
Стали обсуждать тягла.
— Негоже девке-то при таком деле быть, — не удержался наконец дьяк.
— Не твоего ума дело, Семеныч, — недовольно ответил ему Григорий.
Внимательно слушавшая их разговор девушка делала свои замечания про некоторых крестьян.
— Она получше меня знает, что каждый из наших людишек дать может.
При помощи Афанасия и его дочери раскладка тягла скоро окончилась. Княжему отроку не хотелось так скоро уезжать из Едимонова: ему приглянулась красавица Ок-синья, и он охотно пробыл бы здесь подольше.
— Откушать, милостивцы, чем Бог послал, прошу, — засуетился Афанасий, — старуха моя напекла пряженцев, ушицы наварила, больно хороша ныне-то рыба в верши попала.
Приезжие охотно остались отобедать. Оксинья накрыла стол узорчатой затканной ширинкой, принесла из подполья холодной браги. К обеду пришел священник, отец Алексей. Княжие люди подошли к нему под благословение. С недоверием посмотрел на них старый священник. В те времена всяк с опаской смотрел на незнакомых ратных людей. Священник успокоился только тогда, когда увидел княжий указ. Обед затянулся довольно долго. Оксинья подавала на стол кушанье за кушаньем. Любитель покушать, Семеныч ел за двоих.
— Ну, уж и брага у тебя, Афанасий! Никогда не пивал такой! — говорил он хозяину.
— Дочка, милостивец, варила, кушай на здоровье. После обеда гостям уехать все-таки не удалось. Пошли в церковь к вечерне, а там уж и стемнело.
— Куда, глядя на ночь, милостивцы, поедете? Заночуйте у нас, а о завтра день поутру и тронетесь в путь, — сказал хозяин.
Григорий и Семеныч охотно согласились.
Тягловые деньги были собраны, а рыбу крестьяне обязались доставить в Тверь. Не пожалел Афанасий лучины, в избе было светло. Дьяк, мирно посапывая, клевал носом, сидя на лавке, а Григорий тихо беседовал с Оксиньей. По душе пришлась княжему отроку эта разумная красавица, деловито звучала ее речь, ни одного пустого слова не сорвалось с ее уст.
— Только одну правду, господине, расскажи князю про люд крестьянский, пусть он знает про его тяготы, — говорила девушка.
— Все, все скажу, красавица, князю, ничего не утаю, и про тебя упомянуть не забуду, про твою речь разумную.
Долго велась их тихая беседа, пока наконец сам пономарь не отослал дочку собирать ужин.
— Разумна больно девка-то у тебя, пономарь, — заметил княжий отрок, — обо всем точно муж разумный толкует.
— Грамоту, господине милостивый, она у меня разумеет, — и читать и писать научилась.
С изумлением посмотрел Григорий на хозяина. В те времена и из мужчин-то мало кто умел читать, и встретить простую девушку, знающую грамоту, было чудом.
— Вот оно дело-то какое! — прошептал отрок.
— Умудрил ее Господь, писание зело изучила. Иное, что я недоумею, мне же еще расскажет.
— Кажись, и спать пора, — сонным голосом протянул молчавший до сих пор Семеныч.
— Подожди спать-то, дьяк, — усмехнулся его товарищ, — сперва поужинаем.
Слово «ужин» произвело свое действие на Семеныча, он приободрился и стал ждать терпеливо.
Долго на этот раз не спалось Григорию, сон бежал от него. В ушах слышался певучий голос Оксиньи, будто тут, наяву стояла она перед ним. Пропели уже вторые петухи, когда Григорий забылся сном. Но и во сне привиделась ему красавица. Рано утром, когда разбудил гостей заботливый хозяин, было еще совсем темно.
— Не во гнев вашей милости, гости дорогие, будет сказано, — путь до другого села неблизкий, когда еще доедете, — вот я и разбудил вас пораньше.
Дружинники и отроки были уже готовы, распрощавшись с гостеприимным хозяином и его семьею, путники отправились дальше.
— Не забывай нас, милостивец, наведывайся, рады будем, — крикнул вслед Григорию пономарь.
— Приеду непременно, — ответил княжий отрок.
Он будто предчувствовал, что еще не раз придется ему побывать в селе Едимонове.
XX
Объездив все селения и посады, Григорий вернулся в Тверь.
Князь с Матурой стали слушать его рассказ.
— Ладно ты поступил, отрок, — одобрительно заметил ближний боярин, — все сделал правильно, людей не обидел, и наперед пошлет тебя князь за тяглом.
— Жалую тебе, Григорий, меч, вывез я его из Орды, — проговорил Ярослав.
Он передал отроку тяжелое оружие. С благодарностью, низко поклонился Григорий князю и поцеловал его руку.
— Выбери также шелом покрепче и возьми себе, — продолжал Ярослав.
Здоровье князя совсем поправилось. Следы от медвежьих лап зажили; он снова рвался на охоту.
— Сказываешь ты, что много красного зверя у Лисиц? — спросил он отрока.
— Кишмя кишит зверь, княже.
— Что же, пополюем и там.
— Как бы ты остерегся, княже: еще после хвори в силу не вошел, — заметил Матура.
— Ловчая забава силы мне даст, здоровье вернет! — уверенно проговорил князь.
Боярин хорошо знал характер князя и не смел ему прекословить.
— Коли желаешь так, княже, иди на лов.
Во время болезни не покидавший опочивальни Ярослав еще больше привязался к своим детям.
Старший, Святослав, был бойкий мальчик, привыкший во время пребывания своего в Орде к свободе, никем не сдерживаемой. Он ловко скакал на коне, умел обращаться с оружием, глаза его разгорались, когда отец рассказывал ему о битвах, и молодой княжич хватался за рукоять своего меча. Любо было Ярославу видеть такую воинскую страсть в сыне.
— Вырастешь, сынок, — говорил он ребенку, — отплатишь поганым татарам за свою родительницу.
И сын давал отцу обещание отомстить лиходеям за смерть матери. Такое время тогда было, что детям с колыбели напевали заветные песни о лютой мести злому татарину. Более мягкого характера был второй сын князя, Михаил. Белокурая головка его редко виднелась на улице, больше всего он сидел около больного отца и с затаенною грустью смотрел на него. Несмотря на свой юный возраст, мальчик пристрастился к грамоте. Соборный протоиерей отец Ферапонт учил его. Ученик оказался очень способным и быстро усвоил науку, далось и писание ребенку. Княжич охотно просиживал ежедневно за учением, старательно выписывая затейливые титлы славянского письма. Задумчиво смотрел на него отец.
— Старайся, сынок! Руси нужны такие князья.
Но больше всех Ярослав любил княжну Анну. Сходство ее с матерью было поразительное. Веселый ребенок заставлял Ярослава забывать о своем невольном заточении. Строгие нравы тех времен не позволяли девушкам находиться в обществе мужчин, но, ввиду сиротства княжны, на этот обычай смотрели не строго, и девочка постоянно при отце находилась.
Старшему, Святославу, шел уже тринадцатый год, Михаилу было одиннадцать, а Анне десять дет. Сверстниками Святослава были молодые княжие отроки, сыновья тверских бояр. Здоровый, сильный мальчик забавлялся с ними разными играми, причем нередко забавы эти переходили в драку, и детям доставалось не мало от бойкого княжича.
— Я хочу взять тебя, Святослав, с собою на ловчую охоту, — сказал Ярослав сыну.
Глаза мальчика заблестели от удовольствия.
— Возьми, возьми, батюшка.
— А не побоишься ты, сынок, медведя или вепря? — пошутил Ярослав.
— Я ничего не боюсь! — смело ответил ребенок.
— Ишь, какой храбрый. Брать его, что ли, Матура?
— Ой, боязно, княже, пожди.
— Ты, боярин, боишься, ну и сиди в детинце, — вырвалось у мальчика недовольное восклицание.
Князь улыбнулся.
— Не обижай боярина, Святослав, у каждого есть свое дело, своя забота. К ратному делу у него не лежит душа, а в управлении никто не сравняется с ним.
— Ты правду сказал, князь: и стар я, да и смолоду ловитва меня не манила.
Княжич понял, что он обидел Матуру.
— Прости, боярин, что ненароком тебя обидел.
— Почто простить тебя, княжич? Не твоя вина, в тебе кровь сказалась, — промолвил Матура.
— Ты, что ль, с нами, Григорий, полевать поедешь?
— Коль милость твоя повелит, с радостью поеду.
— Так о завтра день вели собраться ловчим и отрокам, в Лисицы мы поскачем. Благослови, честной отец, — обратился Ярослав к соборному протоиерею, явившемуся на занятия к младшему княжичу.
— Как успевает ученик-то твой, честной отец?
