Мони Нильсон - Цацики и вселенная
— Да, я не голоден, — простонал Цацики, хотя желудок сводило от голода.
Они сели за столик в глубине зала. Мария Грюнваль в секунду заглотила свой бигмак. На подбородке у нее красовался майонез. Цацики медленно ел свою картошку и запивал водой. Воду давали бесплатно.
— Ну и вкуснятина! — Мария Грюнваль откинулась и отодвинула поднос. — Какой же ты милый. Ты самый милый из всех, с кем я встречалась.
— Мм, — ответил Цацики.
— Ты тоже должен сказать что-нибудь романтическое, — намекнула ему Мария Грюнваль.
Сказать что-нибудь романтическое! Глотая голодные слюни, Цацики посмотрел на майонез на ее подбородке. Он не испытывал никаких романтических чувств. Ему и Мария Грюнваль-то перестала нравиться. Он больше не любил ее.
— Ну, скажи что-нибудь.
Цацики ерзал на стуле. Он заметил, что тетеньки за соседним столиком смотрят на него. Так же выжидающе, как Мария Грюнваль.
— Ты солнце, вокруг которого я вращаюсь, — сказал Цацики и покраснел.
— Чего? — не поняла Мария Грюнваль.
— Ах, как красиво сказано, — заметила одна из тетенек. — Ты это сам придумал?
— Нет, Мамаша научила, — ответил Цацики. — Пойдем попрыгаем в детской комнате?
— Вот еще, какое ребячество, — фыркнула Мария Грюнваль.
— Ничего не ребячество, — сказал Цацики. — Это здорово.
— Я так не считаю.
— Ну и пожалуйста.
А потом они молчали. Цацики ничего не шло в голову. Марии Грюнваль тоже. Когда Цацики был с Пером Хаммаром, они болтали без умолку. С девчонками разговаривать было труднее. И веселиться тоже.
Цацики в четырнадцатый раз посмотрел на часы.
— Мне надо домой.
— Можно с тобой? — спросила Мария Грюнваль.
— Нет, к сожалению. К нам придут гости, — соврал Цацики.
— Ну спасибо за обед, — сказала Мария Грюнваль.
— Не за что, — ответил Цацики.
Всю дорогу домой он бежал. Голуби в ужасе разлетались в стороны, когда он на всех парах мчался по парку. Больше никогда в жизни он не пригласит девчонку на свидание. Это скучно и дорого. И сам потом остаешься голодным. Вернувшись домой, он сразу позвонит Перу Хаммару. Ему очень хотелось поиграть. В «лего» или в игровую приставку. Во что-нибудь очень детское.
С девчонками играть невозможно, с этим все ясно.
План Расмуса-Элвиса
Когда Цацики расстался с Марией Грюнваль, она ничуть не расстроилась. Она начала встречаться с Хесусом. А потом вдруг, в один прекрасный день, Цацики влюбился в Сару. Сперва она ему приснилась, а потом, на большой перемене, когда она прыгала со скакалкой, Цацики понял, что влюбился, хотя еще совсем недавно решил не связываться с девчонками.
Солнце играло в ее длинных светлых волосах. Они казались золотыми. Цацики хотелось подойти и дернуть ее за волосы, но он понимал, что так не делают. Поэтому он просто смотрел. Всю большую перемену.
— Ты безнадежен, — сказал Пер Хаммар. — Просто безнадежен.
— Это, наверное, весна, — ответил Цацики. — Весной все влюбляются и сходят с ума — так, во всяком случае, говорит Мамаша.
Весна уж точно повлияла на Расмуса-Элвиса — он стал еще более сумасшедшим. Цацики едва успел зайти в раздевалку, как Расмус-Элвис прижал его к стенке.
— Надо поговорить, — сказал Расмус-Элвис.
— Давай, — сказал Цацики.
— В следующий раз последнее занятие.
— Я знаю, — вздохнул Цацики и начал зашнуровывать ботинки.
— Поэтому я решил, что надо устроить прощальную вечеринку, — сказал Расмус-Элвис. — Ты, я и пара цыпочек.
— Цыпочек? — не понял Цацики.
— Ну, девчонок. Потанцуем, пообжимаемся. Грустно так просто расставаться.
Цацики догадывался, с кем Расмусу-Элвису было грустно расставаться. С Линдой, высокой девочкой в розовых лосинах. Расмус-Элвис был безумно в нее влюблен. Танцуя с ней, он особенно усердно тряс коленями.
— Почему бы и нет, — сказал Цацики. — Только я не умею обжиматься.
— Ничего, научишься. Я думал пригласить Линду. А ты кого?
— Сару, — ответил Цацики.
— Отлично. Тогда сегодня же поговорим с ними. А вечеринку устроим у тебя.
— У меня? — удивился Цацики. — Почему?
— Я далеко живу — сказал Расмус-Элвис. — Это слишком усложнит дело. Родителям придется всех отвозить, привозить и все такое. Лучше у тебя. Ты живешь близко.
— Ага, — только и смог сказать Цацики.
— Тебе надо просто купить чипсы и газировку. Музыку я принесу.
— О’кей, — согласился Цацики. — Но мне надо сначала спросить Мамашу.
— С этим ты справишься. Но не забудь, что вечеринка должна быть БП, а иначе бессмысленно.
— Что значит БП?
— Без предков, — пояснил Расмус-Элвис и хитро подмигнул.
— А, понятно, БП…
Мамаша не очень обрадовалась, когда Цацики представил ей план Расмуса-Элвиса.
— Ты же его почти не знаешь, — сказала она. — К тому же он намного тебя старше.
— Ему всего двенадцать, — возразил Цацики. — Ну что тут такого? Будем только я, он и пара цыпочек.
— Цыпочек? — взревела Мамаша.
— Ну, девчонок, другими словами, — объяснил Цацики.
— А то я не поняла, — презрительно усмехнулась Мамаша. — Только это не значит, что мой сын должен так называть девочек.
— Ну ты даешь! Ты что, шуток не понимаешь? Придут только Сара и Линда. Они хорошие, мы будем просто танцевать.
Цацики подумал, что про обжимания лучше не говорить.
— Ну пожалуйста! — Цацики сжал руки и посмотрел на Мамашу самым жалостным взглядом, на какой был способен. — Мы уже и девочек спросили…
— Ладно, я согласна.
— О, милая, добрая Мамаша! — Цацики бросился ей на шею. — Ты лучшая в мире мама, ты знаешь об этом?
— Да, — ответила Мамаша. — Знаю.
— Тогда ты должна понимать, что вечеринка будет БП, — вставил Цацики.
— БП! — закричала Мамаша, оттолкнув Цацики. — Ни за что!
— Ну пожалуйста!
— Нет, и даже не проси, — решительно заявила Мамаша.
— Тогда вы должны запереться в спальне, — сказал Цацики. — Обещай.
— Ладно, — вздохнула Мамаша. — Обещаю.
Расмус-Элвис разработал план обжиманий. Заключался он в следующем: во время игры в «правду или последствия» Цацики скажет Расмусу-Элвису поцеловать взасос Линду.
Сара, только Сара
— Вот и все, — сказал Расмус-Элвис и довольно потер руки.
— Я, во всяком случае, никого взасос целовать не собираюсь, — сказал Цацики, поежившись. — Фу, гадость какая!
Мамаша и Йоран приготовили напитки, расставили миски с попкорном, чипсами и конфетами.
— Красота, — одобрил Расмус-Элвис.
Расмус-Элвис принарядился. Он надел блестящую рубашку, а челку намазал гелем и уложил, как у Элвиса.
— Ну что, дальше вы справитесь сами? — обеспокоенно спросила Мамаша.
— Да, — сказал Цацики. — Уходите уже.
Девочки сели на диван, а Цацики и Расмус-Элвис — в кресла.
— Вы уверены, что должно быть так темно? — спросила Мамаша.
— Да! — крикнул Цацики. — Уйдите уже наконец!
Когда Мамаша и Йоран ушли, воцарилась тишина. Никто не знал, что сказать. Даже Расмус-Элвис, который обычно ни на секунду не замолкал. Он сидел и всё теребил, теребил уголки своего воротничка.
— Э-э… — мычал он. — Э-э…
Потом он взял горсть чипсов и начал старательно жевать.
От этой тишины и неловкости у Цацики вспотели ладони.
— За нас! — сказал он и поднял свой стакан.
— За нас! — хихикнули девочки.
Расмус-Элвис опустошил бокал и продолжил жевать. Ломтик за ломтиком чипсы стремительно исчезали у него во рту.
Ладони у Цацики вспотели еще сильнее. Казалось, где-то рядом бродят привидения. Слышался только хруст чипсов. Наверное, это была самая тихая в мире вечеринка.
— Кхе-кхе, — кашлянул Цацики. — Хотите, я поставлю какую-нибудь музыку…
— Да, давай, начнем уже наконец, — обрадовалась Линда.
Расмус-Элвис засунул руку в карман джинсов и достал кассету.
— Это Элвис, — пропыхтел он. — Я записал лучшие песни.
— Отлично, — сказали девочки.
Когда зазвучала знакомая музыка, под которую они занимались на танцах, все расслабились.
Расмус-Элвис стал наконец самим собой и лихо отплясывал с Линдой. Цацики танцевал с Сарой. Было очень приятно танцевать без учителя, который мог в любой момент сказать, что пора менять партнера. Сегодня Цацики будет танцевать только с Сарой.
«Сара, только Сара» — в голове у Цацики эти слова звучали как строчка из какой-то песни. Он бы очень хотел ее поцеловать, очень. Но вместо этого он закружил ее, и она весело рассмеялась.
Следующая песня была медленная. Все четверо снова уселись на свои места. Они ждали, когда зазвучит песня для буги. Но за ней снова последовала медленная песня, а потом еще одна медленная.
