Николай Осинин - Через все преграды
Но старшина, показав ему, как держать иголку с ниткой, как накладывать заплатку, сухо сказал:
— «Не умею» — такого слова в нашей армии нет. Боец должен все уметь. Понятно?
Володя ничего не ответил.
— Я сейчас пойду по подразделениям, — продолжал старшина. — Чтобы к моему приходу ваша одежда была в порядке.
Володя искоса взглянул на Колю, старательно ковырявшего иголкой, сделал обиженное лицо и принялся за работу.
…Выступили перед заходом солнца. Последним со стоянки уходил Голован с мальчуганами. Покидая поляну, он заметил под кустами две коробки с пулеметными дисками.
— Вот растяпы, диски забыли! — поправляя на плечах трехпудовый мешок с продуктами, он поискал глазами, кому бы вручить боеприпасы.
Коля первым пришел ему на помощь. Он схватил одну коробку и бодро двинулся в путь. Володе пришлось последовать его примеру.
— Молодцы! — обрадовался старшина. — Несите, пока пулеметчиков догоним. Ну я им, растяпам, всыплю!
Шли лесом. Уже минут через пять Володя почувствовал, как неудобна для переноски тяжелая железная коробка. Он пробовал нести ее в руках, как чемодан, — заболели пальцы. Поставил на плечо — легче стало, но не надолго: коробка больно терла плечи.
Двигались быстро. Лил пот, во рту пересохло. Но ни отстать, ни свернуть… Даже задержаться, чтобы глотнуть воды из фляги, нельзя было. Старшина сзади то и дело поторапливал:
— Шире шаг!
Иногда Володе казалось, что он вот-вот упадет. Он сам себе удивлялся, что способен выносить такое нечеловеческое напряжение.
Вспыхнула перестрелка, раздались крики «ура». Потом все побежали. Бежал и Володя, часто и хрипло дыша всей грудью. Кровь тяжело билась в ушах.
Лес кончился. На мосту через речку старшина передал коробки с дисками пулеметчикам.
Утренняя заря слабой синевой медленно намечала неровную кромку горизонта.
Измученные люди брели все тише. Прошли высохшее болото, густо покрытое мягкими, как подушки, кочками, на которые так и тянуло присесть. Мальчики тащились в каком-то тупом полусне, с трудом передвигая больные непослушные ноги.
Вдруг справа с легким стуком сверкнул зеленоватый огонь. Ракета, шипя, как змея, вспорола суконную синеву неба и, будто зацепившись за что-то, повисла вверху, сея искрящийся свет. Люди попадали, словно сраженные насмерть. Невдалеке опять затрещали выстрелы. Огненные ручейки трассирующих пуль заструились над головой. Они мелькали, пропадали, рождались снова; с каждой секундой их становилось больше.
Володя и Коля вслед за старшиной упали в неглубокую ямку. Некоторое время Голован лежал, прислушиваясь к командам, передаваемым из головы колонны, и к разгоравшейся справа стрельбе. Потом он встал, опираясь на руки, как бегун на старте, и жестким голосом приказал:
— Держись за мной. Не отставать!
Выждав минуту, когда цивканье пуль над головой притихло, он рывком выскочил из ямы и, пригибаясь, побежал влево, куда отходило ядро части. Коля порывисто вздохнул, как перед прыжком в воду. До отказа втягивая голову в плечи, он тоже бросился следом за своим командиром.
Тошнотворно завыла мина.
Мальчик упал.
…Гах! — ударил поодаль разрыв. Кто-то слабо вскрикнул. Коля вскочил и оглянулся — товарища не было.
— Володька! — срывающимся голосом позвал он.
Никто не отозвался.
«Убит или ранен!» — сверкнула в сознании мальчика страшная догадка.
— Товарищ старшина! Товарищ старшина! — закричал он осипшим вдруг голосом.
Среди злого треска пулеметов никто не расслышал его.
Растерявшийся на мгновение мальчуган сделал было несколько нерешительных шагов вслед за отходившей частью.
«— Бросить… В такое время?..» Не раздумывая больше ни секунды, Коля повернул назад.
Володя лежал в яме, прикрыв голову руками.
— Ранен? — кинулся к нему вернувшийся товарищ.
— Нет, — жалобно пробормотал Володя. — Ложись, убьют. Вон как стреляют!
— Струсил?.. Эх ты!.. Вставай, вставай, скорей!
— Я сейчас… Ложись, переждем.
— Где переждем? Не видишь, на засаду наткнулись. Отходят наши! — Озлясь, Коля обхватил его сзади и поволок из ямы.
Однако Володя уже несколько оправился.
— Пусти, я сам, — вырвался он и какими-то кроличьими скачками, подпрыгивая и приседая, помчался впереди Коли.
Короткий, сверлящий сердце вой мины швырнул беглецов на землю.
— И-о-у-ах! — оглушительно рвануло рядом.
Володя вскрикнул и забился, как раненая птица.
— Что… Что с тобой?.. — испуганно прошептал Коля, подползая к нему.
— Эй, хлопцы, что случилось? Почему отстали? — раздался голос старшины.
— Володька ранен! — отчаянно выкрикнул Коля. — Миной его…
Голован подскочил к ним.
— Куда ранен?
— Плечо… — простонал Володя.
— Эх, дети, дети, ну что же вы отстали от меня, — с укором говорил старшина, торопливо накладывая повязку. — Сейчас бы мы уже из-под огня вышли.
Мимо пробежали бойцы с носилками.
— Немцы не идут? — спросил у них Голован.
— Пока пулеметчики держат.
— Кого задело?
— Старшего лейтенанта Исаева, — ответил тот же голос. — Насмерть…
— Последнего командира потеряли! — глухо промолвил старшина.
Подхватив на руки стонущего Володю, он двинулся за носилками.
Среди чужих
— Гей, малый!
Сережа с трудом просыпается и на несколько секунд открывает глаза.
«Может, показалось! — с робкой надеждой думает он, прислушиваясь к скупым звукам во дворе. — Темно еще». Но самому уже ясно, что ошибки нет — его звали. До слуха доносится старческий кашель, клокочущее неторопливое отхаркивание и плевок.
«Встал. Когда только спит?» — думает мальчик, глубже зарывается в согретое сено, чтобы хоть на минуту продлить сладкий утренний сон.
Налитые свинцовой дремой веки слипаются. Густой туман быстро и ласково заволакивает прояснившееся было сознание, и в нем опять мелькают неяркие картины сновидения.
Праздник. Много людей… Парад. Он, Сережа, шагает впереди колонны своей школы и несет флаг… Потом, оказывается, в руках у него не флаг, а кнут, а сзади — стадо коров…
— Сергей! — гвоздем входит в мозг сердитый окрик.
Сон слетел, как вспугнутая птица. Парнишка сбросил с плеч обрывки старой шубы, служившей ему одеялом, и выбрался из норы. Сырой утренний холодок липкими щупальцами обвил бока и спину.
На дворе слышались шаркающие шаги. Ворота сарая тягуче-пронзительно заскрипели и приоткрылись. В образовавшемся просвете показалась грузная фигура высокого старика-крестьянина. Рот старика плотно прикрывала густая швабра серых с подпалиной усов. Глубокие черные морщины пересекали его бритое лицо вдоль и поперек, отчего медно-бурая кожа на щеках, подбородке и шее казалась потрескавшейся, как глинистая земля на сухом ветру.
— Сколько ж тебя, парень, будить можно! — глухо проворчал он, почесывая бок. — Не первый день живешь, пора привыкать самому вставать. Это тебе не в городе бока пролеживать. Тут, брат, работать надо.
Сережа спрыгнул с сеновала и с тапочками в руках молча вышел во двор.
Рассвет уже добела вымыл полосу неба на северо-востоке. Звезды растаяли, но белесая, как крошечное прозрачное облачко, половинка луны еще висела над почерневшей тесовой крышей дома.
Мальчик поежился от свежести, заправил в штаны рубашку, которую на ночь не снимал, так как другой на теле не было, и, согнувшись, стал всовывать ноги в тапочки. Худые лопатки остро выступили на его спине.
— Обувку зря бьешь раньше срока, поберег бы, — наставительно проворчал сзади старик. — Через месяц-другой холода пойдут, пригодится.
— А вы что же, на холода обуви не дадите? — обернулся к нему подросток.
— Хм… Где ее достанешь, война!
— Что вам война. Мартин, как меня сюда вез, по дороге две пары сапог у пленных за буханку хлеба выменял. Да и так у вас полно…
Слова эти, будто кресало, высекли в каменном взгляде старика черные искры.
— Выменял — не украл! — со злым хрипом произнес он. — Мало ли что у нас есть! Ты свое имей, а на чужое не заглядывай!.. Копаешься вон, пора бы давно в поле выгнать!
— Еще ж не подоили! — угрюмо ответил мальчик, прислушиваясь, как рядом в хлеву тугие струйки молока с влажным шелестом вбивались в мягкую молочную пену.
Крестьянин громко спросил что-то по-латышски, обращаясь к тому, кто доил коров. Из хлева усталый женский голос негромко ответил по-русски:
— Сейчас! Одна осталась… Стой, ты! — раздался звонкий шлепок ладонью по коровьему боку.
Старик шумно откашлялся, сердито сплюнул и ушел в сени.
— У, кулачина! — прошептал мальчик ему вслед. — Стану я у тебя работать до холодов, паук проклятый…
Ожидая, когда работница подоит коров, Сережа снял с жерди свернутый в кольца длинный кнут и уселся на обрубке бревна, служившего ступенькой у входа в амбар.
