Марк Ефетов - Письмо на панцире
Девушка поняла: лодку увлечёт обратно к берегу и медведь растерзает юношу, который отнял у них певицу и плясунью.
Вита слушала, и ей виделось, как Аю-Даг — гигантский медведь — шумно вбирает в себя воду, и при этом ей даже казалось, что где-то у горизонта белел одинокий парус лодчонки с юношей и девушкой.
Морской прибой действительно шумел прибрежной галькой, а парус, может быть, действительно был в море. Голос вожатой доносился как бы издалека, хотя Вера была совсем рядом и говорила так, чтобы всем было хорошо слышно:
— Так вот, когда девушка увидела, что лодка поплыла обратно, она звонко запела. Её голос донёсся до медведей, звери подняли головы от воды и заслушались. Но старый вожак ещё глубже погрузил передние лапы и голову в холодные волны. Море бурлило у его пасти и пенилось.
Кто-то из детей сказал:
— Оно и сейчас бурлит там?
— Верно, там лагуна, и прибой кипит и пенится. Но медведь уже не всасывает в себя воду. Песня девушки была так хороша, что он перестал пить море и остался бежать на берегу, превратившись в гору. Бока его стали отвесными пропастями, спинной хребет — вершиной горы, голова — остроконечной скалой, а густая шерсть — дремучим лесом…
А в этом лесу не мог спрятаться от фашистов каменный матрос? — спросила Вита.
— Каменный матрос? — Вера наморщила лоб. — Я знаю, что наши следопыты пытаются узнать имя неизвестного матроса, которому у нас здесь поставлен памятник. Но почему ты называешь матроса каменным?
Почему? Но можно ли ответить на все «почему»?
Ответить Вита не могла. Пока ещё она слишком мало знала о матросе.
КАМЕНЬ, КОТОРЫИ ДВИГАЛСЯ, КАК ЖИВОЙ
Велик Артек, хотя может показаться, что пять с половиной километров Пионерской республики по берегу моря можно пройти за час. Но это совсем особые километры. Тут как бы смыкается цепь Крымских гор, которые спускаются к морю.
Вита много раз представляла себе море. Она и раньше, до встречи с ним, знала, что море только называется Чёрным, а на самом деле синее. Но вот уж она никак не могла себе представить, что море в одно и то же время, у одних и тех же берегов может быть таким разноцветным. А ведь в Артеке так оно и было…
По мраморным ступенькам Вита и Вера спускались к маленькому заливчику, и Вита воскликнула:
— Малахит!
Да, действительно, здесь море было точно такого цвета, как маленькая шкатулка, которая стояла у Виты дома на серванте. Шкатулка эта была светло-зелёная с тёмно-зелёными прожилками. И точно таким было море в заливчике, вероятно, в нём отражались зелёные горы, которые бережно обнимают Артек, защищая его от туч и ветров. А почему же тогда был ураган «Бора», когда Зиновий Петрович Соловьёв спасал детей?
Вита спросила об этом Веру.
— Видишь ли, ненастье в здешних местах нечто вроде чрезвычайного происшествия. Две высокие гряды гор и могучая спина Медведь-горы, как известно, заслоняют от непогоды Артек. Но ты же знаешь, Вита, что нет правил без исключения. Вот ураган «Бора» и был таким исключением. А вообще-то белая дымка над горами — видишь? — точно прозрачная шаль, это облака, их задерживают вершины горной гряды и не пускают в Артек. Потому небо здесь почти всегда бывает голубым.
Синяя светлынь артековского неба становится как бы шёлковой: ни облачка, ни ветерка.
За каждым поворотом извилистых дорожек перед Витой раскрывался новый и новый вид. Пока они шли по шуршащей под ногами гальке пляжа, море было голубым, подошли к скалам, и то же море стало бирюзовым. Но таким оно было только у берега. А если посмотреть дальше, к горизонту, море было почти чёрное.
Вокруг Артека горы спускались к морю террасами, а горные речки Артек и Путанис прыгали по камням, резвясь и играя.
Вита остановилась и молча смотрела на журчащую хрустально-чистую воду, и этот шум казался ей музыкой.
Вера много раз видела уже эти весёлые артековские речушки. Ей они были не в новинку. Но она стояла рядом с Витой, понимая, что нельзя спугнуть прекрасные чувства девочки.
— Правда, — спросила Вита, — здесь так хорошо не только потому, что красиво и тепло?
— Правда, — сказала Вера.
Они стояли среди мшистых камней, покрытых трещинами, будто морщинами. Но были среди них и гладкие осколки гор, отшлифованные волнами.
— Наверно, здесь было когда-то море? — спросила Вита.
— Конечно, Виточка. Ведь ты же знаешь, что камням этим тысяча-тысяча лет, а может быть, и больше.
— Ой! — Вита прижалась к Вере, и Вера почувствовала, как руки девочки сразу похолодели.
— Что с тобой, Виточка?
— Он, он… Камень…
— Ну и что, что камень? Очень старый. Но ты-то чего испугалась? Ты дрожишь.
Вера почувствовала, что Вита действительно очень напугана.
— Он сдвинулся… Тот, маленький. Ой, движется! Камень движется, как живой…
Такое действительно могло напугать. Но Вера рассмеялась:
— Это же черепаха! Видишь?
— Теперь вижу.
Черепаха выползла на свет из-за тёмного кустарника. Теперь видна была её длинная шея, маленькая голова, которой она вертела, будто нюхала воздух.
— Ты никогда не видела черепах? — спросила Вера.
— Таких больших никогда.
— А знаешь, Вита, дело не только в том, что она большая. Вон, видишь, скрылась быстро за тем камнем. А говорят, медлительная. Жаль, не поглядели мы с тобой на её панцирь. Тут в Артеке её называют — почтальон.
— Почему?
— Тоже, должно быть, легенда. Рассказывают, что кто-то когда-то видел на её панцире какие-то буквы.
— Буквы? — воскликнула Вита.
— Да, буквы.
— Когда она выползла на солнце, мне показалось… Нет, наверно, мне только показалось…
— Что ж ты молчишь, Вита? Скажи, что показалось.
— Я не знаю, как вам объяснить. Сначала я увидела морщинистую шею, как у старухи. Потом я заметила на панцире царапины. Мне показалось, что это буквы, слова… Но потом я решила, что это от старости. Ведь они долго живут. Да?
— Да, Виточка. Говорят, что черепахи живут двести лет, а то и больше.
— Подумать только… — Вита даже вздохнула. — Это значит, что когда было Бородинское сражение и ещё раньше, при царе Петре Первом, жила эта черепаха. Выходит, что она не только медленно ползёт, но и медленно живёт.
— Выходит, что так. — Сказав это, Вера подумала: «А жаль, что мы не попытались её задержать и разглядеть её панцирь».
Об этом же подумала Вита.
— Скажите, — спросила Вита, — а эта черепаха артековская?.. Нет, нет, я не так выразилась! Я просто хотела спросить: эту черепаху видели только в Артеке или и в других местах?
— В других местах? Не знаю. Хотя мне говорили, что черепахи водятся в Алупкинском парке. Мы ведь поедем всей дружиной туда в Воронцовский дворец и, наверно, увидим черепах.
— Они тоже с буквами на панцире?
— Этого, Вита, я не знаю.
ВОРОНЦОВСКИИ ДВОРЕЦ
В Артеке поездка на экскурсию всегда праздник. Чистюли (так называют дежурных по столовой) еле успевают оглядеть бегущих от умывальников к столам. Главное — не задержаться, не создать у входа в столовую пробку, не оттянуть радостную минуту, когда трогаются в путь-дорогу длинные артековские автобусы.
В то утро Вита бежала в столовую рядом с Розой.
— А я думала, — сказала Вита, — что ты сегодня дежуришь по столовой.
— Надо очень!
— А как же Вера?
— Что мне Вера. Не дежурю — и всё! Не для этого я сюда приехала. Вот ещё…
Они уже помыли руки и прошли в столовую, где часто-часто звенели ложки и голоса сливались в один сплошной гул.
Вита доедала завтрак, оглядываясь: не ушли ли ребята, которые едут с ней на экскурсию: Она увидела, что к выходу шла высокая — под рост вожатой — Джен, стоя допивала молоко Роза. А Толю и Василя Вита так и не могла найти.
Вита очень боялась опоздать. Это была её первая поездка-экскурсия из Артека.
Маша и Гарри убирали тарелки, уложив их в высокие стопки.
Маша была шустрой в работе. Она первая отнесла на кухню тарелки и стала вытирать освободившиеся столы.
— Подними стакан. — Маша вытерла стол, за которым сидела Вита. — Ну что давишься? Успеешь.
— Ой, Маша, что мне вчера снилось…
— Ну что?
— Нет, я побежала. Приедем — расскажу. Смотри — наших уже никого нет…
Накануне вечером, перед тем как заснуть, Вита шепталась с Машей.
— Там, правда, очень красиво?
— Львы, — сказала Маша, — спят.
— Тише… Все уже спят.
— Я говорю, что там один лев спит.
— А мне Вера говорила, что там черепахи.
— А ты почему попала в Алупку с другим отрядом? А?
— Долго рассказывать. Понимаешь, мне пришлось поменяться дежурством. Наш отряд решил так: чтоб не позориться из-за Розы, дежурить за неё. Авось в ней проснётся совесть. Она утром просыпается с трудом. Любит поспать…
