Кристине Нёстлингер - Ильза Янда, лет - четырнадцать
– Ну, так что тебе? – спросил Герберт Планк, и все зеваки вокруг затаили дыхание.
– Мне надо поговорить с тобой наедине.
Хотя я три раза откашлялась, я опять пискнула, как мышонок.
– Ну что ж, прошу, – сказал он и указал на еще одну дверь.
Я вошла в нее, он двинулся за мной. Герберт предложил мне место в качалке, а сам сел напротив меня на кровать.
– Я пришла из-за сестры, – начала я. Он молчал.
– Моя сестра ведь пропала. Уже десять дней прошло.
Он молчал.
– Я хотела спросить, может, ты что-нибудь знаешь... – Я просто не знала, что говорить дальше.
– Извини, пожалуйста, но кто твоя сестра? – спросил Герберт.
– Ильза.
– Какая Ильза?
– Ильза Янда.
– Весьма сожалею, – вид у него был такой, будто он и вправду сожалеет, – но Ильзы Янда я не имею чести знать.
– Это правда?
– А как она выглядит?
– Она красивая. У нее такие длинные волосы, серые глаза. И она очень стройная. Волосы каштановые.
Не так-то легко описать человека.
Но тут дверь распахнулась. Вошел один из мальчишек – тот, что повыше.
– Герберт, да знаешь ты ее! Она из девятого «А». Сногсшибательный экземпляр!
Он жеманно похлопал ресницами и, покачивая бедрами, стал прохаживаться по комнате, словно аист. На Ильзу это было уж точно ничуть не похоже. Но Герберт Планк вдруг усмехнулся.
– Ах, эта, грудь торчком!
– Точно, – сказал парень.
– Так что же с ней стряслось? – Теперь Герберт Планк проявил к делу некоторый интерес. – Что я должен, собственно, о ней знать?
Да ведь это «директор цирка», подумала я. Бабушка права. Он не имеет ни о чем ни малейшего представления. Настоящий «директор цирка».
Я хотела тут же идти, но они меня не отпускали. Они расспрашивали и расспрашивали меня без конца. Только для того, чтобы уйти, я рассказала им про роман – все, что узнала от Хелли.
– Сожалею, – усмехнулся Герберт. – Был совершенно не в курсе. Но если дама всплывет на поверхность, пусть подает заявку. Я к ее услугам!
Брат Герберта проводил меня до дверей. Другой брат и карапуз все еще стояли в передней и глазели. Одна из дверей была приоткрыта. Я думаю, в щелочку подглядывала пышная блондинка.
У двери брат Герберта снял с вешалки свою куртку и быстро надел ее.
– Пойду провожу тебя немного.
По дороге он начал рассуждать:
– Послушай, мой брат – честно говорю – совершенно наивен. Вообще ничего не смыслит в девчонках.
Я кивнула.
– Он правда почти не знает твоей сестры.
Я кивнула.
– Но в нашем классе – я учусь в восьмом «Б» – есть один весьма странный тип. Знаешь, такой длинный, белобрысый, почти альбинос. Да ты его наверняка сто раз видела. У него велосипед с таким идиотским седлом, к нему еще лисий хвост прицеплен.
Этого типа я видела каждое утро. Но я не могла понять, почему брат Герберта мне о нем рассказывает.
– Ну вот. Этот тип – вообще-то его зовут Вольфганг-Иоахим, но мы прозвали его Набрызгом, ведь у него вся морда в веснушках, – он вовсю ударяет за девчонками! Но только за самыми красивыми и всегда за теми, которые старше его и ему абсолютно недоступны.
Я вздохнула и кивнула.
– Так вот, он уже с летних каникул следует по пятам за твоей сестрой. Словно тень!
Набрызг и Ильза! Просто смешно. Таких моя сестра вообще не замечает. Ей все равно, ползет ли по дорожке муравей или катит на велосипеде Набрызг.
– У Ильзы точно ничего не было с этим Набрызгом, – сказала я.
– Ну конечно, не было! – брат Герберта снисходительно улыбнулся. – Но... вот как раз потому, что она даже и глядеть в его сторону не хотела...
– Что «как раз потому»?
Я никак не могла понять, куда он клонит.
– Он шнырял за нею повсюду, можно сказать, шпионил. Он мечтал о ней, но орешек был ему не по зубам. И вот именно потому, как эрзац...
Наконец-то до меня дошло.
– Вместо того чтобы быть с ней, он, значит, бегал за ней?
– Ну да, совершенно точно, Sweety1. Он всегда знал, когда у нее урок музыки и когда у нее насморк, возле каких витрин она останавливается и вообще все! И если она с кем-то встречалась или к кому-то ходила, он тоже наверняка это знает. Точно! С гарантией.
1 Здесь: дорогуша, лапочка (англ.).
– Он что же, говорил вам, что она с кем-то встречается?
– Ну уж нет. – Брат мотнул головой. – Он ведь не дурак рассказывать нам, что его дама сердца крутит роман с другим. Этого никто не станет делать. Но все-таки он-то уж знает, если у нее с кем-то что-то было!
– Ну так что же мне делать?
– Как что! Пойти и спросить его. Только, конечно, осторожно, с психологией.
– Нет, к нему я боюсь идти, – пробормотала я.
Брат был просто возмущен. Он заявил, что я шляпа, что я слишком легко сдаюсь и вообще у меня нет спортивного духа.
– Не хочу я никакого спортивного духа, – сказала я. – Я хочу найти мою сестру.
Брат заявил, что хотя ему совершенно непонятно, как это человек может стремиться вновь обрести брата или сестру, но что сам он настолько добр и любопытен, что проводит меня к Набрызгу. Если, конечно, я хочу.
– И еще захватим с собой Али-бабу. Али-баба может оказать на Набрызга необходимое давление.
Али-бабу я знала. Али-баба тоже учился в их классе и был, наверно, самым толстым и самым сильным парнем во всей нашей школе. Мы договорились встретиться на другой день в 15.00 возле парка. Прежде чем мы расстались, я спросила, как его зовут. Брата звали Николаус.
Потом я пошла к бабушке.
Бабушке я ничего не рассказала про мое посещение Герберта Планка и про Набрызга. Я боялась, что все это покажется ей бессмысленным.
Бабушка уже затопила печку. У них настоящая старая печка, которую топят углем. Я люблю эту печку. Сзади у нее такая черная труба, она идет прямо до потолка и уходит в него, а когда долго держишь поддувало открытым, труба раскаляется докрасна. Один раз – я была тогда еще совсем маленькой – я обожглась об эту печку. И так ревела, что сбежались жильцы со всего дома. А потом они все притащили какие-то мази и бальзамы.
Когда Татьяна кричит, будто ее режут, никто из нашего подъезда к нам не приходит. В лучшем случае соседи напишут жалобу управляющему, а он позвонит маме по телефону и скажет, чтобы она запретила Татьяне так орать.
Я хотела остаться ночевать у бабушки.
Мы пошли на второй этаж к Приходам. У них есть телефон. Я позвонила домой. Подошел Курт.
– Ну, конечно, оставайся, если ты хочешь, – ответил он, но потом вдруг запнулся и сказал, что он все-таки лучше спросит маму.
Тогда к телефону подошла мама. Она спросила, почему я хочу остаться ночевать у бабушки. Я не могла ей этого объяснить, потому что мне и самой это было не так уж ясно. Мама начала причитать – как все это сложно и неудобно. Придется перед школой зайти домой за книгами, нужно переменить белье, а у меня с собой его нет. И вообще как-то, собственно говоря... Ну, собственно говоря, она против.
– Так как же, можно мне остаться или нет? – спросила я.
– Только если это абсолютно необходимо, – сказала мама.
– Да нет, это не абсолютно необходимо.
– Ну тогда возвращайся домой. Только скорей, уже очень поздно, – сказала мама. И еще добавила: – А как ты вообще там очутилась? Я думала, ты идешь к Анни!
Я положила трубку. Ведь телефонные разговоры часто прерываются.
– Не огорчайся, – сказала бабушка, – может быть, она разрешит тебе в другой раз.
– Да, конечно, – сказала я. Но я в это не верила.
Я пошла домой и всю дорогу придумывала, что бы такое соврать маме.
Но когда я пришла, мама уже опять лежала в постели с головной болью. Советница, правда, осведомилась, где я пропадала, но я ей ничего не ответила.
Посещение Набрызга я, наверное, никогда не забуду – даже если стану долгожителем.
Ровно в три я подошла к парку. Со спортивной сумкой. Потому что на самом-то деле я должна была идти на тренировку. Николаус и Али-баба стояли у входа в парк, прислонившись спиной к решетке.
– А вы уверены, что он сейчас дома? – спросила я.
Мне не хотелось совсем уж зря пропускать гимнастику.
– О нас доложено, – усмехнулся Али-баба.
– А вы ему сказали, что я насчет моей сестры...
Николаус покачал головой.
– Конечно, нет! Я на уроке латыни послал ему записку. Там стояло: «Будь в 15.10 дома, а не то пеняй на себя – шапка сгорит».
– Какая еще шапка сгорит? – спросила я. Они рассмеялись. Наверное, так говорят, когда должно случиться что-то ужасное.
Николаус сообщил мне, что он уже продумал первоклассный, тактически грандиозный план наступления. А Али-баба подтвердил, что план этот как пить дать принесет победу. Точно. С гарантией. И вообще они вели себя так, словно речь шла не о моей, а об их сестре, а я тут только так, случайно, рядом с ними чапаю. На углу квартала, где живет Набрызг, они поставили меня в известность, что отныне мне надо идти возле самой стены. Этот Набрызг, как опасался Али-баба, небось из любопытства стоит у окна и ждет. Если он завидит меня, он тут же поймет, в чем дело, и точно рассчитанная тактика нападения врасплох полетит ко всем чертям. Я шла, прижимаясь к стенам домов, и вытирала их рукавом пальто.
