Сергей Силин - Рояль в сугробе
— Она… она хорошо приспособилась, — с трудом выдавил из себя Оклахомов.
Ольга Васильевна удовлетворённо кивнула и опустила Оклахомова вниз.
— Знаешь ведь, — укоризненно сказала она, развязывая ему руки и ноги. — Садись, тройка.
Оклахомов, пошатываясь, направился к своей парте.
Ольга Васильевна устало откинула капюшон и широким рукавом рясы вытерла со лба пот.
— Переходим к следующему вопросу. Отвечать будет… Оклахомов. Оклахомов, проснись!
Узник
— На улицу не выйдешь, пока не сделаешь домашнее задание, — сказала сестра и закрыла дверь комнаты.
Оклахомов обиделся, показал двери язык и уткнулся носом в оконное стекло. Внизу ребята играли в футбол. Немного пострадав, Оклахомов сел за стол и раскрыл тетрадь.
«Сочинение», — старательно вывел он посередине строки, а чуть ниже большими буквами написал название: «УЗНИК».
«В стихотворении „Узник“ Лермонтов говорит любителям поэзии всю горькую правду о самодержавной России», — написал он и глубоко задумался.
На карниз сел воробей. Попрыгал, почирикал, клюнул что-то невидимое, подмигнул Оклахомову глазом-бусинкой.
«Все товарищи узника давно на свободе, — продолжал Оклахомов. — Только он один томится в неволе. Велики страдания узника, чрезмерны его муки. А за окном клюёт свою кровавую пищу молодой орёл. Так и зовёт узника своим взглядом».
Оклахомов посмотрел в окно и тяжело вздохнул. Воробья на карнизе уже не было. По небу ползли пузатые тучи, ребята внизу по-прежнему играли в футбол.
«Проносятся над сырой темницей вольные тучи. „Прощай, немытая Россия!“ — словно бы говорят они. — Прощай, страна рабов, страна господ, да и ты, узник, тоже прощай!»
За дверью прошла на кухню сестра, загремела чайником.
«Но не убежать узнику из темницы, — написал Оклахомов. — За дверью ходит туда-сюда грозный надзиратель. А окно высоко — не выпрыгнешь».
Сестра выключила радио.
Оклахомов повеселел, закрыл тетрадку, крадучись, вышел в прихожую. Воровато озираясь, нахлобучил кепку, взял куртку и быстро выскочил из квартиры.
— Петя, ты куда? — закричала ему вслед сестра, но Оклахомов уже скатывался вниз по лестнице.
Его властно звала свобода.
Ничего, кроме правды
— Мне не нравится на ваших уроках то, что… Дальше вы пишете о том, что вам не нравится на моих уроках, — улыбнулась Светлана Михайловна. — Всем всё ясно?
Класс озадаченно молчал.
— Это мне нужно для того, чтобы я могла учесть свои ошибки, сделать уроки ещё лучше и интереснее, — пояснила учительница.
Класс заулыбался, зашушукался и с удовольствием принялся за редкую работу.
«Мне не нравится, — начал Оклахомов. — Мне не нравится… Интересно, что мне не нравится?»
Он задумался. Уроки литературы ему нравились больше, чем другие. Оклахомов почесал в затылке и заглянул в листок соседа по парте. Но тот прикрыл листок рукой, и Оклахомов ничего не смог прочитать.
Тогда он принялся разглядывать Светлану Михайловну, пытаясь отыскать в ней то, что ему могло бы не нравиться. Но и тут ничего не нашёл.
Ему нравилось в Светлане Михайловне всё: и её глаза, и её голос, и её платье. Оклахомову нравилось, что она всегда спокойна и доброжелательна, что она часто улыбается. Ему нравилось, что она совсем не умеет ругаться, зато часто всех хвалит, и на её уроках не бывает скучно.
«Так что же написать? — мучительно думал Оклахомов, чувствуя, как быстро уходят отведённые для ответа минуты. — Что?»
— Заканчиваем, — улыбнулась Светлана Михайловна. — Все написали? Петя, а ты что же? Неужели тебе всё нравится?
— Что вы, Светлана Михайловна, — отозвался Оклахомов. — Конечно, не всё!
Он решительно вял ручку и написал:
«Мне не нравится на ваших уроках то, что мне на них всё нравится».
Кого-кого, а Светлану Михайловну он ещё никогда не подводил.
Операция «Ниндзя»
— …Уничтожают леса, отстреливают животных! — всё больше волнуясь, говорила руководительница экологического кружка «Зелёный мир». — Люди не жалеют даже своих жилищ! Посмотрите, в какой ад превращены подъезды домов! Стены исчёрканы, перила изрезаны и оторваны, на лестницах мусор! Одним словом, ребята, я предлагаю провести операцию под кодовым названием «Ниндзя», во время которой каждый сделает для своего подъезда всё, что в его силах. Операцию проводим в два часа ночи. А теперь представьте: утром ваши соседи выходят из квартир, а в подъезде их встречает невероятная чистота и красота. Они поражены, восхищены, растроганы и тут же клянутся больше никогда не курить и не мусорить…
Глубокой ночью, когда дом спал крепким безмятежным сном, не подозревая о грозящей ему чистоте, Оклахомов бесшумно выскользнул из тёплой постели. Быстро оделся во всё чёрное, натянул на голову чёрный чулок сестры с проделанными в нём дырками для глаз, взял веник, совок и ведро.
Дверь открылась без скрипа: петли были смазаны ещё днём.
Окинув критическим взглядом лестницу, перила и стены. Оклахомов спросил себя: «В силах ли я уничтожить надписи на стенах и потолке?»
Он подумал немного и честно признался: «Нет, я не в силах уничтожить надписи на стенах и потолке. На это не хватит и летних каникул… В силах ли я отремонтировать перила? Нет, я не в силах отремонтировать перила. Тут нужна целая бригада плотников. А может, и две… В силах ли я собрать мусор? В силах!»
Оклахомов бесшумно поднялся на последний этаж и начал операцию «Ниндзя».
С тихим шорохом летели в пластмассовое ведро фантики и окурки, спички и стаканчики из-под мороженого, бутылки, мятые жестяные банки и обрывки газет. В воздух поднималась густая пыль.
Когда Оклахомов дошёл до первого этажа, ведро было наполнено доверху.
Оклахомов задумался: куда девать мусор?
Он осторожно выглянул на улицу. На улице было темно, пусто и тоскливо. Дул холодный северный ветер. Луна пряталась за чёрные тучи.
Прижимаясь к стене дома, Оклахомов перебежал в соседний подъезд и высыпал мусор у батареи.
Утром жильцы оклахомовского подъезда обнаружили на лестничной площадке первого этажа огромные кучи мусора.
Это соседняя школа в три часа ночи провела свою операцию. Под кодовым названием «Зелёный дом».
Судьба поэта
Любовь творит с человеком, что хочет: одних толкает на подвиг, других на преступление. Оклахомова любовь толкнула в поэзию. Пришлось даже завести специальную тетрадку.
Придумает Оклахомов стихотворение, запишет его в тетрадку и дату поставит. Дату он ставил обязательно, чтобы потомки не ломали головы, гадая, когда он создал тот или иной шедевр.
Пушкин, например, не под всеми стихами даты ставил, так сколько потом литературоведам возиться пришлось, чтобы установить точное время появления произведений.
Ещё, в отличие от Александра Сергеевича, Оклахомов посвящал стихи только Леночке. Даже знаменитое стихотворение про рыбалку на Мулянке ей посвятил. Хотя она, наверное, и удочки-то ни разу в жизни в руках не держала. Но, может быть, за это Оклахомов её и полюбил. За то, что она такая… такая… В общем, совсем другая.
К концу недели стихов набралось две тетрадки. Оклахомов надел галстук-бабочку, отряхнул штаны и отправился к знакомому поэту, который жил в соседнем доме.
Поэт очень удивился визиту Оклахомова. Он устроился поудобнее в своём рабочем кресле и попросил гостя прочитать самое лучшее стихотворение.
— У меня все самые лучшие, — скромно признался Оклахомов и открыл тетрадку наугад. Повезло раннему стихотворению «В тисках любви»:
Сердце прыгает, как Бубка[2],
Я попал в тиски любви,
Грохоча, как экскаватор,
Из меня ползут стихи…
Закончив, он стал ждать, когда поэт его благословит. Но тот как-то странно изменился в лице, начал сопеть, покусывать губы и отводить глаза.
Оклахомов подождал для приличия ещё секунду и спросил поэта прямо:
— Как бы мне книжку издать?
Поэт засопел ещё громче, повернулся к Оклахомову боком и прикрыл лицо рукой.
«Боится конкуренции», — догадался Оклахомов.
— С книжкой, мне кажется, тебе торопиться не стоит, — отозвался наконец поэт, продолжая кусать губы и издавая странные сдавленные звуки. — Ты вот что, приходи вечером во дворец творчества на литературный кружок. Там и поговорим.
«Народ меня поддержит, — подумал Оклахомов. — Будущее за мной».
— Ну что ж, — сказал он. — Я, собственно, не против…
Поэт вскочил с кресла, закрыл лицо руками и убежал в другую комнату. Видно, нелегко ему было.
