Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
— Всё равно не отмоетесь здесь. Незачем и грязь разводить.
Спорить никому не хотелось. Все молча отряхивали платье от въедливой известковой пыли, чистили о траву побелевшие тапки.
— Вот и ещё день прошёл… — как-то значительно и печально сказал Одинцов.
Васёк поднял глаза и встретил тоскующий взгляд Петьки.
— Пойдём на пруд! — бодро сказал Васёк. — Там и вымоемся и поговорим.
Он знал, что у всех на душе лежит тяжёлый камень — беспокойство за учёбу. Аккуратное посещение уроков всё ещё не налаживалось, каждый день кто-нибудь отсутствовал.
— Надо посоветоваться, — как всегда в трудных случаях, говорил Одинцов.
День уже кончался, но впереди был ещё длинный вечер.
— На пруд! На пруд! — оживились ребята. — Девочки, не расходитесь!
— Мне домой надо, — покачала головой Нюра.
— Васёк, я сегодня обещала маме прийти пораньше. Она очень много занимается сейчас политучёбой. Мне надо ещё ужин сварить и посуду убрать, тихо сказала Лида. — А завтра мама работает, так, может быть…
— Нет, у нас нет больше завтрашних дней. Мы можем потерять шестой класс, понятно?
— Давно понятно! — буркнул Мазин.
— Объявляю сегодняшний сбор на пруду обязательным! — решительно закончил Васёк.
Сбор! Знакомое слово всколыхнуло и сразу мобилизовало ребят, все повеселели. Петя Русаков с благодарностью взглянул на Трубачёва.
— Молодец! — одобрительно сказал Одинцов.
К Лиде и Нюре подошёл Сева Малютин.
— Вы куда?
— Пойдём, пойдём — у нас сбор! Сейчас Трубачёв объявил!
— Как? А я ничего не знаю! Мне даже не сказали! — обиделся Сева.
— Да это только сейчас. Мы тоже ещё ничего не знали — вдруг он говорит: сбор! — взволнованно зашептали девочки.
— Давно не слышали! — усмехнулся Мазин и, так же как Одинцов, одобрительно сказал: — Молодец Трубачёв!
Васёк шёл впереди, не оглядываясь, но слышал всё, что говорили товарищи. Слово «сбор» вырвалось у него неожиданно. И теперь он сам был взволнован этим коротким и торжественным напоминанием о том, что они пионеры, что им необходима пионерская работа, что в ней есть всё, чего им не хватает в их жизни и труде. В ней есть чёткость, мужество, дисциплина и многое другое, что делает жизнь увереннее и проще и не даёт возможности растрачивать бесполезно своё время. Ещё минуту назад Васёк не знал, о чём будет говорить с товарищами и как выйдут они из своего трудного положения. Но теперь он знал. Да, сбор! На нём всегда решались самые серьёзные вопросы.
Васёк шёл твёрдым, уверенным шагом и чувствовал, что в его товарищах тоже появились спокойствие и бодрость.
В редкие часы отдыха любимым местом ребят был старый пруд. Заросший и заброшенный, он напоминал им Слепой овражек. Так же на закате в зелёной воде отражались светлые лучи солнца, так же качались над головой шумливые ветки и кричали, пролетая, птицы. Только не было затонувшей в воде коряги. Здесь, среди ёлок, на тёмном берегу, как случайная гостья, гляделась в пруд нарядная белая берёза. На её нежном стволе чернели вырезанные Мазиным буквы: «Р.М.З.С.». Л около бывшей землянки, широко раскинув разлапистые ветки, крепко сидела в земле старая ель.
Нет, это не был Слепой овражек! По краю пруда не рос густой орешник, здесь не могли спугнуть ребят чужие, страшные шаги… Но в густой тени, у заросшего пруда, вставали в памяти дорогие, знакомые лица, и чудилось, что протянешь руку — и опустишь её на тёплое загорелое колено сидящего рядом Генки, а закроешь глаза — и стоит перед тобой в шапке-кубанке Игнат, крепко сведены у переносья чёрные брови… А из-за спины Игната выглянут серые выпуклые глаза Федьки…
И Грицько протянет через головы товарищей крепкую ладонь:
«Здорово, хлопче, давай твою руку…»
А то вдруг покраснеет вода на пруду, и почудится оттуда детское удивлённое лицо мёртвого Ничипора, покажется серебряная голова Николая Григорьевича, а рядом с ней другая — с густыми, нависшими бровями и пересечённой шрамом щекой… Острой болью рванётся сердце, тихо застонет над головой берёза, и страшно припомнится худенькое вытянувшееся тело деда Михаила.
Ой, не забудьте ж того, пионеры, что видели, что слышали, не забудьте нашего лютого ворога!..
Нет, не похож родной пруд на Слепой овражек, только память здесь острей и жалостней да как будто ближе далёкие друзья. Поэтому и полюбилось так ребятам тихое местечко…
— Мойтесь! — говорит Васёк и с удовольствием погружает в воду горячие пыльные руки.
Ребята следуют его примеру и насторожённо следят, как он приглаживает водой свой непокорный чуб, неторопливо повязывает галстук. Вот он уже приготовился — чистый, свежий, приглаженный. На мокром лице синие глаза с знакомым блеском глядят на товарищей. Руки у всех невольно поднимаются к галстукам, старательно разглаживают их концы.
— Мы пионеры, — говорит Васёк, — и сейчас, на этом сборе. Нам нужно разобрать все свои дела. Что у нас получается? Уроки мы пропускаем, в госпиталь никак не попадём, даже навестить Васю не можем. На работе толчёмся целый день все вместе. А потом ходим друг за другом и спрашиваем: что делать с учёбой? Верно я говорю?
Ребята молча наклонили головы.
— Так ты сам знаешь — времени не хватает, — пожал плечами Мазин.
— Времени? — переспросил Васёк. — А где наше расписание? Вспомните, сколько уроков было в школе, сколько кружков… да сколько мы на коньках да на лыжах бегали, да в кино ходили… На всё это было у нас время?
Лида Зорина подняла руку:
— По-моему, с теперешним это нельзя сравнивать. Ведь тогда с нами и Сергей Николаевич был и Митя. Они сами за всем следили. И дисциплину подтягивали.
Васёк быстро повернулся к Лиде:
— А ты что хочешь, чтобы сейчас, когда идёт ремонт школы, к тебе взяли и прикрепили бы учителя и вожатого специально подтягивать твою дисциплину? Потому что ты сама ничего не можешь? Маленькая?
— Почему это я? — возмутилась Лида. — Разве я про себя говорю?
Ребята зашумели.
— Васёк правильно говорит! — выкрикнул Одинцов. — Мы пионеры, мы должны сами на себя надеяться, да ещё и взрослым помогать в такое трудное время!
— Нам нечего барчуков из себя корчить и нянек себе искать! — сердито сказал Мазин.
— Подождите! — остановил товарищей Васёк. — Будет у нас школа — будут и учителя и вожатые. А сейчас мы, конечно, должны надеяться только на себя. Значит, давайте решим: что для нас главнее всего? Учёба! А для учёбы нужно время. А время у нас как вода в решете. Вот это, по-моему, хуже всего.
Нюра откинула с плеч выросшие за лето косы:
— Васёк правду сказал, что время у нас как вода в решете! Работаем мы хорошо, я ничего не скажу, никто не ленится, но во всём другом мы просто какие-то неуспевающие! А против как дети были… у нас того, что раньше, когда мы… вообще совсем другая жизнь стала…
— То, что было раньше, — вставая, сказал Одинцов, — мы вспоминать не будем. Сейчас война, н каждому человеку труднее стало…
— А я, например, ни на что и не жалуюсь, — перебил его Мазин. — Я не белоручка! — Он вытянул руки, оглядел свои шершавые, загрубевшие ладони и с удовлетворением сказал: — Вот они, ручки-то! Красота!
Ребята засмеялись.
— Да хватит вам, ребята! — крикнула Нюра. — Какой тут смех! На самом деле! Разобраться надо, почему мы ничего не успеваем!
Васёк покачал головой:
— Нам нужно точное расписание, чтобы мы знали, куда нас время уходит.
Петя Русаков поднял руку:
— Трубачёв, дай мне слово!
Васёк кивнул головой.
— Моя мама говорит… — начал Петя.
Но Мазин, сморщившись, как от зубной боли, махнул рукой:
— Ничья мама нам тут не поможет!
— Мазин! — сердито прикрикнул Васёк.
Петя вспыхнул, закусил губы.
— Ну, рассказывай, что говорит твоя мама, — немного смутившись, согласился Мазин.
Но Петя уже рассердился.
— Она говорит, — закричал он в лицо товарищу, — что ты понабирал себе жалких слов и носишься с ними, как дурак с писаной торбой!
— Что? Что? — Мазин остолбенело уставился на товарища.
— Что твоя мама говорит? — заинтересовались ребята.
— Повтори, Петя, — сказал и Васёк.
— Она говорит, что Мазин понабирал себе где-то жалких слов: не можем, не успеваем, не справляемся — н что такие слова надо совсем забыть и выбросить! — залпом выпалил Петя.
Ребята переглянулись.
— Вот это здорово! — с восторгом сказал Одинцов.
Мазин вдруг склонил набок голову и, закрыв глаза, повалился навзничь.
— Убил! Прикончил! — заорал он, дрыгая ногами.
Ребята расхохотались. Даже Петя не выдержал и улыбнулся. Но Васёк прыгнул к Мазину и сердито дёрнул его за руку.
— Не кривляйся! Поделом тебе! И нам всем поделом! О чём мы тут говорим? На что жалуемся? Не можем, не успеваем, не справляемся… Екатерина Алексеевна нас всех насквозь видит! И с этого дня… — Васёк тряхнул головой и смял ладонью упавшие на лоб волосы, — чтоб с этого дня у нас было всё иначе… Сева Малютин, пиши!
