Валентина Осеева - Васёк Трубачёв и его товарищи
— Что ты будешь делать! — горевал школьный сторож. Нет как нет! Леонид Тимофеевич весь исхлопотался! И куда они все подевались в городе?
— Дефицитный товар. Большой спрос на печника идёт, — авторитетно заявлял Мироныч-старший.
— Как хотите, а доставайте. Школа без печей не может быть, — хмуро цедил младший.
В комнате стояли аккуратными столбиками сложенные кирпичи. Ребята наносили песку, глины, но печника не было.
Каждое утро, почистив с помощью Грозного свой выходной костюм, Леонид Тимофеевич отправлялся на поиски.
Однажды, вернувшись, он весело похлопал сторожа по плечу:
— На днях печник будет!
— Откуда? — всполошился Грозный.
— Из райкома комсомола, — с лукавой усмешкой ответил Леонид Тимофеевич.
Сторож значительно поднял брови.
— Уж это без ошибки! — с уважением сказал он.
Глава 30
КАК ЗАРОЖДАЕТСЯ МЕЧТА…
От жаркого солнца кое-где на тротуарах образовались кривые трещины, пыль густо оседала на кустах, на заборах.
В разгар работы с улицы на зелёный пустырь вдруг доносился громкий знакомый голос диктора, передающего последнюю сводку. Работа останавливалась, взрослые и дети выбегали на улицу и, повернув головы к громкоговорителю, слушали сообщение с фронта. Те, которые не могли бросить работу, нетерпеливо спрашивали вернувшихся:
«Ну что там слышно? Как дела на фронте?»
Сегодня, заслышав сводку, Васёк выбежал на улицу вместе с Витей Матросом. Перегоняя друг друга, они помчались на голос диктора и, пристроившись позади собравшейся кучки прохожих, слушали утреннее сообщение. Витя Матрос стоял рядом с Васьком и не мигая смотрел горячими, чёрными, как угли, глазами на громкоговоритель.
Военные события владели всеми помыслами Вити — он не пропускал ни одной сводки, жадно слушал рассказы о героях и сам мечтал о подвигах.
В доме у Вити, на чердаке, под слуховым окном, долго лежал на боку старый ящик, когда-то заменявший ему корабль. Ещё не так давно Витя являлся на чердак и, воображая себя капитаном, командовал невидимыми матросами: «Команда, наверх! Убрать снасти! Надвигается шторм! Попросить ко мне Виктора Боброва!» — «Есть Виктора Боброва!» — отвечал сам себе Витя. «Виктор Бобров! Вам предстоит выяснить расположение противника. Возьмите запасную шлюпку и отправляйтесь немедленно!» — «Есть, капитан!»
Старый ящик превращался в шлюпку, он скрипел и бешено раскачивался.
Мать стучала щёткой в потолок.
«Витя, Витя! — кричала она. — Что ты там делаешь, противный мальчишка. Штукатурка сыплется с потолка».
Витя затихал, но ненадолго.
«Человек за бортом!» — вдруг отчаянно орал он, прыгая с размаху из «шлюпки» на старый ободранный диван с торчащими из ваты пружинами. Игра разгоралась снова.
Но с тех пор как началась война и любимый брат Вити ушёл на фронт, мальчик забыл свои детские забавы. Слуховое окно на чердаке затянулось паутиной, и в морозную зиму Витя сам порубил свой старый ящик матери на дрова.
Сейчас мысли Вити Матроса уносились к каменистым берегам под Севастополем, где сражался его старший брат — моряк Черноморского флота Николай Бобров.
С побелевшим от волнения лицом мальчик жадно вслушивался в каждое слово диктора:
«Неувядаемой славой покрыли себя защитники Севастополя. Они стойко и мужественно обороняют от немецко-фашистских захватчиков каждую пядь Советской земли…»1
Васёк мельком поглядывал на Витю, тихонько жал его тонкие загорелые пальцы.
«Брата вспоминает…» — с тёплой жалостью думал он.
Сводка кончилась. Прохожие постепенно разошлись, а Витя всё ещё стоял и, забывшись, смотрел вверх, на громкоговоритель. Васёк тронул его за плечо:
— Пойдём!
Витя медленно повернул к нему голову. В его глазах блестели слёзы. Васёк заволновался.
— Витя, он вернётся, твой брат, ты не бойся! — поспешно сказал он, чтобы утешить мальчика.
Ресницы у Вити дрогнули, сбрасывая светлые капли слёз, губы зашевелились, но он ничего не сказал, только покачал головой и вытащил из-за пазухи пачку писем, завёрнутых в газетную бумагу. Письма были смятые, зачитанные, с истёртыми, расплывшимися буквами. Витя развернул одну бумажку и прочитал дорогие слова, написанные ему братом перед боем.
Письмо было суровое, но между строк сквозила нежная, большая любовь к младшему братишке. Кончалось оно так:
«…Моряки стоят насмерть. Пусть советские люди крепки надеются на нас — будем бороться до последней капли крови. И ты, Витька, помни: коли не вернётся твой брат, значит, смертью храбрых погиб он на своём посту. И плакать о нём, братишка, не надо. Утешай мать, береги её за себя и за меня. Вырастешь — станешь моряком. Выйди в море, погляди на город-герой Севастополь, на прибрежные камни, политые нашей кровью, и сними, Витька, шапку перед славными защитниками-черноморцами. Был между ними и брат твой Николай…»
Мальчик опустил письмо. Глаза его сверкнули гордой решимостью:
— Кончу школу — стану моряком. И, если Родина даст мне какой-нибудь приказ, я не посрамлю брата!
Васёк с большим уважением смотрел на мальчугана, который с недетской суровостью преодолевал своё горе и твёрдо знал свой будущий путь.
Васёк с беспокойством подумал о себе. А кем будет он, Васёк Трубачёв? Какие-то неясные мысли тревожили его душу.
Он видел себя и командиром отряда, и строителем, и геологом, но во всём этом не было того главного, прямого, раз навсегда намеченного пути, который был у Вити.
Глубоко задумавшись, Васёк не слышал, как Витя тихонько потянул его за рукав и что-то сказал.
Он понял только, что товарищ говорит о море, где, рассекая гребни неспокойных волн, идут на врага боевые советские корабли, где на берегу бьются насмерть севастопольские моряки, где из рукопашной схватки не уйти живыми врагам…
Витя говорил громко, возбуждённо, и сила его слов захватывала Васька. Потом он умолк. Лицо его засветилось неизъяснимой прелестью затаённой мечты.
— Уйдём в море, Трубачёв! — с восторгом сказал он вдруг. — Ты не знаешь, какое море! Я вырос на берегу. Я видел высокие, как дома, волны — они выбрасывали громадные камни и разбивали их вдребезги. Но моряки ничего не боятся… Уйдём на корабль, Трубачёв! Ты не знаешь, какой народ моряки!
Голос Вити проникает в сердце Васька. Стать отважным советским моряком, служить своей Родине, защищать её от врагов, стоять насмерть, как стоят под Севастополем черноморские моряки…
Васёк вскидывает голову. По широкому синему небу уплывают куда-то вдаль тяжёлые белые облака. Чудится: в далёком, невиданном море идут на врага боевые корабли, на палубе в чёрных бушлатах стоят моряки, и, залитый солнечным светом, на высокой мачте реет советский флаг.
— Уйдём в море, Трубачёв! — настойчиво шепчет Витя.
Бывает в жизни тревожный и радостный миг, когда в сердце человека зарождается мечта. Васёк уже чувствует её крылатое прикосновение.
— Но ведь это ещё не скоро, Витя. Нам ещё надо кончить школу, — с трудом возвращая себя к своим делам, к своей теперешней жизни, рассеянно говорит Васёк.
— Конечно, конечно! Мы кончим школу и морское училище… Нам ещё много надо учиться! — радостно подхватывает Витя. — Ты только скажи мне — пойдёшь?
Васёк крепко обнимает его за плечи:
— Пойду… Спасибо тебе, Витя! Спасибо тебе…
Васёк не знает, за что он благодарит этого черноглазого мальчишку, но чувствует, что Витя Матрос как будто подарил ему синее море с боевым кораблём, и бушлат моряка, и будущие подвиги.
Так зарождается мечта…
Глава 31
НА ПРУДУ
К вечеру работа на пустыре утихла. Рабочие расходились по домам. Свернув трубочкой фартуки и засунув их под верстак, ушли и два Мироныча. Закончил работу кровельщик и, постукивая молоточком по новенькой водосточной трубе, поджидал директора. Две женщины спешно домывали лестницу и комнату на втором этаже, предназначенную для учительской. Ребята собирали разбросанные по двору инструменты и вносили их в дом.
В передней, возле сваленных в кучу дранок и обрезков, Грозный, присев перед табуреткой, кипятил на керосинке чан.
Леонид Тимофеевич, выглянув из окна второго этажа, махнул ребятам рукой:
— Кончайте! Кончайте! Домой пора!
Васёк сгрёб лопаты, покрыл их брезентом и выпрямился. Исцарапанные плечи его, чёрные от солнца и грязи, ныли от усталости.
Но сквозь эту усталость он чувствовал, что горячий призыв Вити Матроса влил в него какие-то новые силы.
Казалось, всё можно преодолеть в жизни.
Девочки принесли в кружке воды и поливали друг другу на руки. Мазин молча взял у них из рук кружку, жадно выпил тепловатую водичку и, сплюнув, сказал себе в оправдание:
