Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Офицер выкрикнул новый приказ и, подавая пример, выстрелил из пистолета. Ротмистр дёрнулся, все же удержался в седле и парировал падающую на него справа саблю. Удар слева отбить он уже не смог.
Данилыч совершил ещё один нырок, опять встал в седле, дальним ударом плети выбил два пистолета, а коротким ударом вправо, под углом, разрубил чалму вместе с головой. Но с дальними стрелками ничего он сделать не смог. Три выстрела – и конь Данилыча, всхрапев, начал медленно валиться. Тот горестно и хрипло крикнул: «Онма туе!» – и выронил клинок.
Ещё один спаги взмахнул саблей, намереваясь раскроить падающего казака. В темноте француз так и не понял, что случилось. Вроде достал, а вроде, в последнюю секунду, казак сам вывалился из седла, будто нырнул, и свалился быстрее коня на землю, где и замер неподвижно.
Его товарищ, в разрубленной каске, свалился с коня секунду назад.
Офицер отдал приказ одному из всадников и погнал свой заметно сократившийся отряд вслед ускакавшему беглецу.
* * *Саша нёсся по лагерю союзников. Передовая линия почти молчала, но он помнил и чувствовал подсознательно – надо забирать вправо. Вперёд и вправо.
Ночью, даже по ровному полю, гнать коня во весь опор немного боязно. Здесь же, когда доскакал до жилой части лагеря и артиллерийских позиций, хотелось сдержать вороного. Но Саша понимал: единственная надежда на успех – не позволить никому себя остановить.
Он долго летел мимо каких-то сколоченных хибар, палаток, повозок. Потом пространство ненадолго освободилось, потом начались батареи. Заброшенные дальние укрепления (как линия осады приблизилась к бастионам!), свежие укрепления, пушки и мортиры, пустые зарядные ящики, лебёдки, груды досок, мешки с землёй, камни. Всюду ямы и рвы: оставалось молиться, чтобы конь не рухнул в один из них.
Саша пытался найти дорогу, по которой войска идут к передовой – не через траншеи же они переходят всей колонной. Больше всего он опасался влететь в заднюю линию пехотных окопов: там или конь свалится, или попадёшь в тупик.
Конь то и дело ржал – похоже, не от страха, а от обиды. «Он не понимает, – думал Саша, – зачем мы прискакали в такое место, то ли строительство огромной фабрики, то ли железной дороги». В голову невольно лезли слова князя Васильчикова, да, кстати, и Федькины, об артиллерийско-инженерной войне, в которой не нужен одинокий всадник с саблей.
Саше показалось, что он все же нашёл нужный путь. К тому же впереди грохнул одиночный выстрел; если с бастионов, значит, уже близко. Его начали окликать люди, он скакал дальше, только пришпоривал коня: «Давай!»
И вот строительные работы за спиной. Он вылетел в чистое поле.
На миг Сашу обуял страх. Может, он, лишённый ориентиров, сделал круг и теперь будет скакать, удаляясь от Севастополя? Проехать ещё минуту, убедиться в ошибке, повернуть…
Он не успел это сделать, как тьма перед ним ожила, распавшись на неровные геометрические фигуры. Саша не сразу понял: перед ним не забор, не роща, а плотная масса людей. Точнее, плотные массы – построенные и готовые к штурму пехотные колонны.
Непроницаемой масса не была – люди ругались ожесточённым шёпотом, но успевали расступаться перед несущимся конём. Конь без приказа замедлял шаг. Впереди стояли новые и новые густые колонны.
Стали понятны две вещи. Он не ошибся с направлением, он ехал к Севастополю. Бастионы были близко. Но не так, чтобы докрикнуть.
Второе было хуже. Саша не знал, как скакать дальше, а повернуть уже не мог.
* * *Джейн уже почти дошла до госпиталя. Ей оставалось шагов двадцать, чтобы окунуться в привычную мешанину гнойных и лекарственных запахов, стонов, лязгов инструментов в тазу.
«Сейчас-то особенного лязга нет, – подумала она, – но скоро будет».
Она остановилась неподалёку. Стояла непривычная, и оттого особо пугающая, тишина середины ночи.
Джейн даже не поняла, как начала что-то бормотать. Потом поняла, что уже отчётливо говорит. Она, произнеся одну из привычных с детства молитв, без которых миссис Дэниэлс не начинала обед, начала свою:
«Господи, спаси всех, кого я люблю! Господи, постарайся спасти. Господи, я хочу, чтобы папа пришёл из боя с победой и живым. Господи, я хочу, чтобы Саша был жив, хотя я знаю, если папа победит, Саше будет больно, что он не погиб в эту ночь. Господи, я хочу невозможного, но ведь ты можешь! Господи, спаси всех, кто мне дорог, от смерти и отчаяния!
Господи, я не знаю, как это можно сделать, но я всю жизнь буду стараться, чтобы люди не убивали друг друга. Чтобы не было войн вообще, или чтобы их было меньше. Я постараюсь, чтобы не разрывали мир и потом не приходилось зашивать друзей. Господи, это невозможно, но что невозможно для Тебя?
Господи, спаси всех, кто мне дорог. Господи, спаси всех!»
Джейн не заметила, как опустилась на колени. Не заметила, как начала плакать…
Между тем тишина исчезла. Грянули пушки, сперва одна, потом другая, потом десятки и сотни. Джейн не сразу поняла, а может, вообще не поняла, чем эта пальба отличается от привычных ей бомбардировок. Стреляли не по бастионам. Наоборот, стреляли бастионы.
Зато Джейн поняла другое. Пробормотала, смахнув слезы:
– Ну, началось. Ох, будет работёнки. Придётся зашивать… кстати, мне тоже. Мистер Сазерленд доверит непременно.
И зашагала к госпиталю.
* * *Французский спаги ловко спрыгнул с коня. Ещё раз осмотрел свою руку, пострадавшую от плети – рубец точно должен остаться. Выругался, нагнулся над трупом казака, одарившего его этой отметиной.
Ещё раз ругнулся, потянулся за пистолетом, но было поздно. Казак перевернулся, схватил его за уши, рванул на себя, однако увернулся, так что француз рухнул на землю. Чуть не ослепнув от боли, солдат попытался вскочить и все же выстрелить, но получил удар кулаком по затылку.
Данилыч нагнулся над спаги.
– Ты уж, паря, прости, легче не получилось. Ничего, жив будешь, потом спасибо скажешь. Твоим-то камрадам, что рядом лежат, уже не встать.
Шатаясь и кривясь от боли, добрался до лежащего Сабурова.
– Живы, вашбродие? Ась?
Продолжая кривиться, нагнулся к нему.
– Не дышат… Эх, господин ротмистр, что же вы вовремя на землю-то не свалились? Как вас Катерина Михайловна звала-то? И пятаков нет, на глаза положить.
Перекрестился, произнёс: «Упокой, Господи, душу раба Твоего, боярина Дмитрия».
Потом осмотрел себя, вздохнул, пожаловался:
– Царапины, ладно, заживут. Вот пуля, кажись, в ребре засела. Придётся к дохтурам отправиться, вытаскивать.
Попрощался с мёртвым конём, снял с него перемётные сумы и начал подбирать подходящую лошадь среди коней французских спаги.
* * *Саша понимал, почему его ещё не стащили с коня, но с руганью пропускают вперёд (три четверти таких французских слов он прежде не слышал). Его приняли за курьера с экстренным донесением.
Долго такое везение продолжаться не могло. Курьер обязан найти генерала и отдать депешу. К тому же скоро солдаты приглядятся, поймут, что он не курьер. Кругом был лес штыков и море одинаковых кепи. Несмотря на прибывающую тоску от ощущения провала своей затеи (почти удавшейся затеи!), Саша усмехнулся, представив, как, скача верхом по Петербургу, нечаянно заехал бы на середину Марсова поля в самый разгар парада.
И тут он увидел впереди просвет. Именно просвет, не окончание колонн. Знаменосца и генерала.
Несмотря на темноту, Саша разглядел, что генерал смотрит сердито, и понял почему. Солдаты и ругались-то еле слышным шёпотом. Явно он вошёл в ту зону, где был запрет на разговорный шум, не говоря уже о конском ржании, и приказы доставлялись пешком.
Крикнуть сейчас? Хватит ли одного крика для тревоги? Первый же крик по-русски – и жить ему, в плотном кольце врагов, долю секунды. Услышат ли, поймут ли на бастионах то, что он успеет за эту долю секунды прокричать?
Генерал глядел уже не возмущённо, а удивлённо. Таких курьеров при штабе явно не числилось.
И тут Саша понял, что можно сделать. Что надо сделать. Как пощекотать этого зверя, замершего перед броском.
– Форвард! – крикнул он коню, пришпорил его, не жалея боков.
Вороной жеребец был не просто благородным конём. Он был боевым конём и знал: иногда человек отдаёт самые странные и неожиданные приказы. Но они должны быть выполнены. И рванул с места в карьер. На лице генерала так и осталось прежнее изумление, когда Саша, влетев в небольшое пространство, поравнялся с ним. Но нужен был не генерал. Саша чуть склонился с седла и вырвал знамя из рук столь же ошарашенного знаменосца. В последнюю секунду тот заорал, ощущая, что с ним происходит самое страшное, что только может произойти с тем, кому доверен флаг. Но удержать древко не смог.
Саша заорал не тише:
– Тревога! Французы! Атака!
Орал снова и снова, не жалея глотки, понимая, что жить недолго, чего глотку жалеть? Орал, шпорил коня, стараясь добросить свой крик как можно дальше вперёд.
