В. Азаров - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3
Граница уже близка. Машина въезжает в главный город одной из провинций; последние формальности — и они окажутся по другую сторону границы. Посол оставляет машину на окраине, а сам идет в муниципалитет. В это время к машине направляется несколько ленивой походкой человек в светлом костюме, неожиданно распахивает дверцу и встречает насмешливый взгляд Неруды. В ту же секунду шофер, стоящий рядом, захлопывает дверцу и схватывает человека за плечо.
— Убери руку, — цедит тот сквозь зубы, — ты что, не узнал?
И показывает на жетон.
Потом агент тайной полиции бежит к ближнему телефону и набирает номер муниципалитета.
— В машине мексиканского посла — Пабло Неруда, — сообщает он. — Не вздумайте пропустить их на ту сторону… Распоряжение президента.
Послу любезно сообщают, что в настоящий момент его машину не могут пропустить через границу: дорога в горах разбита, там ведутся ремонтные работы. Надолго ли? Неизвестно.
Посол возвращается и предлагает перебраться через границу южнее или севернее. Неруда, улыбаясь, говорит:
— Мой дорогой друг, неужели вы не догадываетесь, что ремонтные работы идут уже полным ходом и южнее и севернее? Полицейским снимут головы, если они пропустят меня в вашей машине.
Посол внимательно всматривается в Неруду.
— Вы как будто бы обрадованы… Но чему? Тюремной камере, которая вас может ожидать в Сант-Яго?
Неруда продолжает улыбаться. Прикрыв глаза, он думает о своем народе, о своих друзьях, с которыми он будет вместе в эти тяжелые для Чили месяцы. И, может быть, о серебряных ночах Сант-Яго. Ему не нужно сейчас иных ночей, иного воздуха, чилийский воздух — самый благодатный для него и его поэзии.
— Я заберу вас к себе, — предлагает посол. — И вас и Делию. Гостей мексиканского посла вряд ли посмеют тронуть.
Известие о том, что Неруда принял гостеприимное предложение мексиканца, привело Гонсалеса в замешательство. В его планы совсем не входило осуществить свое грязное дело на глазах иностранцев.
Между тем о травле поэта с возмущением заговорили и в Сант-Яго, и в селитренной пустыне Атакаме, и в угольной зоне. В адрес правительства поступали письма от рабочих, ученых, служащих, домашних хозяек, от коммунистов, от людей, не состоящих ни в какой партии, и даже от представителей радикальной партии, к которой принадлежал и сам президент. И каждое письмо обязательно заканчивалось требованием: «Свободу — Неруде».
Эти слова были подхвачены во всем мире. Советские писатели заклеймили презрением палача и иуду Гонсалеса, замахнувшегося на лучшего поэта Латинской Америки. Передовые французские поэты посвятили стихи своему боевому другу, сражавшемуся в одних рядах с ними за мир на земле. В Европе и Америке раздались возмущенные голоса: поэта преследуют только за то, что он требует свободы для шахтера Лоты и патагонского пастуха!
Московские пионеры на своих сборах с волнением говорили:
— Свободу Назыму Хикмету! Свободу Пабло Неруде!
Несколько позднее в польском городе Вроцлаве собрались на конгресс в защиту культуры представители всех народов — они поставили свои имена под протестом против травли чилийского поэта.
Чилийские предатели поняли, что сделали промах. В своем усердии к американским хозяевам они перестарались.
Видела лицемерно заявил, что Неруде ничто не угрожает. Поэт может свободно ходить по чилийской земле или уехать куда ему угодно. Он, Видела, чист перед Нерудой, он ничего против него не замышляет. Зачем Неруде было переселяться в дом мексиканского посла, когда у него есть свой собственный дом, где его никто не тронет?
О том, что с его ведома дом поэта несколько раз пытались поджечь, Гонсалес умолчал.
И о том, что он отдал тайный приказ усилить слежку за Нерудой, он тоже не сказал и боялся, что узнают о полицейских, посланных на все пограничные пункты с фотографиями Неруды и приказом «не пропускать».
Неруда, узнав о заявлении президента, сказал мексиканскому послу:
— Итак, дорогой друг, простимся: сегодня я уезжаю в Аргентину. Президент подтвердил мое право на выезд.
Посол усмехнулся:
— Вы понимаете так же хорошо, как и я, что вас никуда не выпустят.
— Да. Я это понимаю, — сказал поэт. — Но это должны понять и увидеть те простые люди моей страны, которые еще сохранили хоть искорку веры в нынешнего президента.
Члены Центрального Комитета партии обдумывали решение Неруды.
— Его остановят, — говорили одни.
— Его могут задержать, — говорили другие.
Неожиданно Рикардо, всегда такой осторожный и предусмотрительный, принял сторону Неруды.
— Остановят? — переспросил он и сейчас же решительно заявил: — Да, остановят. Нам это и нужно. Так будет еще раз разоблачено двуличие Гонсалеса Виделы. Задержат? Это у них не выйдет. Мы пошлем с Нерудой наших товарищей. Кроме того, мы пригласим в эту поездку журналистов — наших и иностранцев. А арестовать такого человека, как Пабло Неруда, на глазах у представителей печати, да еще зная, что рядом с ним стоят самые отважные и решительные люди Чили, — на это не решится президент.
В Центральном Комитете решение Неруды было одобрено. Поэт готовился к выезду. Предусмотрительные друзья укрыли Делию в другом доме.
— Ты едешь на мою родину, Пабло, — смеясь, говорила Делия. — Не забудь привезти оттуда букет полевых цветов.
Она была родом из Аргентины.
— Цветы будут, в крайнем случае пограничные, — ответил Пабло.
Он и не предполагал, что случай поможет ему выполнить просьбу Делии.
У подъезда его ждали друзья и приглашенные журналисты. Они сели в машины. Мимо проносились «королевские» пальмы с их гордыми кронами, маленькие, отгороженные друг от друга деревцами или виноградными лозами крестьянские посевы. С гор летел свистящий ветер.
У подножья гор путешественники пересели на лошадей, которые их здесь ожидали. Навстречу по большим круглым камням бежали шумные струи воды, которые ниже, в долине, соединялись в реку. Горы поднимались вверх террасами. Казалось, кто-то высек в этих древних каменных громадах ступени. Шум воды, грохот падавших камней, увлекаемых потоками, ржанье лошадей, возгласы погонщиков сливались воедино.
У пограничного пункта спутников остановили чилийские карабинеры. Их начальник, вглядевшись пристально в приезжих, остановил свой взгляд на смуглом спокойном лице поэта и отдал ему салют.
— Сожалею, сеньор Неруда, — сказал он, — но вам придется вернуться обратно.
— Ремонт дороги? — с усмешкой спросил поэт, жестом руки показывая журналистам на карабинеров. — Беспокоитесь за нашу безопасность?
Начальник был в затруднении. Приказ, врученный ему два дня назад, составлен в туманных выражениях: не препятствовать открыто, но и не пропускать! Начальник был простой человек, он всех этих хитростей не понимал.
— Мое дело повиноваться начальству, сеньор Неруда! — упрямо повторил он.
— А что же вам приказало начальство?
Журналисты вынули блокноты. Карабинер вдруг понял, что проговорился, и резко сказал:
— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, сеньор. Говорят, вы человек опасный.
— Может быть, и опасный, — очень мягко сказал Неруда. — Но я опасный для тех, кто торгует своей родиной. Только для них. Подумайте об этом на досуге, сержант.
В это время к ним подошел офицер аргентинской пограничной стражи и, обращаясь к поэту, проговорил:
— Сеньор Неруда, мне не нужно вашего паспорта. Я знаю вас в лицо. И я пропустил бы вас без всякой визы. Но вон за тем домиком стоят агенты американской федеральной разведки. Они присланы, чтобы помешать мне это сделать.
— И это солдат? — вдруг пробурчал чилийский стражник.
— Я солдат, — резко ответил аргентинец. — А рабом быть не желаю. Дед мой был раб, и отец бежал с табачных плантаций. На мою семью хватит ошейников. Одним словом… я хочу, чтобы этот сеньор свободно разгуливал по свету.
Аргентинец отколол от пояса букетик полевых цветов и положил их в руку Неруде.
— Возьмите, — сказал он. — Пусть в ваших стихах будут цветы аргентинской пампы.
Неруда и его спутники молча повернули обратно.
Протягивая Делии цветы, Неруда грустно пошутил:
— Цветы выросли в Аргентине. Им легче было перейти границу, чем мне.
Партия позаботилась, чтобы чилийцы узнали о происшествии на границе. На другой день об этом говорил весь Сант-Яго. Мальчишки распевали песенку о том, как Уолл-стрит преподнес в дар Гонсалесу лживый язык.
Пойманный с поличным, Гонсалес Видела вызвал к себе министра внутренних дел Ольгера:
— Если этого человека, — сказал он, — нельзя заставить замолчать, пусть говорит в тюрьме. Ордер я подпишу лично.
Но президент запоздал. Пабло Неруды уже не было в доме мексиканского посла. Его не было и в своем собственном доме. Его не было ни в одном из тех домов, куда врывалась полиция. Напрасно по всему Сант-Яго и окрестностям были расставлены патрули с приказом задерживать каждого человека, хотя бы издали напоминающего Неруду. Напрасно была усилена пограничная стража.
