Татьяна Эдел - Приключения кота Батона
Сел старик за стол, молчит, поверить не может. А тут во двор коровы заходят, мычат, доиться просят. Ах как зарадовалась семья да завеселились ребятки малые!
А царевич пошел своей дорогой, довольный, что помог человеку старость встретить в доме своем.
Долго ли шел, коротко ли – нам неведомо. Наконец подошел к селу большому. Дома высокие, улицы широкие – зажиточно живут люди, – порадовался Иван и довольный пошагал дальше. По краю села река широкая протекала. Берега крутые, высокие, река глубока, не всяк пловец рискнет плыть. Сидеть только на бережку да красотой любоваться, а вниз ни-ни.
Смотрит Иван, сидит прямо на земле старичок, бедно-бедно одетый, худой да бледный. Спустил ноги с обрыва и вроде как броситься вниз хочет. А рядом девушка милая плачет.
– Деда, миленький, пойдем с тобой куда глаза глядят. Не брошу я тебя никогда. Рано тебе с белым светом прощаться. Я ведь у тебя есть, внучка твоя единственная. Нету и мне жизни в том доме, замучил меня совсем отчим проклятый.
Решил царевич узнать, что за горе у людей этих.
– Бью челом вам, люди добрые. Как живете-можете? Вижу, что беда у вас приключилася лютая, раз решилися идти куда глаза глядят, прочь из дома родного.
– Ах, мил человек, – ответил старик, утирая рубахой слезы. – Да что ж нам остается делать? Жили мы в счастье и здравии много лет. Сынок мой Андрюша, жена его Катюша, да и я с ними. Послал нам бог и дитеночка славного, внученьку мою родную, Настеньку золотую. Только понравилась, видно, сноха моя богатею местному. Нанял он на работу сынка моего да и давай ему работу непосильную давать: то лес заставит сплавлять по страшной реке, то на медведя охотиться с одной рогатиной погонит. Так и добился смертыньки его. Заломал его медведь, сердечного.
Только отплакали мы, только отголосили, заслал богатей сватов в наш дом. Плакала Катерина, любила шибко сынка моего, хотела верной ему до гроба остаться. Да не тут-то было. Стал богатей притеснять нас, и случилось так, что уж не могли мы прожить сами без чьей-нибудь помощи. Почернела вся женщина, а деваться некуда, дитя кормить надо чем-то. Да я тут еще путаюсь у нее под ногами. Никого ведь родных у меня не осталось, кроме снохи с дочкой. Крепко мы любили друг дружку, не разлей вода жили.
Сошлась с богатеем Катюша, меня на конюшню жить определили. Да и ничего бы, мне бы лишь видеть внученьку мою Настеньку, смех ее нежный слышать. Подрастала она, как цветок в поле, мы с Катей нарадоваться не могли, какая она красивая да смышленая. Минул ей семнадцатый годок, стал я замечать, что богатей стал косить на нее глазом. Проходу внучке не дает, уже и жена не нужна ему. Молчит девушка, боится матери пожаловаться. А мать-то, похоже, припеклась к богатею, живет, радуется, не замечает ничего.
А я все примечаю про внученьку, да не знаю, что делать, как помочь. Вот вчера не вытерпел, осадил богатея, – Что же ты кары божьей не боишься, девушку невинную забижаешь? У тебя своя жена есть, а Насте еще расти надо да замуж выходить.
Огрел меня мужик лопатой, до сих пор разогнуться не могу. И сказал, чтобы убирался я со двора подобру-поздорову, иначе смерть приму лютую.
Вот и пришел я на берег реки, чтобы уж не мучаться. Старый я, немощный, не могу работать, чтобы внучку прокормить.
– Ах, деда мой милый! Я сама уже большая, пойдем в люди. Наймусь на любую работу, лишь бы ты был со мной. Ходить за тобой буду, как за дитем малым, – промолвила девушка. Глаза слезами полные, руки в мольбе заломила.
Смотрит царевич, не насмотрится. Хороша девица, глаз не отвести. Стан тонкий, коса русая ниже пояса распушилась. Глаза рек, озер синей, лоб высокий мраморный, губки алые, словно соком налитые.
Забилось сердце у царевича, не сладит с ним никак. Не может себе представить, что уйдет в царство свое и не увидит более красоту эту дивную.
Задумался Иван. Может, уже и домой пора возвращаться, хватит мне странствовать? Батюшка с матушкой, наверно, извелись совсем, меня дожидаючи.
А признаться девушке, что он сын царский, не хочет. И говорит ей:
– Пошел я по свету странствовать, людей посмотреть, себя показать да невесту найти. Дома батюшка с матушкой ждут-дожидаются сына с женой молодой. А пойдешь, девушка, замуж за меня? Втроем все веселей, руки у меня есть, авось проживем. Приглянулась ты сердцу моему. И дедушку твоего не бросим горе горевать, пусть с нами живет, белу свету радуется.
Закраснелась девица. Запал и ей в душу добрый молодец с первого взгляда. Затрепетало сердечко, на край света готова идти за ним.
– Да и то верно, – подумалось ей, – мы молодые, работу все равно найдем.
Вот пошли они путь-дорогою. Долго ли, коротко ли шли, пришли в царство свое. Ведет Иван невесту во дворец царский. Не поймет девушка, зачем идут и почему их пропускают везде да еще низко кланяются.
А как вошли в палаты царские, да кинулись царь с царицей к Ивану, обнимать да целовать, тут-то и поняла Настя, кто на самом деле ее жених названый. Растерялась девушка, а дед совсем ум потерял, бухнулся на пол и не хочет с колен подняться.
Подошел царевич, поднял старика, взял девушку за руку, подвел к родителям:
– Благословите, батюшка с матушкой. Нашел я себе суженую в краях далеких. Лучше и краше нет на всем свете.
Благословили их родители, да пирком и за свадебку. Гулял народ три дня и три ночи, песни пели да царевича с молодой женой прославляли. А дедушка старый теперь в почете, живет в тепле и здравии да правнуков ждет. Так-то вот сходил царевич в люди. И землю родную повидал, и людям помог, и невесту отыскал себе на счастье.
Как серый волк собакой стал
В дальнем-предальнем лесу, на опушке стоял чудо-терем. Ставни расписные, двери резные, а коньки, наличники да крыльцо так резьбой изукрашены, что люди диву давались, кто эту красоту видывал.
Жил в этом тереме лесничий Иван с женой Марьей да дочкой Дашенькой. Уж такой был мастер на все руки, что порой к нему за сто верст мужики приезжали с просьбами: то конек вырезать для нового дома, то ставни расписать. Всем помогал Иван. Но не столярное дело было в его жизни главным, баловство, занятие для души, да и только. А главное дело было зверей и птиц защищать от напастей и злых людей.
С самого утра собирался Иван в обход по лесу, ружье на плечо, котомку за спину – и вперед, лесные тропинки и чащи прочесывать. Марьюшка по хозяйству управлялась, а Дашенька возле терема день-деньской играла. К ней и белки прибегали, и бурундуки, и сорока-подружка рядом летала да стрекотала, тоже хотела играть.
Утром солнышко лучи свои раскинуло, теплом да счастьем поманило. Вышла Дашенька из дома, порадовалась денечку славному. Взяла свою маленькую тяпочку и пошла на край опушки грядки полоть. Смотрит, а неподалеку какой-то серый холмик появился. Бросила девочка тяпочку и пошла посмотреть, что же это там такое. Бесстрашная была, никого не боялась. Подошла ближе и видит: лежит большущий волк, грудь и лапы в крови, жалобно так смотрит.
– Что с тобой случилось, скажи мне скорее, – попросила девочка.
– Повстречал я в лесу двух охотников, ранили они меня, еле ноги унес. Знаю, что все звери к вашей избе приходят, когда плохо им. Хорошие вы люди. Вот и я думал, что смогу добраться, но сил не хватило доползти. Наверное, смерть моя пришла, – отвечает волк.
– Нет, нет, не смей так говорить. Мы тебя обязательно спасем, – заверила девочка.
Побежала Дашенька в дом, рассказала матери о беде приключившейся. Та вышла на улицу и давай палкой по бочке стучать и трещотку вертеть. Если Иван не ушел еще далеко, обязательно услышит и вернется. Так и случилось. Прибежал хозяин домой, отнес волка в сарай, пулю из груди вынул, перевязал, да поесть и попить дал. Теперь пусть лежит, поправляется. А сам стал думать, как ему тех охотников-злодеев поймать.
А их и ловить не пришлось. Они сами к избе лесника вышли. Увидели Ивана, хотели было убежать, да не тут-то было.
– Здравствуйте, на кого охотиться собрались? – спрашивает их лесник.
Ничего не говорят охотники, стоят, трясутся.
– Что вы, будто зайцы, трясетесь? Умеете стрелять, умейте и отвечать, – говорит Иван.
А охотники вдруг стали уменьшаться, уменьшаться и превратились в двух зайчишек, а ружья – в палки.
– Прости нас, Иван. Надоело нам в страхе перед волчищем жить, и попросили мы злую колдунью, чтобы превратила она нас в людей. Хотели избавиться от серого. А ты как назвал нас зайцами, так колдовство и пропало.
Смотрят, а из сарая волк ковыляет. Прижали ушки зайцы, затряслись снова.
– Простите и вы меня, братцы. Я тоже признаюсь вам, что я ведь не настоящий волк, а только наполовину: моя мать обычной собакой была. Не хочу я больше пугать зверей и держать их в страхе, а хочу жить среди людей и им помогать. Возьми меня к себе, хозяин, я сторожить дом твой буду и от лихих злодеев защищать, – попросил волк.
