Вацлав Чтвртек - О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке
Как Румцайс с Циписеком без пистолета изрешетили дракона
Когда в окрестностях Ичина стали поспевать каштаны, Румцайс сказал Мане:
— Приберись в погребе, я пойду натрясу каштанов, чтобы было чем подкармливать зимой лесное зверьё.
Румцайс подсаживал на дерево Циписека, тот проверял, достаточно ли каштаны спелые, затем Румцайс тряс дерево. Вместе с Циписеком они собирали каштаны и относили в пещеру, где каштаны раскатывались во все стороны, и Маня, спотыкаясь, сердилась:
— Кабы это не для голодных зверей, повымела бы я все их метлой.
В эту пору возвращался домой возчик Шейтрочек из Либерца. Он отвозил туда плуги да косы и назад ехал порожняком. Добрый конь его Булочка бежал рысцой, и Шейтрочек мыслями был уже дома, и думалось ему о всяких домашних делах:
«Канаву для стока воды во дворе надо бы бревном заложить, а то мелковата она, после дождей весь двор заливает».
Телега ею как раз катила в направлении села Бондарева, и вдруг Шейтрочек прямо ахнул:
— Ах ты, господи, я как накликал — вон бревно валяется!
И в самом деле на обочине в канаве лежало бревно. Толстое и просмолённое, словно обгоревшее стропило.
— Лучшего бревна мне и не надо, — залюбовался им Шейтрочек. Прокопчённое дерево не отсыреет от воды.
Взвалил он бревно на телегу и поехал дальше. Удивительно только ему было — чего это его мерин Булочка, всегда такой смирный, словно перцу нюхнул: фыркает, головой трясёт и еле тянет.
«Видать, из-за мух или пить хочет», — сказал про себя Шейтрочек, а поскольку ему самому тоже пить захотелось, он остановился перед трактиром, который назывался «Под Гамбургом».
Воткнул он кнут за сиденье, под колесо подложил поленце и крикнул трактирщику:
— Налей-ка мне, хозяин, кружку пивка, да полную!
Телега с бревном остались на дороге, а сам он вошёл в трактир.
Пыл полдень, жара. На ичинской площади и на улицах — ни души. Шейтрочек выпил за одно колесо, за второе, за третье, а там и за четвёртое — «чтоб не скрипели», расплатился и вышел.
Вышел он на порог и остановился будто вкопанный: лошадь на месте, телега тоже, а бревна как не бывало. Ни на телеге, ни под телегой ни поблизости не видать.
«С каких пор стали в Ичине красть горелые брёвна?» — подумал Шейтрочек и решил поискать его. Прошёл он под башенными воротами на базарную площадь. Видит: на площади бургомистр Гумпал злится, криком исходит. На крик из ратуши повыскакивали заседатели управы.
— Кто бросил бревно на площади? Чтоб его сейчас, же убрали! — надрывается бургомистр. — Базарная площадь — моя гордость, и я не позволю заваливать её грязными дровами!
Заседатели головой качают и перешёптываются.
— Кто же бросил тут этакое бревнище?
Подошёл и возчик Шейтрочек.
— Это моё, я везу его из самого Бондарева, — говорит. — Но кто ж это приволок его сюда, от трактира на площадь, хотел бы я знать!
— Если оно твоё, позаботься, чтоб его тут больше не было! Очистить площадь! — распорядился бургомистр, собираясь вернуться в ратушу.
Но тут один из заседателей говорит:
— Бревно-то живое, что ли, переместилось, оно же не там лежало!
Кто-то поинтересовался, уж не перегрелся ли заседатель на солнышке или, может, лишку хватил за обедом?
Но тут заседатель воскликнул:
— Бревно ещё передвинулось!
Это заметили и остальные. Мало того. С чёрного бревна осыпались пепел и труха, и вот перед ними во всей красе лежал семиглавый дракон. Хребет у него был опалён; летая, он, видимо, распалился сверх меры, вот и обуглился.
А дракон повернул все семь голов на бургомистра и заседателей и смотрит. Они задрожали и убежали под арку галереи. Бургомистр ещё успел крикнуть на бегу возчику:
— Ну, Шейтрочек, хорош подарочек ты нам преподнёс! Притащил змея в Ичин!
Дракон на Шейтрочека-то ноль внимания, нацелился на ратушу, разъярился, мечет то жар, то холод. И как закричит — словно оркестр из семи ржавых тромбонов:
— Первым делом наведаюсь к Румцайсу, мне с ним надо рассчитаться! А вернусь в город — выдам и вам на орехи!
Крикнул и принюхивается: в какой стороне Ржаголец?
Шейтрочек не стал дожидаться, бегом к трактиру, на телегу, чмокнул Булочке и погнал к Ржагольцу. Меж деревьями пространство узкое, но Шейтрочек ловко проехал, подкатил к пещере и крикнул:
— Румцайс, на тебя дракон идёт!
Румцайс вышел из пещеры и спокойно спросил:
— Откуда, с какой стороны?
— От Ичина! — не своим голосом закричал Шейтрочек.
— Да не кричи ты так, — успокоил его Румцайс. — Аккурат Циписек просыпается, как бы ты его не напугал со сна.
Стал Шейтрочек примеряться, где б ему удобнее встать с кнутом, чтоб встретить дракона, а Румцайс говорит:
— В лесу с кнутом не развернёшься. Поезжай лучше на вырубку, я сам постараюсь управиться.
Ещё не стих стук колёс, громыхавших на корнях, а дракон был уже тут как тут. Спланировал на крыльях, жаром от него так и пышет. Листья на деревьях тут же увяли.
Румцайс стал обмахиваться рукой, чтоб не так жарко было.
Дракон спустился и завопил:
— Я пришёл к тебе в гости, Румцайс!
— Чем же тебя угостить, уж и не знаю, — задумчиво проговорил Румцайс.
— Я сам выберу, чем закусить! — проревел дракон, разинув все семь своих пастей и нацелился на Румцайса.
Видит Румцайс, как в семи его глотках разгораются искры — того и гляди, пламя взметнётся. Отступил он чуточку и говорит:
— Да не лезь ты так близко ко мне. Я нашёл для тебя кое-что и повкуснее!
Подал он знак Мане и Циписеку, и они стали подносить ему каштаны из погреба, что был в углу пещеры. Маня в платке приносила, а Циписек шляпой — на добавку, и Румцайс всё, что они подавали, сыпал дракону в глотки.
Каштаны были свежие, этого года, хорошо вызревшие, крепкие. В горячих глотках дракона они жарились и с треском лопались. Пальба поднялась такая, что дракона за короткий миг каштаны всего изрешетили. Ни кусочка целой кожи не осталось.
Разделавшись с драконом, позвал Румцайс Циписека и сказал:
— Сходи на лесосеку к Шейтрочеку, скажи, пускай спокойно возвращается в Ичин и передаст, что горожанам нечего бояться дракона.
Как Румцайс сказал его светлости князю и её светлости княгине «доброе утро»
Ехал раз через Ржаголецкий лес хозяин трактира — того, что стоит на дороге, обсаженной липой, — и вёз четыре бочки с вином. На распутье одно колесо соскользнуло с колеи, и телега опрокинулась.
Стоит трактирщик в полной растерянности, не зная, что делать. Тут раздвигаются кусты, и выходит на дорогу Румцайс. Вытолкал он телегу назад на дорогу, прикатил бочонки и говорит:
— Можно ехать.
Трактирщик снял один бочонок:
— Это, Румцайс, тебе за добрую службу.
Румцайс покатил бочонок в пещеру и поставил в уголок до подходящего случая.
Через неделю взбрело княгине в голову заглянуть в замковую кухню. Призвала она свою служанку, камеристку:
— Проводи меня на кухню, только чтоб об этом никто не знал.
Встала княгиня на пороге и строго оглядела всех, кто был в кухне, через лорнетку, — это такие складные очки или одно стёклышко на палочке. Повар, как увидел её, от испуга налетел на кухарку, и та выронила тарелку. Тарелка разбилась вдребезги, а кухарка говорит:
— Вот счастья-то нам привалит!
Потому что посуда, говорят, бьётся на счастье.
И тут она увидела на пороге княгиню. А княгиня вздёрнула подбородок и как крикнет:
— Тихо!
Прогнала она кухарку прочь и осой налетела на повара:
— Неужто ты себе лучше помощницы не нашёл, у этой всё из рук валится!
А повар оправдывается:
— Те, что ловчее, нанимаются на службу где получше!
— Уж я тебе какую-никакую раздобуду, — пообещала княгиня и закрыла лорнетку.
Стали они с его светлостью совет держать, а лакей Фрицик им при этом помогал.
На другой день купала Мани Циписека в ручье. Тёрла ему спинку песочком, смывала травяной мочалкой. Это и есть самое настоящее разбойничье купанье.
Вдруг видит Маня: прямо по корням да по корягам несётся через лес карета и подкатывает к ручью. Стала, но ни кто из окошка не выглядывает, дверцы кареты не распахивает.
— Кого везёшь? — крикнула Маня кучеру, что сидел на козлах.
Кучер — молчок, словно уши у него заложило.
— Не всякие гости нам в радость, — пояснила ему Маня. — Потому и спрашиваю, кого к нам привёз.
А кучер снова молчит.
Маня усадила Циписека на отмели, чтоб водой не унесло, и подошла к карете поближе.
Взялась она за ручку и приоткрыла дверцу. А тут лакей Фрицик — цоп её за руку и потянул к себе. Можно сказать, она прямо ласточкой влетела в карету.
— Тебе чего от меня надо? — закричала Маня.
— Мне-то ничего не надо, — выдохнул, как из воздушного шарика, Фрицик. — А вот ичинская княгиня хочет, чтоб ты пошла к ней за кухарку.
Фрицик топнул, кучер замахал-заиграл кнутом, словно змеёй, и карета унеслась. На полном скаку попробуй-ка выпрыгнуть — руки-ноги переломаешь.
