Нина Бодэн - Сбежавшее лето
— Отец говорит, что о жалости следует позабыть,— сказал Саймон.— Таков закон. Люди обязаны подчиняться закону.
Он рассуждал так спокойно, словно ему все это было безразлично. Мэри посмотрела на него и почувствовала, что у нее по телу побежали мурашки. Как она ошиблась в Саймоне! Может, он и вправду способен придумать, что им делать, но совсем не так, как она надеялась. Разве он захочет помочь ей спрятать мальчика, если у него отец полицейский? Нет, он пойдет и расскажет отцу все, как и требуется по закону, и мальчика заберут и посадят в тюрьму.
— Знаешь, ты лучше уходи,— сказала она.— Забудь обо всем и уходи.
— Что с тобой?—растерянно спросил он.
— Прости, я перерешила. Ты свободен. Я сама позабочусь о нем. Я не хочу, чтобы ты мне помогал.
— Но что ты будешь делать?
— А тебе-то что? —топнула она ногой, почувствовав, что в груди у нее разгорается пламя ярости.— Тебе лучше не знать, правда? Потому что ты можешь оказаться нарушителем своего драгоценного закона, верно? Вдруг я совершу какой-нибудь дурной поступок? Раз ты такой жуткий формалист, тебе лучше ничего не знать!
Углы рта у него как-то странно задергались, словно он пытался скрыть улыбку.
— Но ведь ты сама попросила меня...— попытался объяснить он.
— Я тогда не знала, что твой отец полицейский.
По какой-то непонятной причине этот довод показался ему убедительным.
— Ладно,— сказал он и повернулся, чтобы уйти. Шея у него стала ярко-красной.
— Если ты кому-нибудь скажешь,— крикнула ему вслед Мэри,— я тебя убью.
Но он не обернулся.
Она подождала, пока он скрылся из виду, потом, нагнувшись, заглянула под кабину и позвала мальчика. Он сидел уже не у дальнего конца, а возле самой ступеньки. Она даже удивилась, застав его так близко. Словно он подслушивал.
— Давай вылезай,— сказала она.— Все в порядке. Он ушел.
Она протянула ему руку, и, к ее изумлению, он, протянув свою, позволил ей помочь ему. Стоя, он был почти одного с ней роста, но худее, а кисти рук и лицо были у него такими тонкими и маленькими, что она почувствовала себя неуклюжей. Усадив его на ступеньки, она с помощью носового платка и соленой воды из ведра помогла ему умыться.
— Ты, наверное, голоден?—спросила она.— Прежде всего тебе нужно поесть немного, не то тебя снова вырвет. Просто чтобы подкрепиться. Тебя, наверное, укачало еще в лодке. Я один раз плыла на пароходе во Францию, и мне все время было плохо. А бывает, что меня тошнит, как говорит тетя Элис, просто от перевозбуждения. Ничего, поспишь — и сразу тебе станет лучше. Можешь спать у нас в кабине, я постелю на пол полотенца, чтобы тебе было удобнее, а потом я придумаю, что делать, потому что ты ведь, наверное, не хочешь попасть в тюрьму или отправиться обратно в Пакистан, правда? Поэтому веди себя хорошо, лежи тихо, не шуми и старайся не бояться...
Она выполоскала платок в ведре. Теперь мальчик стал чистым, от него не воняло, но рубашка у него была мокрой, облепляла грудь, и он дрожал от поднявшегося к вечеру ветра.
— Лучше сними рубашку,— посоветовала она.— От сырой рубашки можно заболеть. Я дам тебе мою фуфайку. Она тебе немного велика, зато станет сразу теплее...
Но он только смотрел на нее и молчал. Она вздохнула: что толку с ним говорить, когда он ничего не понимает? Тем не менее все равно придется рано или поздно решить, как поступить с ним дальше.
Она вылила воду из ведра и положила сушить платок на камни. Солнце уже совсем скрылось, и лишь над горизонтом еще тянулась светло-желтая полоса. Небо было покрыто легкими перистыми облаками и казалось мраморным. Наступило время ужина, ей пора домой. Опоздай она хоть на десять минут, тетя Элис начнет волноваться, а если тетя Элис волнуется, она способна позвонить в полицию.
Еще раз вздохнув, Мэри повернулась к мальчику.
Он снял свой пиджак и теперь расстегивал рубашку.
Сначала она даже не придала значения этому факту, ибо мысли ее были заняты тетей Элис и полицией. И вдруг ее словно громом поразило.
— Значит, ты все время понимал, о чем я говорю?
Он ничего не ответил. На его личике не было никакого выражения, словно он снял его вместе с рубашкой. Он протянул тонкую дрожащую руку за ее фуфайкой, и, только когда она, сняв с себя фуфайку, отдала ему ее и он через голову натянул ее на себя, он, наконец, заговорил.
— Я не из Пакистана,— сказал он.
Мэри, стояла раскрыв рот и смотрела на него.
— Я из Кении. Меня зовут Кришна Патель. И я британский подданный.
Он стоял в ее фуфайке и больше не выглядел ни худым, ни испуганным, а, скорей, сердитым и гордым. И вдруг Мэри тоже рассердилась. Какой обманщик! Она припомнила, как утешала его, успокаивала, говорила так ласково, как ни за что не стала бы говорить с человеком, который понимал по-английски, и сразу почувствовала себя униженной и оскорбленной.
— Гадкий ты мальчишка! — прошипела она. — Ты поступил подло!
И она с угрозой сделала шаг к нему, но он не отступил, а стоял, как стоял, и только глаза его расширились от удивления.
— Зачем же ты притворялся? —спросила она.
Но не успел он ответить, как из прохода между кабинами прямо на них выскочил Саймон. Он задыхался и так побледнел, что веснушки у него на лице казались выпуклыми.
— Идут!—еле выговорил он.— Идут по пляжу...
И так как Мэри с мальчиком оставались неподвижными, он схватил мальчика за плечи и втолкнул его в кабину.
— Прячься за дверь! — скомандовал он.
5
НАПЕРЕКОР ЗАКОНУ...
Поэтому, когда полицейские, держа долгий путь по пляжу, подошли к кабине, перед ними на ступеньках, что вели к открытой двери, сидели двое детей и перебирали ракушки.
Вид у этих детей был самый безобидный. Единственно странным могло показаться то обстоятельство, что они не подняли глаз, даже когда полицейские остановились прямо перед ними.
— Ты уж, пожалуй, вырос для ракушек, а, Саймон?—заметил один из них.
Голос его звучал по-дружески, но взгляд был цепким. Затем он посмотрел поверх их голов прямо, в кабину.
Мэри заметила, как сжалась в кулак лежавшая на коленях рука Саймона, и поняла, что он сейчас зальется краской. Она попыталась помешать ему, изо всех сил повторяя про себя: «Не красней! Не красней!», но ничего у нее не получилось. Сначала покраснела шея, потом лицо до самых корней волос.
— О, мистер Питере! — постарался удивиться он.— А я вас и не заметил! Это мой друг Мэри. Я помогаю ей разбирать ракушки.
Слова его звучали так неправдоподобно, что Мэри пришла в отчаяние.
— У нас в школе будет выставка,— решила она выручить его,— под названием «Жизнь побережья». Мне дали задание собрать морские водоросли, ракушки и все такое прочее. Ужасно это скучное занятие, поэтому я долго ничего не делала, и вот теперь Саймон вынужден мне помогать.
Она говорила живо, не задумываясь, но надежды большой не испытывала. Лгать она умела гораздо лучше Саймона, у которого, судя по всему, большого опыта не было, но весьма сомневалась в том, что ей удастся убедить полицейских. Они должны быть либо слабоумными, либо слепыми, чтобы не заметить замешательства Саймона. Вот-вот один из них войдет в кабину и вытащит прячущегося там мальчика!
Она сидела, вся напружинившись, не смея поднять глаз выше средней пуговицы на жилете полицейского, и ждала, когда на ее плечо ляжет тяжелая рука, а сердитый голос прикажет подняться.
Но вместо этого она услышала лишь сдавленный смех. Она подняла голову и увидела, что оба полицейских широко улыбаются.
У Питерса было красное, потное лицо, в котором, как изюминки в булочке, тонули маленькие карие глаза.
— Это ваша кабина? — спросил он.
— Моего дедушки.
— Когда уйдете, запри ее. А то могут явиться незваные гости. Вы никого здесь не видели, а? Никаких подозрительных субъектов не болталось поблизости?
— Кроме вас, никого,— ответила Мэри, и они снова расхохотались.
И пошли дальше, смеясь и перебрасываясь словами. Когда они уже не могли их услышать, Саймон сказал:
— Ничего не могу с собой поделать. Это из-за того, что у меня тонкая кожа и близко к ней проходят кровеносные сосуды. Чем больше боишься покраснеть, тем больше краснеешь.
Мэри, которая сидела, по-прежнему затаив дыхание, судорожно глотнула воздух и почувствовала, что у нее кружится голова.
— Я была уверена, что они догадаются, как только ты покраснел. Не могли же они не заметить.
— Они заметили. Только решили, что я покраснел совсем не из-за этого, вот и все.
