Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели
Папа отвесил Мичу легкий поклон и вежливо улыбнулся. Затем продолжил:
— Я надел каску и углубился в туннель. В месте затопления обнаружилось как раз то, что я ожидал увидеть. Темная жидкость толчками выходила на поверхность. Ну да, она шла снизу вверх. Восходящий ток. Это была не вода и не привычный для нас древесный сок. Туннель упирался в систему труб или сосудов, я внимательно их осмотрел: жидкость стремительно поднималась по ним. По моим подсчетам, за одну секунду она прибывала на миллиметр — таков рост моего сына. То есть на пять метров за час. Я набрал немного жидкости в пузырек и вернулся домой.
Тут папа надолго замолчал. Все с нетерпением ждали, что же он скажет дальше. Даже о Балейне позабыли — так увлекла их тайна Дерева.
— Я вернулся домой и вымыл руки.
Раздались возмущенные крики — публика требовала разгадки.
— Поцеловал жену и сына Тоби.
Возмущение усиливалось. Папу, казалось, раздражало нетерпение слушателей:
— Поцеловать жену и сына очень важно. Это не лирическое отступление, а самая суть дела.
Публика утихомирилась. Я гордо выпятил грудь, выставляя напоказ галстук, и начал вертеть шляпу в руках. Снова в зале заседаний слышался только голос папы.
— Я начал исследовать жидкость. И наконец-то понял, что на самом деле есть два тока: нисходящий и восходящий. Ближе к сердцевине Дерева, по слою, который называется древесиной, движется вверх первичный неочищенный сок. Он дает Дереву энергию. Он дает ему жизнь. С помощью солнечного света и воздуха листья превращают его в другую субстанцию. Преображенный, он спускается вниз по лубу. Но первоисточник всего — неочищенный сок, обнаруженный мной у сердцевины Дерева.
Теперь слушателям показалось, что они начинают догадываться, к чему он клонит. Папа заговорил очень веско, выдерживая паузы после каждой фразы:
— Я выступаю перед вами с единственной целью — доказать, что Дерево живое; что древесный сок — его кровь; что нас всех приютило живое существо. Вы знаете, что такова была цель и прежних моих исследований. Я подумал, что смогу достичь ее, если наглядно покажу мощь первичного сока. Поэтому изобрел механизм, который с его помощью вырабатывает энергию, подобно листу. В черной миниатюрной коробочке на спине Балейны заключено простейшее устройство. Наблюдение за почками и листьями помогло мне его сконструировать. Итак, изящная волшебная коробочка и пузырек с запасом первичного сока подсоединены к лапкам Балейны. Ничего больше. И Балейна научилась ходить.
Сидя в первом ряду, я почувствовал — слушатели разочарованы. Профессор так и не объяснил, что представляет собой диковинный механизм. Мамина рука, державшая мою, вдруг задрожала, стала холодной и влажной. Теперь я уверен, что мама предвидела, чем это кончится. Папа между тем продолжал:
— За последнюю неделю у меня побывало множество людей. Каждый хотел посоветовать, как лучше использовать мое изобретение. Каждый то хитрил, то говорил предельно откровенно. Мы-де сможем гораздо быстрее печь хлеб, путешествовать, перевозить грузы, резать, бурить, смешивать, нагревать, охлаждать, общаться на расстоянии, даже ускорим мыслительный процесс. Технология оживления Балейны изменит нашу жизнь.
Зал зааплодировал. И правда, с Балейны в нашей истории начиналась новая эра. Они были готовы подхватить моего отца и нести как триумфатора. Однако он снова попросил тишины.
— Но есть одно затруднение: я слишком люблю эту жизнь и вовсе не намерен ее менять. Повторяю: моя цель — доказать вам, что Дерево живое. Так неужели я позволю использовать первичный сок всем и каждому, чтобы хитроумные машины вместо вас мыслили и складывали газеты пополам?
Публика замерла. Повисло тягостное молчание. Папа внезапно побледнел от волнения. Стало ясно, что сейчас он сообщит самое важное.
— Вчера я все обсудил с женой. И твердо решил, что никогда никому не скажу, как устроен механизм в черной коробочке. Я уверен, что первичный сок принадлежит только нашему Дереву. Что без него Дерево умрет. Использовать его в своих целях означает подвергнуть опасности весь наш мир. Конечно, я не могу запретить вам изобрести этот механизм самим. Вы вольны самостоятельно открыть тайну Балейны. Повторяю: достаточно присмотреться к цветку или к почке, чтобы разгадать, как действует мое изобретение. Но сам я помогать вам не стану, потому что хочу, чтобы сын моего сына тоже смог любоваться цветами и почками.
Я сидел не шевелясь, ошеломленный и восхищенный. Правда, не совсем понял, какой сын может быть у меня, семилетнего мальчика. Нет никакого сына. Наверное, папа слегка приврал для пущего эффекта. Ведь рассказал же он всем, будто надевает зеленый костюм, изображая тлю, а я у него и костюма-то зеленого не помню, и не рядился он в насекомых никогда.
Но мне казалось, что в остальном речь получилась отличная — простая и ясная. Установилась зловещая тишина, и я начал хлопать, чтобы подать пример остальным. Однако меня никто не поддержал, я один бил в ладоши в огромном безмолвном зале. Вскоре мне это надоело, и я положил руки на колени.
Тут вдруг сверху медленно-медленно что-то полетело к кафедре. И ударило папу по лицу, испачкав ему всю щеку.
Кто-то бросил в него оладью с повидлом.
Я плохо помню, что было дальше. Публика словно взбесилась. Люди вопили, проклинали моего папу, забрасывали кафедру какой-то дрянью, толкали меня, орали в уши маме… Тони Сирено, ассистент отца, скромненько отодвинулся от нас подальше.
Зато папа, наоборот, сразу поспешил нам на помощь: обхватил нас длинными руками с большими ладонями и повел к выходу. Боясь получить от тебя пощечину, я не решусь повторить слова, какими нас провожали в тот день все, даже старички-советники, сидевшие в партере… Удивительная невоспитанность! Впрочем, к базарной грубости их подстрекали приспешники Джо Мича. Со всех сторон на нас посыпались оскорбления и удары.
Я тогда подумал, что зря папа выдумал про моего сына — вон как это их разозлило…
Маму сильно ударили в плечо, и папа пришел в неописуемую ярость — таким я его прежде никогда не видел. Он стащил с головы берет, завернул в него очки и принялся распихивать толпу руками и ногами. Папа буквально рычал от злости. И люди, впервые услышав ругань профессора Лолнесса, испуганно отпрянули. Нам удалось выбраться наружу и дойти до Верхушки — так назывался наш дом. Мы зашли внутрь и заперли дверь на ключ. Кто-то уже успел здесь похозяйничать. Все было перевернуто вверх дном, мебель поломана, пол усеян осколками посуды. Папа нас обнял.
— Наверное, они догадались, что у меня никогда не было никаких детей, — прошептал я.
Папа улыбнулся сквозь слезы.
— Когда-нибудь они у тебя будут. Вот что я хотел сказать, Тоби. Я надеюсь, когда ты вырастешь, у тебя будет сын или дочь.
Он был таким грустным, что я не стал с ним спорить. Зачем еще больше огорчать?
Мы просидели взаперти довольно долго. Мама послала бабушке, госпоже Алнорелл, письмо с просьбой приютить нас на какое-то время в одном из ее поместий.
Та в ответ прислала красивую открытку: «Милая дочка, ты очень любезна, но я ничем не смогу быть полезна».
И подпись: Радегонда Алнорелл.
Папу открытка насмешила. А мама, прочитав ее, расплакалась. Она надеялась на лучшее и постоянно твердила:
— Все уладится. Все уладится.
Нет, не уладилось.
Стоило нам выйти из дома или просто открыть дверь, со всех сторон слышались проклятия и в нас летели разные предметы. Я собрал обширную коллекцию гнилых древесных грибов и прочих, весьма разнообразных, метательных снарядов.
Папу вызвали на заседание Верховного Совета. Он ушел. А мы с мамой остались дома. Папа вернулся в одних носках, с очистками на парадном сером пиджаке. На нем лица не было. Он был похож на растрепанное весеннее облако.
Я сразу догадался, что Верховный Совет Дерева лишил его права носить обувь. Нет наказания позорней! Обычно башмаки отбирали у бандитов и похитителей детей. Отца наказали за «сокрытие общественно полезной информации». Из этого обвинения я не понял ни слова.
Папа сообщил маме, что мы отправляемся в дальний путь. Нашу Верхушку отбирают, а взамен выделят крошечный участок на Нижних Ветвях в Онессе. В тот вечер я рассказал о предстоящем переезде своему другу Лео Блю. Пока длилось разбирательство из-за Балейны, мы каждый день встречались тайком у нераспустившейся почки. А теперь спрятались под почечными чешуями и просидели там два дня и три ночи. Лео Блю был моим лучшим другом, и мы даже заключили особый договор. Я не хотел с ним расставаться. Но папа в конце концов нас нашел. Лео тогда вцепился в меня и не отпускал.
Все так быстро переменилось. Наш прежний мир рухнул…
Элиза слушала с удивительным вниманием. Тоби даже казалось, что в ее глазах отражена каждая описанная им сцена. Раньше ей никто не рассказывал, за что их изгнали. Виго Торнетт вскользь упомянул, что профессор с семьей оказался на Нижних Ветвях не по своей воле. А жившее выше всех семейство Ассельдоров лишь сокрушалось: «Бедные Лолнессы!»
