Пит Рушо - Итальянский художник
Шестипалубный герцогский фрегат причаливал правым бортом к фасаду дворца, и залы погрузились в праздничную дневную темноту. Открытые люки орудийных портов заглядывали в окна, бронзовые стволы, начищенные до белого блеска, отражались в кривых стеклах. Со шпигатов видна была щербатая черепичная крыша: с воробьями, с башенками дымоходов, слуховыми окнами и кипельными простынями, развешанными по бельевым верёвкам в сухом пекле чердака. Разогретый на солнце город качался внизу, хрустел влажными цветами магнолий, тёрся скользкими причальными кранцами об мокрые доски.
Большой корабль стеной возвышался над розовым мрамором тесной набережной. В прохладной тени за окнами серебро лежало грудами на скатертях столов, зелёные лимоны в листьях мяты плавали среди хрустального льда, поскрипывали свежие тюльпаны, прыгали по плафонам потолка солнечные блики воды.
По трапу, над страшной высотой сходила на крышу дворца свита герцога в роскошных нарядах, вышедших из моды пять лет назад. Сиянием фиалковых глаз приветствовала их чудно помолодевшая герцогиня, их ждали рассказы о письмах, отправленных им вдогонку, и затерявшихся в Александрии, известия о смерти друзей и выросшие дети, встречавшие своих отцов с холодной опаской.
Дикима не простила отцу пятилетнего отсутствия.
— Он делает всё так серьёзно, как будто не живёт, а возводит себе гробницу. Он пожертвовал мной ради каких-то своих дел в Египте. Когда в жертву приносят не себя, а кого-то другого, это не жертва, а покупка. Или предательство. И не поймаешь на обмане – настолько все грубо, откровенно, мерзко, мерзко! — Дикима негодовала, она была оскорблена, и я не мог заменить ей то, что она считала потерянным навсегда.
Что-то рушилось, тень нависла, я чувствовал угрозу, но не хотел верить и не желал ничего замечать. Да и кто мог предположить, что будет потом? Кто может поверить в такую судьбу?
Решение переехать в Анкону я принял давно, но всё не представлялось удобного случая, да и жаль было расставаться с нашим поместьем. Сестру я взял с собой, но в городе у неё и у меня сразу же образовалась какая-то своя особенная жизнь, мы с Франческой-Бланш отдалились друг от друга, хоть и продолжали поддерживать добрые отношения и писать письма по старинной детской традиции.
Правильнее будет сказать, что мы не переезжали в город. Мы приехали с Франческой-Бланш в Анкону, чтобы посмотреть на герцогский турнир, но последующие события задержали нас в городе. Вскоре мы привыкли к городской жизни и остались насовсем.
По случаю именин дочери герцог решил устроить парадный рыцарский турнир.
Поначалу, затея казалась странной, и предстоящая джостра вызывала брюзжание ворчунов. Праздник прозвали турниром трёх красавиц, и шутили, что состязаться будут не рыцари, а принцесса Байс, графиня Феретти и Паола Руччи таким странным образом, что не уцелеет ни один кавалер. Появилась карикатура на герцога, где он был изображён в виде Париса, грызущего яблоко. Утончённая грубость шутки заключалась в том, что золотая яблоневая ветвь — геральдический символ герцога, была объявлена главным призом для победителя. Интрига боёв подогревалась тем, что барон Аппельбаум собирался вызвать на поединок своего родного брата, женившегося год назад на Тильде фон Блюменшток, в которую был влюблён барон, но не женился. Барон хотел вызвать на поединок младшего брата, желая растворить ядовитый мёд своей коварной любви в алой пене крови братоубийства. Но незадолго до турнира Аппельбаум окончательно сошёл с ума и повесился в лесу, перекинув через сук дикой яблони поводья своего коня. Из-за этой яблони произошло весёлое оживление насмешливых умов, и окончательный успех турнира был обеспечен. Старинное куртуазное развлечение неожиданно привлекло такое количество знати из самых разных мест, что турнир обещал быть великолепным, нарядным, блестящим и в высшей степени весёлым. Чтобы не дать заподозрить себя в том, что они испугались злословия праздных остряков, в Анкону заранее приехали принцесса Байс, графиня Феретти и Паола Руччи. Герцоги, принцы, поэты, крестоносцы, кондотьеры, курфюрсты, королевы, астрологи, лекари, герольды, мейстерзингеры, богатые дамы и бедные рыцари из разорившихся родов съезжались в Анкону. Жизнь цвела с ночи до рассвета, по набережным ходили толпы молодых людей и дам в карнавальных масках и драгоценных нарядах. Мальчики-посыльные с эмблемами Амура бегом доставляли записки абсолютно бессмысленного, но таинственного содержания.
Барышни-лошадки гнедой масти с вороными чёлками, с плюмажами из пышных плодов и листьев артишоков и платьях-попонах с хвостами, шнуроваными чёрными сапфирами, встречались с фруктовыми принцами в муаровых жилетах со сливами и камзолах с вишнями и крыжовником в тыквенных чалмах со спаржей; настоящие лошади, запряжённые в экипажи-дворцы, шарахались от бородатых гномов, сновавших у них под ногами; красные маски злодеек приглядывались к маскарадным палачам; лодки с фонариками скользили по глади ночного залива; на дебаркадере, с капризной грацией украшенном гирляндами маргариток, играл струнный квартет напудренных пастушек; искры бенгальских свечей шипели в воде; плавала у парапета маленькая атласная туфля с алмазной пряжкой; шептались, щебетали девушки в темноте, шуршали фантики внезапной мечты, таинственная ночь не давала детям спать, пахло тёплым ночным городом, свободой и шоколадом.
Состязание решили провести в богатом предместье Анконы, на просторе, с размахом.
Наставили шатров, соорудили помосты для публики, посыпали арену опилками. Рыцари хвастались невиданными доспехами с золотой насечкой, шлемами с удивительными навершиями в виде башен, звериных голов, крылатых лебедей, павлиньих и страусовых перьев, букетов лилий, русалок и драконов. Жеребцы, закованные в броню, пугали своими размерами и свирепостью. Нарядные дамы в масках в сопровождении непроницаемо-галантных чичисбеев совершали визиты к участникам предстоящих соревнований, даря им платки или драгоценные безделушки. Всё шло так, как и должно было идти, но в день начала турнира в Анкону прибыл рыцарь, прозванный Рыцарем Топора. Он был с ног до головы закован в страшные толстые латы. Никто не видел его лица. Когда он говорил, из отверстий шлема у него вырывались багровые языки пламени. Герб его представлял собой чёрный топор на серебряном поле и шестнадцать мёртвых алых дев. Конь у этого рыцаря был белый и достигал шести локтей в холке. Коня покрывала кружевная калёная кольчуга со змеями вместо хвоста и гривы. Шептались, что это и есть легендарная лошадь Фандуламаччи из замка Муль. Рыцарь Топора был ужасен. Каждый день он убивал на поединке по одному сопернику. Ни один воин не мог с ним справиться.
Траурные торжества вошли в обычай анконского состязания. Утром были праздничные бои, потом отпевание в соборе Святого Мартина, погребальное шествие и утончённо-мрачный ужин до рассвета. Чёрные платья, чёрная краска для лица и перстни с черепами незамедлительно вошли в моду. Красные веки заплаканных дам стали признаком особого очарования.
Последней жертвой рыцаря Топора стал отец Дикимы, герцог был шестнадцатым по счёту. На шестнадцатый день турнира герцог был смертельно ранен. Турнир на этом завершился. Герцог умер через месяц после ранения. Поэтому я остался в городе. Дикима стойко перенесла смерть отца, но разговаривать с ней о герцоге не решался никто. Смерть герцога ничего не изменила, ненависть Дикимы к отцу осталась прежней.
В это время донна Мария делла Кираллино завела новое увлечение. Усатый артиллерист Ардамино когда-то обманул её надежды, и долгие годы донна Мария делала вид, что разочарована людским бессердечием. Внезапно она взяла под покровительство молодого графа Мантильери — авантюриста, фанфарона и шарлатана, якобы бежавшего из турецкого плена. Граф Мантильери был захвачен османами во время морского сражения возле северной оконечности Корфу и, из уважения к его необычайной храбрости, проявленной в том бою, султан Мехмет содержал его в качестве почётного пленника при своём малом дворе в Харабалате. В неволе, в провинции Харабалат, молодой Мантильери повстречал единственного наследника великой суфийской мудрости — дервиша ордена наджбандия и прямого потомка Птолемея. Удалённый от столицы на значительное расстояние малый двор султана в Харабалате отличался некоторой свободой и мягкостью нравов, и внезапно, из-за коварства соглядатаев, выяснилось, что дочка султана влюблена в суфийского дервиша. Дочку султана, прекрасную Хатиджэ, незамедлительно отправили в ссылку в Сирию, а мудрого суфийского дервиша приговорили к растерзанию пантерами. Ночь перед казнью мудрец провёл в приятной компании своего друга графа Мантильери и успел поделиться с ним частью своих магических знаний. Утром дервиш был растерзан хищниками под восторженные крики ликующих придворных, а Мантильери вскоре бежал. Он нанялся простым матросом на купеческий венецианский корабль и прибыл в Анконский порт под алым флагом с крылатым золотым львом святого Марка с большими надеждами и без гроша за душой. Оказавшийся столь необычным способом в наших краях юный Мантильери имел вид самый таинственный и очаровательный. Мантильери дал знать о себе своей старой матушке в Милан. Старая графиня Мантильери ответила сыну длинным трогательным письмом, но, по рассеянности, не выслала ему денег. Совершенно случайно узнав о затруднительном положении романтического юноши, донна Мария делла Кираллино незамедлительно взяла его под своё тайное покровительство.
