Валерий Приемыхов - Двое с лицами малолетних преступников
— Ему сторожем надо устроиться, там деньги платят. Чего ж так мучиться…
Странно, никто, кроме нас, об этом не подумал. Бабушка замолкла, а у лейтенанта в глазах вместо злости появилось выражение.
— Ломай дверь! — неожиданно сказал он милиционеру.
Милиционер попался опытный и вышиб дверь со второй попытки.
Первым в квартиру вошел лейтенант с милиционером. Мы видели только кусочек прихожей с гвоздями вместо вешалок и грязными обоями. Милиционер пошел куда-то звонить, а нас с бабушкой и археологом посадили на кухне.
Кухня была нищей до невозможности — непокрытый стол, два ободранных стула. Стулья подарила добрая бабушка, а то бы сидеть было не на чем.
Бабушку и Владимира Владимировича забрали в комнату. Что-то неприятное, тревожное творилось за тонкой стенкой. Неожиданно запричитала бабушка, успокаивающе забубнил лейтенант. К нам пришел Владимир Владимирович с болезненным лицом и зябко повел плечами.
— Идите туда, — сказал он.
Мы вошли в комнату. Она выглядела беднее кухни раз в пять.
— Мертвецов боитесь? — спросил лейтенант.
— Чего ж хорошего? — говорю я.
Мы с Винтом разом посмотрели — на ободранной кровати кто-то лежал.
— Подойдите, кто самый храбрый.
— Можно, мы лучше вдвоем? — сказал Винт, и мы подошли вдвоем.
В кровати лежал мертвый человек. Гость Шильникова — мы его сразу узнали. Только лицо у него было не такое испуганное, как в жизни.
На нас перестали обращать внимание. Какой-то человек все время фотографировал, лейтенант писал молча. Приехали врачи, наклонились над мертвецом, перебросились меж собой невнятными словами. Санитары унесли мертвого на носилках. Какой-то человек все время фотографировал, а лейтенант писал.
Северьяна никто не убивал. Он умер сам. Врачи пообещали сообщить лейтенанту, от чего, от какой болезни.
Начался обыск. Опять появилась бабушка. Под кроватью нашелся знакомый нам потертый чемоданчик. В нем было несколько икон. Лейтенант передал их Владимиру Владимировичу. Тот стал их разглядывать. Бабушка в слезы:
— В Бога верил! Такой мужчина аккуратный…
— Иконщиком он был! — рассердился Владимир Владимирович. — Бога не боялся!
— Как это? — спросила бабушка. — Баптистом?
— Иконами торговал, — коротко сказал лейтенант.
— Товарищ лейтенант! — позвал милиционер от кровати.
Он поднял матрац, и мы вслед за лейтенантом увидели — фанерное основание кровати было сплошь выложено пачками денег. Рубли мы узнали, но там была еще пропасть незнакомых бумажек. И это не все. Лейтенант разорвал матрац — вместо ваты там были деньги.
Тут чуть было машину с докторами не пришлось вызывать для бабушки. Ее разговорчивость как рукой сняло. Милиционер принес воды. Она пить не смогла — перехватило дыхание.
Мы с Винтом сидели, молчали в тряпочку. Думали про бывшего человека, который даже свет не включал вечером, прикидывался бедным и лежал один в темноте на своем богатстве.
— Вот, вот! — говорил Владимир Владимирович в машине. — Такое у вас отношение к культуре. Под носом национальное достояние разворовывают.
Лейтенант вздохнул:
— Не успеваем.
— Скажите, а как теперь отношение к старинным названиям? — спросил я. — Говорят, скоро все улицы переименовывать станут по-новому?
— Что за ерунда! — встрепенулся Владимир Владимирович. — Наоборот, сейчас убирают плохо придуманные названия, вот в Москве…
— Скажите, а Кукуевка — плохо придуманное или хорошо?
— Кукуевка — это гениально, — сказал Владимир Владимирович. — Кукуй, кокой — один из самых ярких языческих русских национальных праздников… праздник летнего солнцеворота, его называют Иван Травник, Иванов день, Иван Купала, Иван Колдовник. В эту ночь ведьмы слетаются на условное место… Русалки выходят из воды, кикиморы и лешие шалят… В ночь на Ивана Купалу распускается божественный цветок папоротника, цветок бога славян Перуна, и указывает людям, где лежат клады… Это правду ребята говорят, лейтенант? Совсем вы тут с ума посходили!
Лейтенант слушал молча, а тут разозлился:
— Вы в Египте археологом?
— Да. Но при чем здесь Египет?
— Вот и копайте себе на здоровье! Наверное, арабские ребятишки свою историю будут лучше знать. А наши, глядишь, и язык-то свой забудут.
Нас довезли с почетом до самого дома. Жалко, было темно и никто не видел, разве беспризорные собаки.
— Нельзя ли нашей учительнице про Кукуевку подтвердить? — спросил я лейтенанта.
— А то нам в пятом классе сто лет учиться, — сказал Винт.
— Сделаем, — сказал лейтенант, — учительница полюбит вас, как родных.
— Любить не обязательно, пусть внимания не обращает, — сказал Винт. — Ну ее!
— Вылезайте, ребята, — сказал лейтенант, — а то поздно уже.
Лейтенант сдержал свое слово, но лучше б не надо. Мы стали героями школы. Всех учеников выстроили на торжественную линейку. Приехал знакомый лейтенант вручать нам подарки за помощь милиции, а потом сказал речь:
— Почему эти ребята смогли помочь милиции в разоблачении банды расхитителей национального богатства? Потому что они любят и знают русский язык. Именно страсть к изучению родного языка привела их к разгадке преступления.
Стоим мы рядом с ним, и коленки дрожат: что он такое говорит и как за это отвечать придется перед Линой Романовной? А он подмигнул нам и продолжает свою медвежью услугу:
— Кто привил им эту страсть? Учительница Лина Романовна Большакова. Побольше бы таких учителей. Городская милиция решила ее наградить ценным подарком за таких учеников!
Лина Романовна давно перестала понимать, что тут происходит, а тут все аплодируют, на нее смотрят.
— Это ошибка! — кричит она. — Это ошибка!
За ее скромность все захлопали еще громче. Директор школы взял ее за руку и подвел к лейтенанту за подарком. Она все пыталась объясниться, но ей жали руки, поздравляли, и никто не хотел слушать. Тогда и она зааплодировала.
Мы стоим ни живы, ни мертвы. Слышим ее голос. Она улыбается народу, а нам говорит тихонько, но зло:
— Завтра с родителями в школу.
Отец гонялся за мной с ремнем по двору, не догнал. Я сиганул на крышу, сижу себе. А он мне снизу:
— Улица Энтузиастов, Жертв, Славы, Мировой цивилизации…
— При чем здесь мировая цивилизация?! — ору я на всю улицу.
И все пошло сначала. Сидит на учительском месте Лина Романовна, за школьными столами наши папы свирепо смотрят на нас. Мы у доски. Доска разделена на две половинки. На одной пишет Винт, на другой — я. Винт отписался быстро, написал: «Улица Радости», — стоит, в окно смотрит. Я пишу: «Улица Энтузиастов, Жертв, Славы, Мировой цивилизации…»
Голос Лины Романовны:
— Почему мировой цивилизации?
Смотрю на отца, он для подсказки трогает ремень на брюках.
— Потому что пора нам вступать в мировую цивилизацию, хватит быть валенками…
Лина кивает, папа счастлив. Тоска — задавиться.
Пишу: «Демократии, Свободы, Конституции…»
Винт нашел меня у реки. Я сидел на перилах моста, речка текла мимо. И весь наш городок виден был отсюда, снизу, очень хорошо. На другой стороне реки на низких берегах паслись коровы. Винт подошел, встал рядом.
— Ладно тебе, Кухня, — говорит он. — Подумаешь!..
Мне представлялось: звонили колокола в разрушенных наших колокольнях. В город вступила дружина князя Удачи Андреевича Волкохищной Собаки. Все такие молодцы. Впереди совсем молоденький, безбородый князь. За ним дружинники. На многих порвана и окровавлена одежда, серые, в грязных разводах пыльные лица. Мальчишки бежали рядом, как мы теперь за военным оркестром в День Победы. Люди высыпали из домов, плакали, смеялись. Плакали, глядя на телеги с погибшими воинами. Смеялись над чуднó одетыми пленными. Жалкой кучкой плелись они за победной дружиной…
Магия черная и белая
В тот день четыре урока прошли нормально. Оставался последний — математика, но Нина Исидоровна, учитель по математике и наш классный руководитель, болела вторую неделю, и, ясное дело, пятого урока могло не быть. Никто ничего нам не сказал, и меня послали на разведку. По пути забегаю в туалет, там Серега Бряндин.
— Ты че тут? — спрашиваю.
— Домой хотел уйти, а там директор шарашится.
— Так все равно урока не будет, — говорю.
— А вдруг?
Чуть было не позабыл, уже у дверей вспоминаю:
— Бряндя, куда мой «Остров сокровищ» девал? Думаешь, я забуду?
— Понимаешь, — начинает Бряндя, — я положил ее дома…
— В общем, чтоб книга была, понял?!
Вот и давай книги после этого, замучаешься возвращать.
Бегу я по пустому коридору, смотрю — народ: наш директор школы, с ним незнакомый парень в очках и чужая девчонка, разодетая, как на начало учебного года. Она плачет, взрослые утешают.
