Николай Васильев - Кладоискатели (Повести)
Обзор книги Николай Васильев - Кладоискатели (Повести)
Дедушкина кепка
Вася с родителями живет в деревне, а бабушка с дедушкой — в городе.
На Первое мая дедушка пригласил внука в гости.
— Возьму тебя с собой на демонстрацию, — пообещал он.
Вася ни разу в жизни не был на демонстрации. Он с нетерпением ждал праздника, и вот, наконец, наступил день Первого мая.
Утром проснулся Вася — и к окну. Везде флаги висят, музыка играет, люди идут по улице с цветами, с яркими воздушными шарами.
Бабушка приготовила Васе белую рубашку, и брюки его отутюжены, и красный галстук будто новенький.
— Одевайся скорее, внучек, — говорит бабушка. — Дед уже собрался.
Заглянул Вася в соседнюю комнату. Дедушка в праздничном своем костюме стоит перед зеркалом, а на груди у него сверкают награды: орден Славы и медали — «За отвагу», «За боевые заслуги» и «За взятие Кенигсберга».
Дедушка в зеркало увидел Васю, подмигнул ему:
— Ну что, внук, похож твой дед на генерала?
Бабушка вошла к нему в комнату, стала торопить:
— Хватит тебе, генерал, перед зеркалом охорашиваться. Вон люди уж на демонстрацию идут.
— Сейчас, мать, сейчас. А где моя кепка?
— Где ж ей быть? В сундуке прибрана, — отозвалась бабушка. Она полезла в сундук и достала кепку. — Надел бы фуражку или хоть вон шляпу.
Дедушка взял кепку, подержал ее в руках и положил на комод перед зеркалом.
— Ее, мать, ее и надену. Ты же знаешь, я всегда в ней на демонстрацию хожу.
Вася поглядел на дедушкину кепку. Кепка была старая, потертая, со сломанным козырьком.
— Дедушка, теперь таких не носят, — сказал он.
— Многое у меня в жизни с этой кепкой связано, — ответил дедушка. — Оттого она мне и дорога.
— Что связано, дедушка? Расскажи, — попросил Вася.
— Вот вернемся с демонстрации, тогда и расскажу, — пообещал дедушка.
Вечером дед с внуком вышли на балкон. Под ними переливалась праздничными огнями прямая широкая улица. Неподалеку от дома, на площади, шло народное гулянье, оттуда слышалась веселая музыка.
— Дедушка, ты обещал про кепку рассказать, — напомнил Вася.
И дедушка начал свой рассказ.
— Случилось это незадолго до революции. Было мне тогда лет десять, вот как тебе сейчас.
Жили мы в деревне, но от нас до города недалеко, и рабочие из Ижевска частенько наведывались к нам в деревню, приносили какие-то книги, листовки, говорили о том, что скоро будет революция. Мой отец сдружился с рабочими и вступил в партию большевиков. Об этом я уж после узнал.
Однажды отец разбудил меня чуть свет:
— Вставай, Макар. Хочешь со мной пойти?
Я вскочил.
— Хочу! А куда?
Отец говорит:
— Сегодня — Первое мая, праздник всех трудящихся. Полиция запрещает нам отмечать наш праздник. Мы соберемся тайно на лесной поляне. Придут ижевские рабочие, мужики из окрестных деревень. Привыкай и ты, сынок, уже не маленький.
Между нашей деревней и городом в те поры рос густой лес, а посреди леса была большая поляна. Вот на эту поляну и привел меня отец.
Народу поначалу было не так много, но люди всё подходили и подходили — и поодиночке и небольшими группами. У всех было праздничное настроение: слышался говор, смех, шутки. Городской парень играл на гармошке, молодежь плясала.
Потом люди стали сходиться на середину поляны, встали в тесный круг.
Смотрю, посредине круга — мой отец с красным флагом в руке. Рядом с ним — немолодой черноусый рабочий в синей косоворотке. Рабочий поднял руку и, когда все стихло, начал говорить.
Я тогда многого не понимал. Из того, что говорил черноусый, запомнилось: надо отобрать землю у помещиков и отдать ее крестьянам, надо отобрать у капиталистов заводы, фабрики и отдать их рабочим.
Вдруг над толпой раздался крик:
— Полиция! Разбегайтесь, братцы!
В кустах, окружавших поляну, замелькали полицейские шинели.
Люди бросились врассыпную.
Смотрю, отец свернул красный флаг в комок, запихал его в свою кепку и надел ее на меня.
— Беги домой, сынок.
— А ты?
— Я останусь с товарищами. Видишь, бежать-то нам поздно, окружили нас. Ты — мальчишка, авось тебя не тронут. Беги.
Побежал я к лесу.
Вдруг из-за кустов выходит мне навстречу здоровенный полицейский.
Я испугался, а он как рявкнет:
— И ты, щенок, на маевку пришел? Вот я тебя!
Он расставил свои огромные ручищи и шагнул ко мне.
Тогда я ринулся прямо на него, а потом пригнулся и проскочил у него чуть не под мышкой.
Слышу, топот позади. То ли он взаправду погнался за мной, то ли просто, чтобы напугать, ногами затопал. Но скоро все стихло.
Я отдышался, и тут мне пришло на ум:
«А как же отец? Ведь если его с товарищами схватят, им несдобровать».
Мне было боязно, но я все-таки побежал обратно, хотел посмотреть, что будет дальше.
На поляне рабочие, и среди них мой отец, отбивались от наседавших на них полицейских.
Полицейские ругаются, револьверами над головой размахивают. Ну как начнут стрелять?
Я сорвал с головы кепку, выхватил из нее красный флаг.
— Эй! Эй! — что было силы заорал я и стал размахивать флагом над головой.
Полицейские, как по команде, повернули головы и уставились на меня. После короткого замешательства двое из них кинулись в мою сторону.
— Беги, Макар, беги! — услышал я голос отца.
Я и сам понимал, что дожидаться полицейских не надо, и бросился наутек.
Перевел дух только в своей избе.
Вскоре прибежал отец.
— Молодец, сынок! — он притиснул меня к себе. — Помог ты нам, выручил. Пока полицейские на флаг таращились, мы успели до ближних кустов добежать. Ни один человек не попал к ним в руки. Давай флаг, я его покуда хорошенько спрячу. — Он потрепал меня по волосам. — А кепка теперь твоя!
Новенькая отцовская кепка была мне велика, сползала на глаза, и мне то и дело приходилось ее поправлять. Но я очень ею дорожил и никогда с ней не расставался.
Второй раз она сослужила нам добрую службу уже после революции.
В восемнадцатом году мой отец стал председателем комбеда — комитета бедноты.
Однажды разнесся по деревне слух, что в волость прибыл продотряд — будут отбирать у кулаков излишки хлеба и отправлять его в город голодающим рабочим.
Самым богатым кулаком в нашей деревне считался Гергей Миквор.
Дом он себе выстроил просторный, в два этажа. Нижний этаж был кирпичный, в нем помещалась лавка. В лавке торговал сын Гергея Миквора Тэмрекей.
Амбары, каменные кладовые, конюшни, сараи — все постройки во дворе кулака были крепкими, прочными. Много было у него скота, птицы, много зерна и всяких других припасов. Ни у кого в деревне не было столько земли, как у него, никто не внушал односельчанам такого страха. Не только бедняки, которые вечно были у него в долгу, но и зажиточные крестьяне побаивались богатея, при встрече загодя снимали шапки и низко кланялись.
Наш крытый почерневшей соломой дом стоял наискосок от дома Гергея Миквора.
В ту ночь я спал на сеновале. Среди ночи проснулся.
Тихо в деревне. Собакам уже надоело брехать, петухи еще не запели. В щели сарая пробивался лунный свет.
Вдруг в ночной тишине раздался громкий протяжный скрип.
Я поглядел в щель сарая. Ворота Гергея Миквора были распахнуты настежь.
Гляжу, из ворот выходит лошадь, запряженная в телегу, за ней — вторая. Телеги гружены верхом, только не поймешь, что в телегах: они прикрыты рогожей.
Рядом с первым возом, держа вожжи в руках, идет сам Гергей Миквор, второй воз вывел Тэмрекей.
Тэмрекей закрыл ворота, и оба воза поехали по деревне. Хорошо смазанные колеса не скрипнут, и топота подков не слышно: копыта лошадей утопают в глубокой мягкой пыли.
«На базар они, что ли, собрались? — подумал я. — Чего так рано? До города недалеко, нет нужды выезжать по-темному. Чудно! Не пойти ли за ними — посмотреть, куда и что они увозят тайком?»
Я слез с сеновала, обул лапти, нахлобучил на голову свою кепку и побежал догонять возы.
Нагнал я их скоро: видно, тяжел был груз, сильные сытые лошади тащили телеги с натугой.
Дорога за деревней идет через луг, круто спускается к реке. С моста я увидел, что оба воза едут по дороге через заречный луг.
Меня била легкая дрожь, то ли от холода, то ли от страха. Если кулаки заметят, что я за ними слежу, мне не поздоровится. Решил переждать у прибрежных кустов, покуда телеги не въедут в лес: на открытом месте, стоит Гергею Миквору или его сыну оглянуться, они меня сразу увидят.
Наконец, возы скрылись в лесу. Я побежал следом.
В лесу, если наступишь на сухую ветку, она щелкнет в предутренней тишине — вроде выстрела раздастся. Поэтому я ступал осторожно, внимательно вглядываясь под ноги.
